В голове никак не укладывается мысль о том, что его больше нет, а тут это. Во взрослой жизни нужно быть достаточно стойким, чтобы решать такие вопросы, одновременно переживая горе.

– У мамы была глиома, и отец продал контрольный пакет акций партнерам, чтобы оплатить ее экспериментальное лечение. – Сообщаю я. – Но он все еще акционер, так что стоит переговорить с руководством фирмы. Возможно, они оплатят хотя бы часть расходов. – Я беру с камина ежедневник Харри. – Вот его записная книжка, тут все номера.

– Я займусь. – Улыбается Рита.

Мне все больше нравятся эта женщина и ее муж. Мы приятно и душевно общаемся за столом. Благодаря ее заботе, и бабушка начинает оживать. Слышит она плохо, но зато с удовольствием рассказывает мне истории из детства отца и гладит по волосам трясущейся рукой.

– Может быть, Харри держал дома наличность? – Подходит ко мне Рита вечером. – Суммы, которую выделит фирма, будет недостаточно, чтобы покрыть расходы. К тому же, у тебя есть на что жить до того момента, когда можно будет распоряжаться наследством?

Я проверяю в сейфе в кабинете отца.

– Отлично. – Рита берет пачку купюр. – Этого должно хватить. Не переживай, я все организую.

– Спасибо.

Я и не переживаю.

Я просто тоскую по своей семье и той жизни, которой у меня уже не будет. По смеху мамы и ее крепким объятиям, по ворчанию отца, который с утра мог целый час искать очки или ключи, а потом уйти в офис в тапочках, по нашим поездкам по стране, во время которых родители вдохновлялись природой и культурой для поиска новых идей для своей фирмы. Я скучаю по всему тому, что когда-то было для меня естественным, как воздух, а теперь осталось лишь в воспоминаниях, и ищу в себе силы для того, чтобы вернуться к нормальной жизни и продолжить учебу.

– Все будет хорошо, – утешает меня Рита после похорон, когда мы возвращаемся домой.

И я верю ей.

И, глядя на нее, недоумеваю: что же заставило Харри расстаться с этой милой, доброй женщиной? Почему он никогда не говорил с нами о своей первой семье? Почему не упоминал их в разговорах? «Ему не просто», – поясняла мама, если я спрашивала. Но мне всегда хотелось познакомиться и с бабушкой, и сыном папы. Мы бы подружились, если бы они приезжали в гости. Жаль, раньше этого не происходило, и понадобилась трагедия, чтобы объединить нас.

– Кай звонил! – Радостно сообщает Рита, потрясая в воздухе телефоном. – Лео, он сегодня приедет!

Услышав об этом, я ощущаю какое-то неясное волнение.

– Кай?

– Да, твой сводный брат. – Обнимает меня женщина. – Он тебе понравится!

– Это замечательно. – Я закусываю губу.

Моя жизнь меняется слишком резко – быстрее, чем успеваешь привыкнуть.

– Что? – Бабушка в кресле кутается в теплый плед.

– Твой внук едет, Хелена. – Наклоняется к ней Рита. – Наконец-то, будем все вместе!

Она пританцовывает.

– Приготовлю ему комнату. – Говорю я и поднимаюсь наверх.

На втором этаже только одна спальня свободна. Я вхожу и сажусь на кровать. Ощущение, что стены сжимаются, становится все острее. Я зажмуриваюсь, чтобы не расплакаться – сама не знаю, почему, но эти чувства разрывают меня изнутри.

Кай приезжает, когда на улице уже темнеет.

Я понимаю это по звукам голосов, раздающихся в гостиной. Спускаюсь по лестнице и застываю на последней ступеньке.

– Твоя сестра приготовила тебе комнату на втором этаже. – С воодушевлением говорит Рита.

Она отступает на шаг, и я вижу парня.

Он высокий и крепкий, у него иссиня-черные волосы, рваными прядями уложенные в небрежную прическу. На нем мятые голубые джинсы и растянутая футболка, открывающая взору литые мышцы и яркие татуировки на коже. Одна из них – в виде змея – тянется от локтя вверх и прячется под рукав, другая – темнеет на шее, и ее рисунок напоминает языки пламени, вьющиеся вокруг латинских букв.

– Мариана, это Кай, познакомься! – Улыбается его мать.

Парень поднимает голову, и мое сердце падает в пропасть.

Шрам на брови, горбинка на носу, густые темные брови, сведенные к переносице. Он выглядит, точно уличный хулиган, и буквально припечатывает меня к полу своим резким и колючим взглядом.

При виде меня его синие глаза вспыхивают враждебностью, а пухлые губы злобно кривятся в ухмылке.

– Привет, – тихо говорю я, делая несмелый шаг, – рада познакомиться… Я – Мариана.

И протягиваю ему дрожащую руку.

Черты его лица заостряются сильнее, через нос вырывается раздраженный вздох. Парень яростно подхватывает с пола клюшку, затем тяжелую сумку, и, едва не задев меня плечом, проносится мимо.

Поднимается вверх по лестнице.

Я ошарашено вдыхаю аромат, застывший в воздухе – аромат его геля для душа. И хлопаю глазами: что это было вообще?

– Не обращай внимания, – поджимает губы Рита, – ему просто нужно привыкнуть.

На втором этаже стихают шаги, и только после этого я опускаю руку, протянутую для несостоявшегося рукопожатия.

Каждый по-своему переживает потерю близких, поэтому я должна постараться его понять. Должна.

Когда умерла моя мама, у меня не было сил даже разговаривать – сидела, уставившись в одну точку, и отказывалась верить в то, что это произошло на самом деле.

Злость пришла позже – от осознания, что вся наша отчаянная борьба за спасение ее жизни обернулась крахом. Мне казалось, врачи нас обманули, напрасно обнадежили, и тогда я впервые сорвалась на постороннего, ни в чем неповинного человека. Накричала на маминого лечащего врача, когда он позвонил, чтобы принести нам соболезнования. Потом было жутко стыдно, и пришлось извиняться, но факта это не отменяло – я выплеснула гнев и обиду на того, кто этого не заслуживал.

А когда умер Харри, я рыдала. Громко, отчаянно, на всю клинику – чем привела в смятение весь персонал. Сама от себя не ожидала. И не была готова к тому, что подобное может произойти со мной – сдержанной, немного замкнутой и, как говорили одноклассники, забитой девчонкой.

Каю труднее – речь идет о его родном отце. Какими бы ни были их отношения, он горюет. И потому имеет полное право на злость и отчаяние. Как бы меня не пугал взгляд этого парня, я собираюсь его поддержать.

– Прости, – говорю, входя следом за ним в спальню. – Кай?

Мое сердце стучит, точно сумасшедшее.

Парень стоит ко мне спиной, рассматривает что-то на экране своего телефона. Я быстро пробегаю глазами по обстановке: клюшка валяется посреди широкой кровати, огромная спортивная сумка – на туалетном столике. Видно, что он швырнул вещи небрежно, даже не заботясь о том, что им там совсем не место.

Я вдыхаю, судорожно выдыхаю и пытаюсь привлечь внимание еще раз:

– Кай?

Он выдирает из ушей наушники и швыряет на постель. Но не оборачивается. Значит, не слышал, как я вошла.

– Кай. – Прочищаю горло. – Ты ошибся комнатой.

Молчит.

– Мне очень жаль. – Я взволнованно топчусь на месте. – Но ты ошибся…

– Нет. – Холодно отрезает он.

Значит, все-таки слышит.

Я нервно облизываю губы.

– Я приготовила тебе соседнюю. – Говорю несмело. – Она тоже удобная и просторная. Пойдем, покажу.

– Нет. – Отзывается он. – Я остаюсь здесь.

– Но… – Мой голос сипнет.

Парень оборачивается так резко, что я невольно вздрагиваю. Мне не хочется показывать ему свой страх, но это происходит независимо от моего желания – он делает шаг, и я втягиваю голову в плечи, точно испуганный зверек.

Заметив это, Кай довольно ухмыляется.

– Мне нравится эта комната. – Произносит он.

Его пухлые губы кривятся.

Надо признать, злость идет этому парню. И он знает, какое впечатление производит на людей. Красивый и наглый засранец, считающий себя выше всех остальных.

– Ты не можешь здесь остаться. – Пищу я, отступая назад.

– Я всегда получаю то, что хочу. – Скалится он.

Эта самоуверенная улыбка обнажает щербинку меж его передних зубов. У меня не получается оторвать от нее взгляда: она идеально дополняет лицо, состоящее из небрежных шероховатостей, которые каким-то чудом все же складываются в грубую мужскую привлекательность.