Тело и мозг отказывались слушаться. Дикая боль в груди, тошнота и душераздирающий писк в ушах заставляли страдать каждую клетку тела. Это снова была контузия.

– Отступаем! Приказ по рации. Отходим к Славянску, – слышался сквозь шум в голове голос одного из бойцов. – Ямполь мы не удержим.

Водяной не мог сфокусироваться на чем-либо: так сильно болела голова.

– Ты живой? Вставай! Нужно отступать.

Ополченца подняли за руки и помогли спуститься с высоты. Водяной едва перебирал ногами, пытаясь удержать равновесие. Кто-то нашел машину, в которую погрузили все тяжелое вооружение и трех раненых. Водяной сел на землю и начал глубоко дышать, чтобы прийти в себя и подавить чувство тошноты.

– Давай. Садись. Нужно уезжать.

Ночь длиннее вечности, когда понимаешь, что рассвета уже может и не быть. Легко геройствовать, сидя у телевизора либо в баре с друзьями, попивая светлое пиво. Куда сложнее признаться себе в трусости и перестать оправдываться за бездействие. Еще год назад Водяной был ярким представителем тех, кто предпочитает действию слово, а сейчас делил патроны с братьями по духу, презирая всю свою прошлую жизнь.

Машина двигалась напролом. Бугристая грунтовая дорога замедляла движение, но водитель выжимал до сотни километров в час. Впереди лишь подъем и мост, который откроет дорогу на Славянск. Водяной не сразу узнал дорогу, и лишь когда машина полетела с трамплина, оторвавшись четырьмя колесами от земли, боец вспомнил, что это был тот самый мост, где стоял БТР, который он так и не смог взорвать.

Водяной не успел открыть рот, чтобы сказать об этом, как в ту самую секунду машина на всей скорости врезалась в БТР. Наступила тишина. По совершенной случайности или по божьему велению бойцы остались живы и отделались лишь разбитым носом водителя.

Машина начала дымиться, а БТР не подавал никаких признаков жизни.

– Скорее из машины и в зеленку! Все! Быстрее! – крикнул водитель.

– А оружие?

– Какое, мать его, оружие? Выметайтесь – и в зеленку. Он очухается и стрелять начнет.

Дальнейшие слова были излишни. Бросив все тяжелое оружие, придерживая раненых, бойцы ринулись в зеленку, спасаясь от пулеметных очередей стрелка, пришедшего в себя.

Мышцы ног ныли из-за скопившейся в них молочной кислоты, а в легких ощущалось дикое жжение. Водяной за несколько дней ополчения пробежал больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Сил было ровно столько, чтобы зарядить автомат и выстрелить себе в голову, но нужно было выжить и дойти пешком до Славянска, находясь без еды и сна уже вторые сутки.

«Хорошо, что мы не в пустыне», – подумал Водяной, передвигая ногами из последних сил. Колени ныли, стопы горели, а сухость во рту мешала дышать. Бойцы поняли, что такое счастье, когда спустя три часа набрели на грязную неглубокую лужу, из которой, припав к земле, жадно пили воду.

Час за часом ополченцы искали путь к спасению, все больше переставая чувствовать свои тела. Они вышли на проселочную тропу, когда начало светать. Сил уже не было. Ноги двигались сами по себе.

– Давайте передохнем, я больше не могу, – сказал водитель.

– Давай, – согласился Водяной и упал на землю, не в силах стоять на ногах.

Его примеру последовали и остальные. Бойцы, изнеможденные и до смерти уставшие, лежали на траве, пытаясь уснуть.

Прошла, может быть, минута, а может, целый час. Водяной уже не ориентировался во времени. Его сознание было где-то далеко, дома, где осталась его единственная дочь. Глаза мутнели, а небо казалось таким близким, что еще несколько вдохов – и можно будет к нему прикоснуться.

В траве послышался шорох. Сквозь дремоту Водяной рассмотрел темный мужской силуэт.

«Укропы», – подумал ополченец.

Открыть до конца глаза и тем более вступить в последний бой с врагом у Водяного уже не было сил. Ему было жаль, что все закончится именно тут и именно так, но сделать что-либо он уже не мог.

– Брат, ты из какого отряда? – спросил мужской силуэт.

