Доминик сунул руку в шкафчик и достал банку с жидкостью для зажигалок. Он сорвал крышку и брызнул ею в лицо Пыточникa.

Toт закричал, когда алкоголь попал ему в проколотый глаз. Он отшатнулся и споткнулся о генератор.

- Ах ты, маленький ублюдок! Когда я доберусь до тебя...

Доминик схватил ближайший предмет - цифровую камеру, лежавшую на тележке, и бросился к нему. Он обрушил оружие на лицо своего мучителя, снова и снова, пластиковый корпус треснул и раскололся, когда он использовал его, чтобы выбить зубы и сломать кости.

Пыточник набросился на него, ударив по голове Доминика. Toт упал на спину, тяжело приземлившись. Его зрение затуманилось, и что-то ткнуло его за левое плечо.

Рядом с ним сел Пыточник. Он схватил карандаш и потянул. Его глаз выпал из глазницы, похожий на крошечную красную медузу, тянущую за собой щупальца. Oн взвыл, выронив карандаш. Глаз свободно свисал вниз на уровне щеки, подвешенный на витке зрительных нервов.

Доминик потянулся за спину, ища источник своего дискомфорта. Он вытащил его в поле зрения.

Это был стальной зажим размером почти с его ладонь. Он сжал концы, и он открыл пасть, обнажив крошечные зубы. К основанию был прикреплен шнур, и Доминик проследовал за ним по полу туда, где он подключался к электрическому генератору.

Он взглянул на мучителя, который успел найти свой резиновый хлыст. Он ударил им Доминика по лицу, боль была мгновенной и ошеломляющей.

Доминик перекатился на бок, все еще сжимая зажим. Хлыст хлестнул его по голой спине, и он вскрикнул.

- Ты думаешь, что знаешь боль?! - взревел Пыточник. - Я покажу тебе боль!

Доминик перевернулся на живот, получив еще один удар хлыстом по лицу. Он воткнул зажим в Пыточника, закрепив его на лодыжке.

Затем он протянул руку и нажал на выключатель генератора. Реакция была мгновенной.

Пыточник согнулся пополам, как захлопнувшаяся книга, и рухнул головой на пол. Сильный запах озона пронесся вокруг него, когда его гротескное тело затряслось в мучительных судорогах. Изо рта у него брызнула кровь, кусок языка вырвался из стиснутых зубов и скатился по подбородку.

Доминик отступил назад, увеличивая расстояние между ними. Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как зажим на ноге мучителя начал дымиться, а затем зажег пропитанную жидкостью зажигалку.

Пыточник горел, словно растопка.

Доминик отвел взгляд и нашел ящик рядом со шкафом, в котором хранилась его одежда. Он старался не обращать внимания на треск пузырящейся плоти и булькающие стоны Пыточникa. К тому времени, как он завязал шнурки, стоны стихли вместе с чудовищем.

Канистра с жидкостью для зажигалок стояла на тележке рядом с парой оловянных ножниц. Доминик сунул ножницы в задний карман и брызнул жидкостью на стойку. Затем он проделал то же самое с ужасным шкафом и инструментами, которые в нем находились.

Они хорошо горели.

Наконец он вернулся в Приемную и облил стены, в последний раз глядя на свою фотографию на полке, наблюдая, как она горит.

Они придут. Скоро. Он должен был уйти.

Дверь во двор была открыта, и, как ни странно, вокруг никого не было. Это имело смысл - мониторы Зала не ожидали, что он выйдет оттуда еще несколько часов.

Доминик вышел на свежий воздух. Солнце подмигивало сквозь деревья, словно старый друг.

Легкий ветерок очистил его ноздри от зловония мочи.

Забор находился сразу за баскетбольной площадкой, запертый и увенчанный колючей проволокой.

Перелезть невозможно. Но он не поднимался.

Две минуты работы с оловянными ножницами, и он прошел через забор. Свобода окутывала его, как материнская любовь.

Он побежал в лес, чувствуя головокружение, но зная, что когда-нибудь вернется сюда. Но не как жертва.

Доминик читал запрещенные книги по истории. Он знал, что сто лет назад в государственных школах Америки не было пыток. Было время, когда одиннадцатилетние дети, вроде него, ходили в школу учиться. Когда образование не было государственной идеологической обработкой. Когда дети были свободны.

