Ни стука, ни «добрый день».

– Намаш Ангст, следуйте в нашем конвое, и ни шагу в сторону. Таковы правила.

– Понял, – постарался я ответить привычно.

Чего еще стоило ожидать от переезда из одного Сектора в другой, где есть что-то секретное? Чувствую себя поистине заключенным.

Маленький вагон, больше похожий на белую капсулу, направлялся по горизонтальной шахте в незнакомый мне Сектор. Сидения жесткие, как в старинных электричках, а в узких щелочках, служивших окнами, то и дело поблескивал свет от аварийных ламп. Все пристегнуты на своих местах. Говорить, когда движешься со скоростью восемьсот километров в час, не очень удобно. Но мне это не мешало покопаться у себя в голове.

Что я знаю о внешнем мире помимо Секторов и Бункерных городов? Как сейчас живут другие люди? А животные? Не стоит волноваться только о микробах, хотя может быть за такую мысль меня осудит какой-нибудь биолог. За пятнадцать лет, думается мне, внешний мир преобразился.

Я был еще маленьким, когда появились Фракции. До них все взрослые были разными на эмоции, а дети ни о чем не подозревали и беспечно играли во дворах положенные им два часа в день, но строго – не более того. Помню, как дедушка водил меня в поход по местным дюнам. Мы карабкались на сам хребет, и оттуда смотрели на наш маленький городок и на пустыню позади. Дедушка говорил, что в его молодости песков не было, а были бескрайние желтые поля из цветков горчицы. Он рассказывал, что в городах вдоль дорог можно было видеть клумбы с деревьями, а где-то были целые лесополосы. Существовала уличная живность в немалых количествах… Потом дед плакал, говоря о времяпрепровождении с друзьями и о том, что таких хороших улиц почти не осталось. Сожалел, что моему поколению уже не понять, каково гулять под небом сутки напролет. Напоминал мне главное правило: если я хочу жить дольше, то не следует быть на солнечном свете больше сорока минут. Затем дед смахивал слезы сухой ладонью, улыбался, и мы возвращались обратно. Я по дороге назад выслушивал, как дедушка добротно проклинал то, что каждая гора и большой холм превратились в бункеры.

Это было тогда. Уже тогда, когда я был маленьким, строили огромные укрытия от солнечных вспышек параллельно Секторам и Кубам. А сейчас видимо людям невозможно находиться под небом даже больше одного часа подряд, но в отчете сказано только про влияние солнечных вспышек, и что Бункерные города должны остаться в «прошлом веке».

Спустя пять часов мы прибыли на главную станцию Сектора 2. Люди в рабочих комбинезонах и охранной форме снуют туда-сюда: большинство готовит разные ящики для переправки, остальные помогают, охраняют, что-то записывают в планшеты. Из всего сумбура я приметил несколько деталей: людей, сидящих в закрытых роботизированных доспехах – экзо-костюмах – здесь немало; и я надеюсь, что ящики из синего металла, в которых находятся «оковы», являются нашими.

Само собой, я загляделся на интересующие меня ящики и на излюбленных роботов, ответственных за них. И даже не заметил, как мой конвой немного поредел, но зря:

– Осторожно! – кто-то выпалил с тревогой, и когда я обернулся, машинально отпрянул назад.

Если бы не рефлекс, та склизкая, отвратительная желтая жижа, что сейчас лужей простирается у моих ног, была бы на моем костюме.

– Что это? – озадаченно спросил я, подняв возмущенный взгляд на парня, разлившего слизь.

– Сэр, простите, я не специально…

– Я не спрашиваю, как это вышло – я спрашиваю, что это!

Растерянный парень только хватал ртом воздух – ему явно что-то мешало ответить. Мне хотелось надавить на него, чтобы он раскололся, но сзади грубо пихнули в плечо.

– Нельзя задерживаться, намаш Ангст. Вперед, – отчеканил главный провожающий, и мне ничего не оставалось. Зато в этот раз я признал в лице провожающего старого знакомого – Мурата.

– Мир тесен… – шепнул я так, чтобы вояка меня не услышал.