«Свои?» – подумал Водяной.

– Ямполь, – еле выдавил из себя боец, почти не раскрывая рта.

Больше никаких вопросов не поступало. Бойцы так и остались лежать на земле, а через полчаса за ними приехала машина и отвезла их в Степановку. Как позже узнал Водяной, их нашел и спас разведчик ополчения ДНР.

Два дня без боев и сражений помогли вышедшим из Ямполя встать в строй. Душ и полевая кухня привели Водяного в чувство. Ему, как и остальным ополченцам, казалось, что война вот-вот закончится победой с приходом российских войск. Каждый ждал повторения крымского сценария, но в глубине души понимал, что это лишь начало долгой и мучительной войны.

Ямполь пал. На очереди была Николаевка, куда уже перевезли оставшихся ополченцев. В день, когда возобновились бои, Водяной узнал, что его брат Матрос тоже ушел воевать и был на линии огня.

Водяной сидел в расположении Стрелкова, как и каждый, кто выходил из Ямполя. Кого-то выгоняли из ополчения, кто-то был арестован, но это не имело никакого значения для бойца, который все время думал о брате.

Ополченцу не нужно было врать. Он честно отвечал на вопросы лидера сопротивления, не задумываясь о том, какая ждет его участь.

– Будешь служить у Моторолы, – подытожил Стрелков.

Боец, задумавшись, не сразу расслышал последние слова командира.

– Держи автомат.

– Вас понял, – обрадовался Водяной. Теперь вероятность договориться с Моторолой по поводу Матроса была куда выше.

Смеркалось. Командиры планировали отход, а бойцы начинали перегруппировку. Водяной подошел к своему командиру с просьбой взять брата в их отряд.

– Брат? Родной?

– Да, командир.

– Под Николаевкой?

– Да.

– Брат – это святое. Будет служить у нас, – без лишних слов сказал Моторола.

Радостная новость омрачилась очередным, но на этот раз самым сильным артобстрелом Николаевки. Водяной стоял на окраине и видел пылающее село. Счет шел уже на часы и, возможно, выполнять приказ об отходе было уже некому. В голове бойца мелькали картинки раненого брата, который не может вырваться из окружения.

Водяной наблюдал за падением Николаевки еще около часа, после чего не выдержал и стремглав кинулся в село, чтобы найти брата. Он долго бегал по улицам, выкрикивая имя Матроса и заглядывая в оставленные дома. С каждым шагом тревога нарастала. Несколько раз Водяного накрывало минами, и он чудом избегал смерти.

– Матрос! – рвал глотку Водяной. Но ответа не было слышно. Лишь вдалеке, на одной из высот, боец увидел, как рушится пятиэтажный дом.

«Как же так?..»

Вокруг не было ни души. Село пылало всеми оттенками отчаяния и разочарования, обнажая жестокость правительства по отношению к своим гражданам.

После трех часов бега по Николаевке боец отчаялся, оставил поиски и вернулся к своим, низко опустив голову.

«Может, уже вышел?» – утешал он себя.

Поступил приказ выдвигаться в Семеновку. Бойцы стояли у дороги, всматриваясь в темноту и встречая последних выходящих из окружения людей.

Местным добровольцам, чьи дома превратились в пепел, давали оружие, раненых бинтовали, а вышедших бойцов расспрашивали о количестве единиц вражеской техники.

На Водяном не было лица. Он понимал, что шансы увидеть брата, который когда-то в далеком теперь детстве учил его, как играть с солдатиками, сводятся к нулю.

Так бывает в жизни: живешь год за годом, погружаясь в повседневную рутину, и вдруг перестаешь замечать близких, которые находятся рядом. Они становятся частью быта, периодически раздражая своим присутствием. До войны братья жили в пяти минутах ходьбы друг от друга, но виделись в лучшем случае раз в месяц. Почему не каждый день или хотя бы не раз в неделю? Водяной не мог найти ответ. Можно корить себя за то, что ничего не сделал, а можно смириться и уповать на судьбу. Но горечь от невнимания к близким в груди не унять.

– Есть кто из Константиновки? – послышался родной голос.

«Брат…»

Водяной не мог поверить своим ушам. Это как вновь получить контузию: у бойца подкосились ноги, а дыхание перехватило.