Также в газете было сообщение об убийстве генерала Сухомлинова, который занимал пост Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора. Генерала взорвали бомбой прямо на пороге его дома. Причем, террористка Адель Каган погибла при этом же взрыве. Ответственность за этот акт взяла на себя партия «эсеров-максималистов».

Вообще, революция 1905−06 годов очень сильно отличалась от революции в моём предыдущем мире. Во-первых, у нас не было восстания социалистов и националистов в Финляндии. Во-вторых, хоть в самой империи и было массовое стачечное движение, но открытое боестолкновение случилось только в Москве. В Харькове, Екатеринославе и Ростове-на-Дону вооруженного сопротивления вроде бы и вообще не было. Не было здесь и восстания на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический». Зато было на крейсере «Память Азова» в Ревеле.

Ну, и ещё одно событие, которое я вычленил из прочих статей — это сообщение о сильном землетрясении в Сан-Франциско. Сообщение было коротким, без особых подробностей, но я помнил, что это одно из сильнейших и разрушительных землетрясений, случавшихся не только в Калифорнии, но и в США.

……

На моё четырнадцатилетие я, как обычно, подарков от родственников не дождался. Зато все наши пришлые специалисты, с которыми я так или иначе общался и которые знали о моей днюхе, не остались в стороне. От Бьярнова я получил замечательный швейцарский «солдатский нож», который прилагался в качестве дополнительного инструмента к каждой винтовке «Schmidt-Rubin M1889». Нож имел основной клинок, отвёртку, открывалку для консервов и шило.

Шмайссеры, отец и сын, подарили оружейную энциклопедию Павла фон Винклера. Йорген Расмуссен презентовал мне английский велосипедный электрический фонарь «Ever Ready». Ну и прочие датчане, шведы, японцы и англичанин не остались в стороне и надарили кучу всякой полезной мелочи.

А самые важные подарки привёз к нам домой в Яали фельдъегерь из Гельсингфорса. Через неделю после моего дня рождения. Два письма и две бандероли. Одно послание было от императрицы Александры Фёдоровны, а второе от графа Витте, который продолжал оставаться председателем совета министров и министром финансов несмотря на то, что в моём мире он уже должен был быть отправлен в отставку.

— Матти! Тебе посылки прислали! — прибежали за мной в дом пионеров Петер и Лукас. — Офицер привёз. С настоящей саблей. Мама послала нас за тобой. Бежим скорее, — приплясывали от нетерпения эти два непоседливых человечка.

— Бегите. Скажите, что я сейчас приду, — отправил я мелких с ответом, уже примерно догадываясь от кого послания.

Пусть помучаются. Без меня всё равно не вскроют. А я прогуляюсь. В кои-то веки к нам, в Северную Остроботнию, пришло тёплое лето. Настолько тёплое, что можно было уже купаться в озере. Вчера как раз купались, а я учил плавать своих шведских родственников. Ох и визгу было. Чуть не оглох. Но держаться на воде — научил.

— Ну где тебя носит? — накинулась на меня матушка, когда я наконец соизволил появится дома. — Мы тут уже все извелись. А он ходит, гуляет. Важный такой! Ишь ты!

— Гхх-кха-кха, — я хрюкнул и закашлялся, маскирую свой рвущийся наружу смех из-за некстати вспомненного мультфильма про «Масленицу».

— Так! Хватит кашлять. Открывай послания, — не вытерпела уже бабушка Ютта. — Вот я тебе полотенцем! Мы тут сидим, ждём, дела все бросили. Не доводи, Матти!

Ну, с бабулей спорить себе дороже. Первым делом, взял в руки письмо от императрицы, повертел его в руках, ковырнул ногтем сургучные печати и отдал матушке.

— Мам. Ты его сама вскрой. Тебе же присылала благодарности Александра Федоровна. Ты те письма как-то вскрывала без повреждения печатей.

Мама удовлетворенно вздохнула и ножом для бумаг как-то хитро вскрыла конверт. И извлекла лист дешёвой желтоватой бумаги, который тут же протянула мне.

— Гкхм, — прокашлялся я и начал читать:

«Милый мальчик Матвей, поздравляю тебя с именинами. Желаю тебе всего самого лучшего. Пусть Господь пошлет тебе здоровье и душевный мир, который является величайшим даром для нас, смертных. А твой Ангел хранитель дарует тебе сил для написания новых чудесных сказок». И подпись — «Александра».

