– Господин Мармеладов! – холодно оборвал его следователь. – Благодарю за подсказки, но вынужден попросить вас впредь воздерживаться от подобных заявлений. Особенно в присутствии третьих лиц. Вы намного старше меня годами, но я никому не позволю себя поучать! Ведь в этом случае становится заметно, что вы сомневаетесь в моих следственных талантах и в умении вычислить убийцу путем собственных размышлений. Ergo все это крайне вредно для моей профессиональной репутации, – Федор даже ногой притопнул для пущей убедительности, – Надеюсь, я достаточно ясно изложил свою просьбу?

– Кристально ясно. Не оставляя возможностей для иного толкования, – сыщик улыбнулся в темноте. – Но пока в этом погребе нет третьих лиц, и вашей репутации ничего не угрожает, позвольте дать вам последний совет.

– Я вас слушаю.

– Забудьте про это латинское словечко. Ergo… Вам кажется, что употребляя его, вы выглядите умнее. Но это не так.

Юноша поник головой и обиженно засопел, но тут же затаил дыхание. – Глядите… А это что?

Он опустился на четвереньки и схватил один из кирпичей. Поднес к фонарю, чтобы лучше рассмотреть.

– Нет четкого следа, а? Вот вам! Куда уж четче!

На кирпичном боку расползлось неряшливое пятно засохшего цементного раствора, а поверх него виднелся оттиск четырех пальцев и верхней части ладони. Огромной ладони.

Шпигунов ринулся наружу, забыв про фонарь и неоконченный разговор с сыщиком. Выскочил на улицу, щурясь от яркого солнца. У крыльца стоял купец. Двое городовых стерегли его, придерживая за локти.

– …проедем, уточним пару деталей. Для протокола, – увещевал старый следователь. – Чистая формальность.

Молодой следователь молча вцепился в правую руку Игумнова – тот не сопротивлялся, – и приложил к оттиску.

– Совпадает!

– Что это за каменюку вы принесли? – забеспокоился купец.

– Идеально совпадает! Видите? На этом оттиске мизинец слишком короткий. А у вас, Игумнов, как раз одной фаланги не хватает! Давно ли?

– С самого детства. Мне лет шесть было, когда я сунул руку в ткацкий станок. Дурак был, захотелось челнок поймать. Кровищи тогда натекло…

– Вы арестованы! – Шпигунов захлебывался эмоциями, да и как тут не ликовать: первое дело, раскрытое самостоятельно, и сразу такая жуткая и таинственная история. – Ключ от погреба был только у вас, Игумнов. Ладонь по размеру подходит. Мизинец искалеченный. Все указывает на виновность вашу!

– Можно ещё сравнить узоры на подушечках пальцев, – предложил сыщик, глядя на разыгравшуюся сцену с высокого крыльца. – Для пущей уверенности.

– Что за бред, господин Мармеладов?! – нахмурился старый следователь. – Какие еще узоры?

– Я прочёл недавно статью Вильяма Гершеля. Этот англичанин много лет служил в восточных колониях. Однажды заметил, что неграмотные индусы и китайцы вместо подписи окунают в чернила палец и прикладывают к документу. Заинтересовался, стал изучать эти оттиски. Представьте себе, осмотрел тысячу разных следов и не нашёл ни одного совпадения. Из этого Гершель вывел, что линии на кончиках пальцев складываются в особые рисунки, по которым можно опознать человека.

– Глупость редкостная, – усмехнулся Федор. – Неужели вы и впрямь думаете, что полиция будет подобной ерундой заниматься? Нам и так доказательств хватает.

Развернулся на каблуках и горделиво зашагал к казенной карете. Нечипоренко кивнул городовым.

– Уведите арестованного. Потом тело из погреба вытащите. Чего же ей, бедняжке, не упокоенной лежать, – он перекрестился и вздохнул. – А сбежала бы, девонька, от старого ревнивца, жила бы долго и счастливо. На балах бы танцевала.

– Вот уж вряд ли, – возразил сыщик.

– Как это понимать, сударь? Федя – следователь цепкий, хоть и не имеет богатого опыта. Ежели он утверждает, что оттиск на кирпиче обличает Игумнова, то я ему верю. А вы не верите?

– Нет. Теперь я окончательно убедился, что именно этот оттиск на кирпиче купца и оправдывает.

Нечипоренко присвистнул.

– Эвон как! Может вам известно, кто убийца? Так скажите уж. Уважьте старика.

