– Жаль, – искренне огорчился Поришайло. – «Что может быть важнее звонка любимой доченьки?»

Этим летом Наташа Поришайло завершала третий год обучения в Сорбонне,[17] причем подавала такие надежды, что родители не могли нарадоваться. Артем Павлович ужасно скучал за доченькой, но чувства свои отцовские старался держать в узде, предпочитая удерживать единственного ребенка подальше от Родины. Там, на Западе, и образование – покачественнее, и климат помягче, и люди подобрее, а жизнь – повеселее. Отчего-то, г-м…

– Она какого числа на Багамы собирается? – печально спросил Артем Павлович супругу.

– Не на Багамы. На Мальдивы, Тема, – у укоризной поправила Елизавета Карповна. – И нечего тебе беспокоиться. Она взрослая девочка…

– Да взрослая-то взрослая, – протянул Поришайло, – да волны эти, г-м…

Дочка Поришайло последний год всерьез увлеклась серфингом. Сам Артем Павлович предпочел бы теннис, или волейбол, или фигурное катание, г-м, да выбор был не за ним. Вся амуниция для серфинга была немедленно приобретена родителями и поверьте, это была лучшая амуниция серфингиста, какую только можно купить за деньги.

А Поришайло, в тайне, все равно психовал.

– Волны эти… – неодобрительно повторил Артем Павлович.

– Перестань каркать, Артем, – настойчиво посоветовала Елизавета Карповна. – Ей Богу, беду накличешь. Что ты, как ребенок, заладил – волны, волны. Она же с подружками едет. У Франсуазы папа – газетный магнат, у Барбары, если мне память не изменяет, – владелец трех сталелитейных заводов в Руре. Да с девочек на островах инструктора пылинки сдувать станут.

Поришайло грустно кивнул.

– А почему мне казалось, что на Багамы?..

– Да потому, Темушка, что слов других не знаешь, – довольно таки ехидно подковырнула супруга. В семье они были ровней. Одногодки. Познакомились друг с другом в зрелом возрасте, когда учились на курсах ВПШ и паритет в супружеских взаимоотношениях с тех самых пор научились соблюдать.

– Да? – обиженно переспросил Поришайло. – А я отчего-то…

– Вот от того самого, – безапеляционно сообщила Елизавета Карповна. – А еще пару рюмок выпьешь, – продолжила супруга, бросив многозначительный взгляд на полупустую бутылку коньяка, – Суматру от Земли Франца-Иосифа не отличишь…

– Ну, Лиза, тебе виднее, – примирительно сказал Поришайло. – Ты же у нас ученая женщина.

Елизавета Карповна, в бытность Артема Павловича заведующим отделом горкома, окончила высшие курсы, а затем защитила диссертацию. На тему «определяющего влияния идей марксизма-ленинизма в деле всемерного повышения урожайности озимых культур в сельском хозяйстве». В эру развитого социализма. Или что-то в этом роде. Не шедевр, конечно, бывало и покруче, но все равно – прошло «на ура». Ныне Елизавета Карповна склонялась к мысли, что если достать работу из архива, на совесть пропылесосить, все причастия «очень хорошо» заменить антонимами «очень плохо» – то, по нынешним временам, по новой защищаться можно. Как раз подумывала над этим. Доцент – хорошо, а профессор все-таки краше.

В свое время Артем Павлович, задействовав знакомых, выхлопотал для новоиспеченной кандидатши общественных наук непыльное доцентское местечко в Государственном Университете на кафедре марксизма-ленинизма, где Елизавета Карповна, до последних дней советской власти вдалбливала благодарным студентам удивительный предмет, называемый официально Научным Коммунизмом, а втихаря – законом Божьим.

После обретения независимости с рассказами про коммунизм Елизавете Карповне пришлось завязать. Но не беда. Полы драить в подземных переходах ей все равно была не судьба. Новое местечко вскоре нашлось – декана факультета менеджмента и рыночных отношений в одной из многих, выросших в последние годы, словно культуры вирусов на курином бульоне, академий всевозможного управления. Было бы кем управлять, а желающие всегда найдутся.

– А к нам, значит, в августе собирается? – задумчиво спросил Поришайло.

– Тема… Ты же сам знаешь…

– Надо будет путевки заказать. Да и махнем втроем на Мальту.

Елизавета Карповна нежно погладила мужа по голове.