— И это всё? — неосмотрительно удивился я и повертел в руках лист бумаги.

Мне тут же попытались отвесить затрещины с двух сторон, но рука мамы столкнулась с рукой бабушки и я не пострадал, но на всякий случай переместился на другую сторону нашего круглого стола.

— Ему царица поздравления присылает! А он ещё и не доволен что послание короткое. Эмма, открывай посылку от царицы, — распорядилась бабушка Ютта.

Мама, покосившись на меня, вскрыла бумажную бандероль, в которой под многочисленными бумажными слоями обнаружилась небольшая картина. С тыльной стороны полотна была приклеена записка. Которая извещала, что перед нами копия картины «Преподобный Доктор Мартин Лютер» авторства художника Лукаса Кранаха Младшего.

— Ой! Божечки! Пресвятой Мартин! — Бабуля как только услышала название картины сразу же начала креститься и тут же затянула гимн «Десять заповедей», написанный тем же Мартином Лютером.

Её пение подхватила матушка, сестрица Анью, тетка Сусанна, а затем уже и я. Мелкие, мои новые братья и дети Аньи просто молчали. Так как им по возрасту рано ещё гимны учить. Вот пойдут в школу, там их этому и научат.

Раньше, когда только попал в это тело, я воспринимал все эти молитвы, службы и песнопения как дань времени. И учил, чтобы не засыпаться перед местными. Но затем как-то втянулся. Особенно после того, как отец Харри поставил меня солистом церковного хора, заявив, что я обладаю очень красивым голосом. Постепенно я затянул в этот хор и всех своих мальчишек из моей банды.

— Радость-то какая! — закончив петь, изрекла бабуля. — Как будто помолодела прям! Хороший подарок! Куда нам её повесить? — баба Ютта, держа в руках картину, стала примерять куда в доме можно повесить столь ценный артефакт.

— Нет, ба! — громко и четко сказал я. — Мы отдадим эту картину в новый храм, когда его построят. С условием. Чтобы отец Харри указал под ней, что картина «Преподобный Доктор Мартин Лютер» подарена семье Хухта русской императрицей.

— Ооо! Да! Так и поступим! — сразу поняла всю подоплёку этого, планируемого мною поступка бабуля, а вслед за ней закивали и остальные женщины, жажда, как говорится, ничто, а вот имидж — это наше «всё».

Наш пастор, как только узнал о планах отца попробовать перевести Яали из статуса села в город, тут же стал активно его в этом поддерживать. Старый епископ нашего диоцеза Отто Иммануэль Колляндер, который приезжал проверять мою одарённость, уже умер. Но и новый епископ Юхо Коскимес вполне благосклонно относился к нашему приходу и поддержал идею с городом.

Так что 1 июня 1906 года, после проведения опроса, одобрения религиозных и светских властей губернии, наше село официально признали городом в финляндском сенате. Всё произошло настолько быстро и беспроблемно, что многие до сих пор удивляются. А многие до сих пор не осознали того факта, что из крестьян вдруг, почти в один момент, стали горожанами.

Зато это быстро осознал наш пастор, который стал на каждой службе агитировать за строительство нового храма. Каменного и более вместительного. Даже начал сбор средств на это дело. Пришлось и деду Кауко внести десять тысяч марок и пообещать священнику, что продаст нужное для строительства количество кирпичей по себестоимости. А мне пришлось написать письмо Эмилю Викстрёму, создателю «моего» памятника, с просьбой посоветовать архитектора для постройки церкви.

До выборов в сентябре, временно, городским Головой назначили моего отца. А вот дядя Раймо Коскинен так и не стал главным городским инспектором. На эту должность нам прислали человека из Улеаборга. Впрочем, когда в сентябре пройдут выборы градоначальника и депутатов городского сейма, вот тогда они и будут вольны решать кого назначать на те или иные должности. Или изменить городской герб, который нам придумали в Гельсингфорсе, основываясь на местных особенностях. Три серебристых рыбёшки с тремя коричневыми кирпичами, нанесенные на треугольный зелёный щит герба, одобряли многие жители Яали. Всем импонировало то, что ни один город княжества не имел до этого треугольного щита в гербе.