Трусливая женщина застонала, дергаясь из стороны в сторону и не зная с какой стороны подойти к мужу, как ему помочь. Умом она понимала, что он мертв, знала, что счет идет на секунды и если придумать правдоподобную легенду и сразу позвонить в полицию, если сразу вызвать врача, то ей будет обеспечено алиби. Сын подтвердит, что Фридерик был пьян и просто неудачно оступился, повторив судьбу каждого десятого пьяницы со стажем.

– Телефон! Где телефон! – Замахала в панике руками Марта, бегая из кухни в гостинную и обратно.

– Держи, – Оливер протягивал свой мобильный с горящей вкладкой набора номера.

Мальчик стоял с таким умиротворенным выражением лица, так спокойно дышал, будто каждый день видел сцены убийства и крови. Он в самом деле впервые за много лет почувствовал себя свободным и где-то даже счастливым ребенком.

– Да,спасибо, сынок. – Она погладила Оливера по торчащим во все стороны отросшим волосам. После известия о рождении сестры мальчик сопротивлялся стрижке. – Прости меня, – по глазам Марты текли слезы. Оба ее ребенка оказались свидетелями ужасного и она не представляла что их троих ждет дальше.

Вместе с распускающимися почками деревьев на улицу выползли толпы студентов-медиков, жадно впитывающих мгновения свободы и теплые лучи солнца. Шайка симпатичных девушек сидела на облезшей за зиму лавке в парке напротив учебного корпуса. Одна из них пускала кольца дыма, красуясь в новой кожаной куртке своей новой стрижкой косого каре. Вторая сгорбившись над смартфоном нового поколения, разбитым на первой же тусовке после покупки, серьезно выясняла отношения с подругой детства и не обращала никакого внимания на разговоры однокурсниц.

И только сидящая по центру Флора, жгучая брюнетка с подведенными черной подводкой огромными глазами, как у олененка карими, надменно смотрела на стоящего чуть сбоку Оливера. Она чувствовала его интерес и была польщена его беготней за ней, но разочарованная его скромностью, когда после второй встречи тет-а-тет он просто сказал «пока» и уткнув глаза в пол ушел, всячески насмехалась над ним, в тихую перед подругами называя «неудачником, у которого нет шансов стать ее парнем».

– Пойдешь с нами праздновать окончание второго курса в июне? Мы уже договариваемся с «трупаками» снять столик в «Бараке». Термин «трупаки» в этом заведении с давних времен закрепился за патологоанатомами. Марта предлагала сыну пойти по этой перспективной дороге приговаривая, что живые люди вредные, а мертвые с врачом не спорят, в суд не подают, идеальные бывшие пациенты.

– Посмотрим, – ответил Оливер и поменял опорную ногу, уткнув свободную ладонь от старого отцовского портфеля в бедро. – А ты приглашаешь? – Он ехидно усмехнулся, глазами показывая, что ловушка паука захлопывается и прекрасная бабочка обязательно попадет в его сети любви.

– Не мечтай, – резко выплюнула Флора, да так неожиданно противно, что девчонки разом повернулись на нее посмотреть. С самого утра раздраженная девушка, пожала плечами от холода и поменяла скрещенные ноги местами. – Ну а что? Ну сказали тебе один раз нет, ну второй намекнули. Дала тебе отворот девушка иди ищи другую. Хотя я не представляю какой дурой нужно быть, чтобы яшкаться с тобой.

Оливер глупо улыбался не веря в услышанное, смысл слов его предмета обожания последние два года постепенно доходил.

– Что я сделал не так? – из последних сил держал самообладание худощавый юноша с идеально выбритыми утром щеками, с легким ароматом духов на коже и начищенными до блеска ботинками.

Дерзко лопнув надутый шар жвачки, Флора вскочила со своего места и не обращая внимания на задравшуюся мини-юбку сзади, подошла к парню вплотную.

– Мой отец заведующий кафедрой в нашем университете, – далее, понизив до шопота голос, она продолжила: – Неужели ты думаешь, что никто не знает о прошлом вашей семейки. По твоим венам течет кровь убийцы. Кровь твоей мамочки. – Ее голос проник в голову парня змеиным шипением, ядом разъедая то последнее из доброты, что он по крупицам искал многие годы среди людей.

Ошарашенный таким откровением, Оливер поджал от обиды губы. Опасаясь, что если он на это ей ответит, то Флора раструбит новости на весь университет, развернулся и ушел. Он в очередной раз ошибся в людях.