Я пошел вперед, успев урвать взглядом то, как паренек поднимает тяжелую жестяную цистерну вполовину своего роста. Цистерна была без опознавательных знаков. Парень одет в стандартную служебную робу сотрудников. Намека на то, чем является жижа, нет: желтая и склизкая – это все. Не то желатин, не то замерзший животный жир. Какого происхождения – не понятно, какое предназначение – тоже. Но если этим кормят в здешней столовой, то мне следует умыть руки поскорее.

Мы прошли первый пограничный пункт. Перед нами жуткий, но очень просторный и глубокий туннель. Шаги и шуршание от формы охранников отдавались многослойным эхом.

– Товарищ Мурат, – аккуратно обратился я к главному в конвое.

– Не разговаривай со мной, – грозно процедил он, и я покорно последовал его указу.

Как смешна бывает судьба. Когда-то я уже был замешан в другом секретном деле. Но то дело было связано с разработкой «оков». Пока я учился на намаша, мне предложили подработать служебным персоналом в Секторе 4. Я поставил подпись под меткой о неразглашении в документах, и меня также сопровождал конвой из охранников. Именно тогда я впервые встретил Мурата.

Стоило догадаться, но мы дошли до самого конца, упершись в закрытые шлюзные ворота из стали. Правда, нам надо было не туда, а влево – в не менее прочную толстенную дверь, над которой сияла красная лампа. Табличка с надписью «не входить» не была для меня сюрпризом, но все равно была неприятной.

Только четверо, включая меня и Мурата, зашли в предбанник за дверью, где плотный поток теплого воздуха нас обдул снизу доверху. Затем проход вперед открылся, обнажив привычный длинный коридор Сектора, но под номером два. Он был ровно таким же как коридор моего Сектора. В каждом Кубе есть стеклянные горизонтальные лифты, и нам следовало продвинуться в них к одному определенному Кубу.

Каково было мое удивление, когда я вошел в секретный Куб – он отличался от обычного Куба тем, что через окна вместо офисов внизу виднелись больничные палаты. Уже пешком проходя стеклянный коридор, который простирался вдоль офисов, то есть палат, и вдоль неизвестных мне лабораторий, я старался выцепить взглядом через окна что-нибудь примечательное, но увы. Однако, когда в конце коридора последовали окна закрашенные, мне стало не по себе. Спрашивать о них и том, что за ними, не решался. Молча шел, как полагается. Мы повернулись перед тупиком с привычным огромным и круглым люком в стене к последней двери справа. Полагаю, за ней – штаб-квартира здешнего намаша.

Следящие остались охранять снаружи, а мне приказано входить.

– Намаш Ватрофф, в этот раз меня не будет рядом, – внезапно проговорил Мурат. – Я охраняю Сектор снаружи, и здесь с тобой некому церемониться. Не делай глупостей.

– Не беспокойся, – с теплой вежливостью ответил я.

Внутри практически все то же самое как в моей штаб-квартире: два стеллажа с бумагами; кожаные кресла и диван, приставленные к невысокому столу; кухонный уголок со всем необходимым; две двери – одна в уборную, а вторая – ведущая в кабинет.

На виду никого не было. Я вначале хотел для приличия кашлянуть и выкрикнуть приветствие, но быстро передумал. Отметал в сторону желание сесть и ожидать неизвестного, с которым должен говорить, и уже открываю дверь в кабинет, стуча в нее. Не заперто.

Я остекленел. Молодой, «зеленый» хотелось бы сказать, человек нагло сидя в рабочем кресле, закинув ноги на стол, оторвался от чтения бумаг и с недовольством посмотрел на меня. Но сильнее всего меня поразил его слишком загорелый цвет кожи.

– Сколько тебе лет? – непонимающе выпалил я первое, что меня волновало, совсем забыв об этикете.

– Двадцать два, – без возмущения отозвался русоволосый парень, и поднялся с кресла. Он подошел и протянул мне руку. – Федор, Ваш наставник.

Я после этих слов не только пожимать руку ему не хотел, но и вообще дальше разговаривать. Однако… протянув руку в ответ, сбитый с толку, спросил: