Полицейского обыскали и нашли чек на озвученную мной сумму, а вот наличности уже не нашли. И директор полиции, вернув мне чек, пообещал вернуть и деньги вместе с пистолетом после внутреннего разбирательства.

……

На утро следующего дня я опять проснулся знаменитым. Про мой героический поступок написали все столичные газеты. А «Финская правда» аграриев и «Викинг» либералов написали даже про случай моего ограбления полицейским констеблем. И откуда только узнали? Я вроде никому ничего не рассказывал. Разве что мой старший братец успел проболтаться.

Из напечатанных статей я наконец понял, кто был тот человек с саблей наголо, бросившийся на бандитов. Это был охранник банка Иван Баландин. Почему у него не было огнестрельного оружия, а только казачья шашка, ответов статьях тоже не было. Может не положено было, а может руководство банка посчитало, что и холодного оружия хватит. Тем не менее охранник героически погиб, успев ранить парочку нападавших, а самое главное, он развернул их ко мне спинами, чем я тут же воспользовался.

Но слава моя была недолгой. Спустя пару дней после попытки ограбления банка, в Гельсингфорсе произошло событие, которое положило начало массовой финской аэронавтике. Через два года после моего выступления в столичной гимназии и ответа на вопрос о возможности полёта человека, Вильхо Вяйсяля — ученик, который и задал тогда свой вопрос, совершил полёт на самодельном планере с Северной набережной в сторону «Высокого острова» (Korkeasaari), где располагался зоопарк.

На глазах многочисленной публики, собрав при помощи двух своих младших братьев планер и разбежавшись, он спрыгнул с пятиметрового деревянного пандуса, построенного для забивания свай. И если бы не довольно сильный ветер с моря, то его полёт тут же бы и закончился. Но, пятнадцатилетний аэронавт умудрился перелететь замёрзшую Северную гавань и врезался в сосны «Высокого острова», где благополучно и застрял. Его полёт увидели сотни людей, а два уличных фотографа даже успели сфотографировать.

Юный пилот отделался сломанной рукой, а всё княжество захлестнула волна полётов на самодельных планерах. Все тут же вспомнили и про мои бумажные самолётики, и продажа бумаги опять взлетела вверх. До лета 1906 года было совершенно более ста удачных полётов и несколько сотен неудачных. Некоторые неудачники даже погибли, но это не остановило энтузиастов. По всей Финляндии создавались клубы аэронавтики. Сначала власти хотели бороться с подобными увлечениями, но быстро отказались от этой идеи, запретив только полёты в городской черте.

Не забыли и про меня, ведь это я своим рисунком подтолкнул юного аэронавта к созданию планера. На эту тему у меня взял интервью Ээро Эркко. И мне пришлось анонсировать работу над книгой, посвящённой именно покорению воздушного океана. Теперь осталось её только написать в кратчайшие сроки чтобы обогнать Герберта Уэлса.

……

— Прошу вас, проходите, присаживайтесь, — усталой улыбкой встретил Леопольд Мехелин главу военно-пограничного департамента. — У вас возникли какие-то проблемы, Георгий Эдуардович?

— Именно так, Леопольд Генрихович.

— Проблемы с вооружением или обмундированием? Вы уже выбрали форму для своих подчиненных?

— Это тоже проблемы, но решаемые. Стрелкового оружия пока достаточно того, что было на балансе учебных рот, плюс, мы купили партию пистолетов и пулемётов у «Арсенала Хухты». Форму мы тоже скомплектовали. За основу взяли форму Великобритании образца 1902 года, заменив ботинки с обмотками на сапоги и оставив наше ушастое кепи.

— А зимняя форма?

— Лёгкая овечья шуба и шапка-ушанка производства столичной мануфактуры «Хухта групп». И очень понравились их трехпалые рукавицы. Есть разногласия по типоразмерам, но это, как я и сказал, решаемая проблема.

— Надо будет заехать к вам, посмотреть новую форму на стрелках. А главная проблема какова?

— Главная проблема оказалась самой неожиданной. Мы не можем штатно укомплектовать личным составом формируемую пограничную бригаду. На данный момент в бригаду набрано только тысяча человек.