– И действительно, Тема… Чтобы тут не торчать…

К девяти вечера, когда в кабинете Артема Павловича снова затрещал телефон, хозяин кабинета сидел в том же кресле, и клевал носом. Бутылка коньяка на столе распрощалась со своим содержимым, а лимоны и сыр перекочевали с блюдец в объемистый желудок господина Поришайло, растянутый райкомовско-горкомовскими хлебами и нынешними олигархическими разносолами.

– Артем Павлович?..

– Ну?.. Чего у тебя, г-м?.. – Поришайло с натугой вышел из дремы.

«Ничего хорошего», – едва не брякнул полковник, но вовремя прикусил язык…

Картина, сложившаяся к позднему вечеру субботы, и вправду выглядела безрадостной. Поиски, предпринятые людьми Украинского по всему городу, не дали никаких результатов. Полковнику только и оставалось, что гадать на кофейной гуще – куда беглецы запропастились, если бы около половины девятого вечера ему не позвонил Бонасюк.

Как уже известно читателю, после полудня Вась Вась под конвоем Следователя и Близнеца был препровожден домой. Не от того, что у Сергея Михайловича прорезалась человечность, а на боевой пост. Бонасюк уже сказал (выплакал) все, что мог, и в камере от него не было толку. Украинский Бонасюка отпустил (временно, мать его), и вышло – правильно сделал.

– Поистине, как на духу, супруга мне звонила. Только что, – начал запыхавшись Бонасюк.

Далее Вась-Вась слово в слово передал Сергею Михайловичу информацию, полученную от дорогой супруги. Кристина с кумой Анькой сидела на даче Ледовых в Осокорках, а камешки Виктора Ивановича были похищены неким Вацлавом Бонифацким.

– Я о нем вам все по-честному докладывал, – ныл в микрофон Василий Васильевич.

«Добрался таки, урод чертов, – подумал полковник Украинский, – плакали камешки Виктора Ивановича. Ну, теперь держись».

Далее Бонасюк сообщил, что четверо охранников, выставленных на даче Олегом Правиловым, которых, кстати, Кристина перечислила поименно, ринулись вдогонку за авантюристом, надеясь перехватить его либо на железнодорожном вокзале Симферополя, либо уже в самой Ялте.

– Ты не беспокойся, Васенька, – всхлипывала в трубке Кристина. – Все нормально будет. Ребята надежные. Настигнут Вацлава.

– Ну и дела, поистине! – охал в ответ Бонасюк.

– Бесчестный негодяй! – продолжала жена, – как он мог с Анечкой так поступить? Как у него, подонка, рука поднялась?

– А где, поистине, Анна? – спросил Василий Васильевич.

– Спит, – дипломатично отвечала Кристина.

Анька к вечеру надралась вдрызг, что, собственно и позволило Кристине без помех дорваться до телефона. Будь Анна на ногах, – ни о каких откровениях и речи бы не было, – Анька заткнула бы ей рот в момент. Тем более, что и Атасов, выбираясь с дачи, сделал особый акцент на том, чтоб кумушки никуда не звонили: «Никому, типа. Засекут номер, – пиши, типа, пропало».

Сама Кристина, извечно скрытная с мужем (не жена, а одна большая недомолвка), в этот раз сдержать себя не смогла, – трещала, как самая настоящая сорока. Нервы были на пределе, с ней произошел словесный понос. Так уж вышло. Выболтав мужу все и вся, Кристина немного успокоилась. Вспомнила даже, что Вась Вась сидит дома некормленый, и некому о нем, бедолаге, позаботиться.

– Кушать захочешь, Василек – пожарь яичницу. Постное масло в сковородку залить не забудь.

– А сколько, поистине?

– Столовую ложку. А лучше – две, – инструктировала Вась Вася жена. – Макароны в кухонном шкафу. И, по-моему, несколько упаковок сухих супов там же лежат. Тех, что быстрого приготовления. Поищи. Мне на сдачу в супермаркете всучили.

Кристина Бонасюк в области питания оставалась убежденной приверженкой старых, дедовских традиций. Она совершенно справедливо полагала, что никакие свежемороженые и сухие полуфабрикаты, в какую бы красочную упаковку не облекались, никогда не заменят в рационе украинского борща с чесночными пампушками, вареников с творогом, гречневой каши с котлетами и еще много, чем сотни лет питались пращуры, слыхом не слыхивая о гастритах, колитах и прочих желудочных хворях.