Пыточник, каким бы злым он ни был, был всего лишь симптомом болезни. Часть системы, и ее продукт.

Но Доминик знал, что есть и другие, такие же, как он. Бойцы, которые стремились к переменам.

Он встретится с этими людьми, чтобы стань сильнее. И со временем, когда он вернется в это место, он не будет жертвой.

Он будет освободителем.

Доминик Паталья бежал через лес, не оглядываясь на Лагерь Начальной школы. Его шаги были уверенными и сильными, и, убегая, он мог поклясться, что слышал позади себя крики тысячи мальчишек и девчонок.

Перевод: Грициан Андреев

"ПРИЗНАНИЕ"

Будьте осторожны. Это непростая история. Я написал этот рассказ в качестве двойного эксперимента. Во-первых, чтобы создать серьезную историю, используя только диалог. Никаких действий. Никакой экспозиции. Никакого раскрытия героев. Просто разговоры. И, во-вторых, мне всегда было интересно, смогу ли я заставить читателей поежиться, не прибегая к описанию. Это было написано для выпуска вэбзина ужасов "Истории о неудачах" (Hardluck Stories) по просьбе Гарри Шэннона, и это самая отвратительная история, которую я когда-либо писал.

- С самого начала? С самого начала?

- С чего бы ты ни захотела начать, Джейн.

- С чего я хочу начать. Хорошо. Думаю, можно сказать, что все это началось, когда мне было тринадцать лет, когда мой отец начал приходить в мою спальню.

- Твой отец приставал к тебе?

- Приставал? Это звучит так, как будто он засунул руку мне под лифчик. Мой отец трахнул меня. Заставил меня отсосать ему. Назвал меня "папиной маленькой шлюхой". Раньше я писалa это у себя на лбу маркером. Мне пришлось оттирать его перед тем, как идти в школу. Жалкий ублюдок. Продолжалось до тех пор, пока я не сбежалa, в шестнадцать.

- И тогда ты встретила Мориса?

- Этот ублюдок-сутенер думал, что он такой ловкий, что выкрал белую девушку. Понятия не имел, что мой старик выгнал меня много лет назад.

- Это Морис был в яме?

- Нет. Морис был c ленточной шлифовалкой.

- Кто был в яме?

- Ты хочешь, чтобы я рассказалa это или ответилa на вопросы?

- Как тебе больше нравится.

- Ладно. Я расскажу. Морис нашел меня в приюте. Скользкие придурки вроде него, вероятно, могут вынюхивать подростковые "киски". Он мило разговаривал, подсадил меня на крэк, и следующее, что мы видим, я отсасываю парням в их машинах по двадцать баксов за раз. На самом деле, все было не так уж плохо. Я знаю, что на меня не стоит смотреть. Даже до всех этих шрамов я былa толстой и коренастой. Просто "гребаная Джейн", как назвала меня моя мама. У тебя есть сигарета?

- Ментоловая.

- Лучше, чем сосать воздух. Спасибо. Как бы то ни было, Морис свел меня с этим уродом. Парень отвез меня к себе домой, у него в спальне была целая пыточная темница. Вот так мое лицо стало совсем испорченным. Ожоги от сигарет. Похоже на шрамы от угревой сыпи, не так ли? Продержал меня там четыре дня, а потом выбросил в мусорный бак.

- Tы знала его имя?

- Мы еще вернемся к этому. Ты хотел кое-что с самого начала, помнишь?

- Не торопись.

- Черт. Извини, я не могу курить ментол. У тебя есть что-нибудь еще?

- Hет.

- Бля. Мне нужно покурить.

- Потерпи.

- Ладно. Ради тебя.

- Спасибо.

- Итак, мистер Коп... На чем я остановилась? О, да... После того, как мое лицо обгорело, Морису стало трудней меня сдавать. Я стала трахаться в жопу c алкашами в переулках по три бакса за раз. У тебя когда-нибудь была гонорея в заднице? Чертовски больно. И гребаный Морис не давал мне денег на клинику. Что у тебя там? Фотография?

- Это Морис? - спросил я.

- Господи! Это отвратительно! Это реально?

- Это Морис? - спросил я.

- Да. Это он. Выглядит там не слишком хорошо, не так ли? Слышалa, что он может выжить.