– Простите, не имею привычки обвинять кого-то без четких доказательств.

– Понимаю, в чей огород камешек. Хе-хе-хе… Что же, воля ваша. Ищите свои доказательства, – старик любезно поклонился на прощание. – А Николаю Васильевичу придётся пока в холодной посидеть.

Мармеладов вернул поклон.

– Это не беда, если невиновного на одну ночь в арестантскую запрут. Беда будет, если безжалостный душегуб избежит наказания.

– Ну и дом себе отгрохал этот стервец! – визгливый голос раскатился по всей Якиманке. – Не дом, а пряник.

Мармеладов оглянулся. Из полицейской кареты выпрыгнул Федор Шпигунов. Подал руку высокой некрасивой женщине, одетой богато, но безвкусно. Она замерла на ступеньке, придирчиво осматривая красно-белые хоромы.

– Изнутри, поди, сплошной изюм и патока? Надобно взглянуть.

Волосы ее чуть тронула седина, однако судя по глубокому декольте платья, женщина продолжала молодиться. Она поднялась на крыльцо, где сыщик беседовал с кучером. Окинула обоих презрительным взглядом и замахнулась на двустворчатые двери. Постучать не успела – швейцар раскрыл их как всегда вовремя.

– Чего изволите?

– Войти хочу.

– Это Варвара Платоновна Игумнова, – подскочил с пояснениями Федор. – Законная супруга Николая Васильевича.

Он сделал особенное ударение на слове «законная» и махнул рукой, мол, отойди с дороги. Швейцар покачал головой:

– Простите великодушно, но хозяин не велел пускать в этот дом свою законную супругу, ни при каких условиях.

Губы купчихи сжались в тонкую линию.

– Хозяина твоего вчера арестовали по обвинению в убийстве. Мне об том телеграмму прислали и я сразу приехала из Ярославля. Игумнов на каторгу пойдет, как Бог свят. Значит, теперь я здесь хозяйка. В сторону, мозгляк!

Швейцар не дрогнул. Выпятил челюсть, расставил ноги пошире. Приготовился стоять до конца. Но тут за его спиной возник дворецкий.

– П-проходите, Варвара…

– Платоновна. Так-то лучше. А ты мне нравишься. Весь такой сахарный, что ажно липнешь. Понимаешь, откуда ветер дует, – она потрепала дворецкого по щеке и огляделась по сторонам. – Да уж, чистый пряник… Где тут столовая?

– Наверх по лестнице, – старый следователь вышел из кареты последним и насилу догнал остальных.

– Чаю подай туда! – указательный палец больно ткнул дворецкого в лоб. – Калачей и баранок.

– Водочки бы, – подсказал Нечипоренко. – Анисовой бы. Мы же здесь не по службе-с.

Но Игумнова проигнорировала просьбу.

– Конфекты неси, – добавила она. – А то с дороги умаялась.

– С-слушаюсь.

Полицейские пошли следом за купчихой. Мармеладов, помедлив пару мгновений, тоже поднялся по лестнице. В столовой лакеи суетливо накрывали столы, резали пироги на широкие ломти. Самовар распалился до предела, шипел и плевался горячим паром. Купчиха тоже кипела, но совсем по другой причине.

– …брешет направо и налево, что сам всего добился. Куды там! Мануфактуру строил ещё Затрапезнов, вот то был великий купец. Всю империю в свои ткани одел – от царской семьи до голозадых крестьян. Парусину какую делал. Скатёрки, салфетки. Канифас! А муж мой – никчемный коммерсант. Фабрики в наследство получил. Пришёл на все готовое… Единственный цех, который самолично открыл в молодости, развалился два года назад. Не умеет он на века строить. Вот и семью тоже…

Она заплакала, скрывая лицо в белоснежном платке.

– Вы несправедливы к Николаю Васильевичу. Нет, я понимаю. Понимаю прекрасно, что вы смотрите через призму, – Нечипоренко замялся, подбирая слова, – загубленных отношений… Но ежели взглянуть не предвзято, хотя бы на этот особняк. Сумел ведь построить, без преувеличения скажу, украшение всего Замоскворечья. Хоть у него и дурная слава.

– У муженька-то моего? Не удивительно!

– У дома.

– А чегой-то? – Игумнова покрутила головой. – Хороший дом. Нравится мне все больше и больше. Ну, давайте уж почаевничаем!