— Хм. И с чем это связанно? Из состава «Особой китайской бригады» в княжество вернулось более шести тысяч военнослужащих. Разве этого мало?

— Я тоже первоначально думал, что нам придётся принимать какие-то особые меры чтобы снизить поток желающих. Но, произошло всё наоборот. Не хотят ветераны идти на военную службу. Говорят — «навоевались». Да и офицеры массово переводятся в императорскую армию. Надо опять вводить воинский призыв внутри княжества или увеличивать оклады стрелкам, чтобы привлечь народ.

— Да, задали вы мне задачку, Георгий Эдуардович. Давайте через неделю соберём расширенное совещание в вашем департаменте и пригласим Константина Карловича Линдера. Вот тогда и решим, что делать. А сейчас у меня просто нет на это времени. Я получил срочный вызов в Петербург. И всё из-за отказа нашего полицейского департамента выдать преступников, пытавшихся ограбить отделение государственного банка.

— Это те, которых не успел перестрелять малыш Хухта? — улыбнулся генерал Рамзай.

— Лучше бы он их всех перестрелял. А то сейчас такое начнётся! Мы по нашему законодательству не можем выдавать преступников, совершивших преступление на территории княжества, а из Петербурга настаивают, что эти люди — политические преступники, и дело должен вести отдельный корпус жандармов.

— Политические? Почему? Не просветите?

— Ну, из того что мне сообщили, я могу рассказать только то, что эта группа совершила несколько нападений на ломбарды и почтовые отделения в империи. И якобы она — одна из нескольких таковых, организованных российскими социалистами. С меня даже требовали привезти на допрос в Петербург юного Матти Хухту. Я когда про это услышал, то сообщил нашему министру-статс-секретарю, а генерал Лангоф дошёл до самой императрицы. И только её вмешательство позволило отменить допрос Матти.

— Могли бы и отблагодарить парня за его подвиг, — возмутился вместе с генерал-губернатором и Георгий Рамзай.

— Вы правы. Я этот вопрос обязательно подниму в столице, — пообещал своему другу Леопольд Мехелин.

Глава 22

Глава 22

— Ай-ай-ой, мама, ай, ты чего? За что?- верещал я, пытаясь вырваться из цепких рук матушки коими она таскала меня за волосы на висках.

Причем за уши теперь не драла. Знала, что я лицо публичное. Вдруг меня в газету будут фотографировать или знаменитости какие пожалуют в гости, а мои распухшие уши будут наносить вред и её репутации.

Вскоре после моих геройствований в банке, в Гельсингфорс примчалась кавалерия в лице отца, матери и деда Кауко. Узрев мою живую и здоровую тушку, матушка схватила меня в охапку и, зарыдав, начала читать молитву, а затем неожиданно перешла к наказанию.

— Как за что? Сволочи вы с братом! Хоть бы телеграмму дали, что с тобой всё в порядке! Я же себе места не находила. У меня всё из рук валилось. Как статью в газете прочла, так чуть не сомлела из-за волнения за тебя. А вам тут наплевать на меня! Вон, граммофон слушаете…

— Бабушка! Бабушка приехала, — выскочили откуда-то мои мелкие племянники, дети брата Кауко, и мама переключилась на них, наконец оставив меня и мою шевелюру в покое.

Да. Мы с братцем точно накосячили, не додумавшись отправить телеграмму предкам. И ладно я, но он-то хорош, подлец. Ведь сам телеграфист в прошлом, мог бы и догадаться. Ну, я ему это припомню.

— Герой! Ай, герой! — тем временем я попал в руки деда, который меня расцеловал в обе щёки, подмигнул и продолжил меня хвалить. — Молодец! Настоящий воин растёт! Вяйнямёйнен! Не то что этот. — И он кивнул на моего отца.

— А в глаз? — тут же встрепенулся батя и показал деду Кауко свой пудовый кулачище.

— Во-во! Только престарелых родителей бить и можешь! — укорил того дед. — Так что там с чеком нашим? Обналичил ты его или как? — неожиданно переключился он на другую тему.