В чат университетской группы пришло сообщение: «Преподаватель пропустит занятие по семейным обстоятельства, замену ему не дали». На это раз студенты вольны были пропустить занятие и пойти домой. Оливер закрыл мессенджер, но сверху высветилось сообщение от мамы: «Перезвони мне». Переживая за мать он набрал ее номер и насчитал три гудка, прежде чем услышать ее голос:

«Да, дорогой!» – ее тон был радостным и немного растерянным: «Не думала, что ты так быстро ответишь. Приходи сегодня ну ужин, милый. Ты давно не заезжал».

Быстро распрощавшись с выбившей из него обещание приехать матерью, Оливер направился к остановке. Он посчитал, что столь скорое прибытие обрадует ее и немного удивит. А еще он надеялся, что Юна будет в школе.

Два года назад, Оливер закрыл первую сессию в институте на отлично с одной единственной целью – съехать из ненавистного дома. Спустя много лет после трагедии, он каждый раз задавался вопросом, как мама находит в себе силы жить в этом месте, каждый день в нем есть и много ночей подряд засыпать. Впервые уснув в общежитии Оливер проснулся с недоумением: он не сразу понял, что это чувство освобождения. Ему больше ни разу за два года не снились кошмары. При всей любви к Марте, он всякий раз отказывался остаться у нее с ночевкой, отпраздновать вместе Новый год или День рождения.

Марта глубоко внутри понимала, что сын пережил в этом месте ужасные дни и его явно не тянет обратно. Сама же она после смерти мужа доделала ремонт и даже заделала проход из кухни в гостиную, ставя точку в издевательствах в этом доме и зарывая в цементе, кирпичах и штукатурке запах смерти.

Звонок в дверь отвлек работницу архива от мытья посуды. Через пол часа посл разговора заботливая вдова покончила с приготовлениями для ужина. В холодильнике стоял полный противень с нарезанным соломкой картофелем и кусочками курицы, тазик овощного салата и шарлотка из собственного яблочного варенья. Оливер очень любил эти блюда и Марта до последнего надеясь на хорошее расположение сына, готовила не покладая рук. Увидев в дверном глазке фигуру высокого темноволосого юноши, женщина расплылась в улыбке и открыла дверь. Только сын закрыл за собой дверь как пухлая женщина с собранными в тугой хвост густыми волосами по плечи обняла его насколько хватила длины рук и расцеловала в обе щеки:

– Мальчик мой, ты так редко нас навещаешь, – опомнившись она отошла на два шага и с нежностью в глазах наблюдала, как великовозрастный ребенок убрал на полку с обувью классические туфли, поставил рядом с ней прямоугольный коричневый портфель и повесил на крючок кофту. – Проходи дорогой, я тебя ждала чуть позже, но ничего, поставлю все в духовку прямо сейчас. Я оставлю тебя.

Суматошно вздернув головой и руками, Марта спряталась на кухне, оставив сына хозяйничать в комнатах, подмечая непреклонные изменения за время его отсутствия. На полках в гостиной появлялось все больше фотографий Юны в школе, в поездках, с праздников. Диван и тумба с телевизором стояли на своих местах.

Пройдя по коридору мимо маминой спальни и прачечной, Оливер поднялся на второй этаж. По совместительству это была мансарда и его комната до переезда. Деревянные ступени под ногами поскрипывали, пока легко ступая он поднимался вверх, ожидая непонятно чего.

Ступив на этаж, уже поворачиваясь в сторону комнаты и огромного окна на всю стену с выходом на пристроенный мамой балкон, он увидел изменения. От его уголка не осталось ничего, кроме стен. На полу лежал узорный голубой ковер, стоящую боком двуспальную кровать покрывал лоскутный плед, а напротив кровати стоял огромный письменный стол с множеством ящиков и полок.

Скривившись от боли, Оливер заметил со стороны ограждения у ступеней несколько больших картонных коробок. Они подпирали друг друга раздутыми боками, как огромная жаба, наглотавшаяся стрекоз. Подозревая, что теперь его личные вещи в них, он вихрем преодолел два разделяющих их метра под углом и открыл первую попавшуюся. Внутри оказались его тетради, книги, папки и обернутая зарядным устройством игровая приставка. Выложив придавившие папки книги, он начал по очереди доставать их на свет и перелистывать: часть рисунков была помята и лежала внутри папки стопкой мятых листов. Выкладывая на пол один лист за другим, Оливер в панике бил ладонями по рисункам не чувствуя нарастающей боли в руках. В бессилии он на минуту замер, плечи опустились, руки безвольно повисли вдоль тела, а подбородок взлетел вверх, уставившись вместе с безумными глазами в потолок так, словно бы над ним сидел суд присяжный, приговоривший бы Юну к смертной казни. Но потолок оказался пуст и непоколебим, а рисунки, в которые он вкладывал душу, безнадежно испорчены, изранены ножницами, уничтожены чужими руками и красками.