Внутреннее убранство продолжало удивлять полным отсутствием гармонии. Сказочные узоры на стенах, достойные дворцов былинных князей, соседствовали с французскими гобеленами и картинами импрессионистов. Лестница на второй этаж была сделана на античный манер, с дорическими колоннами. А дальше на каждом шагу попадались новомодные заморские мебеля – гнутые ножки утопают в турецких коврах. И снова гобелены, ни единой стены без гобелена.

– Ошеломлены, а?

Хозяин вышел встречать гостя в шелковом халате и в стоптанных лаптях. Но в этом, на сей раз не было нарочитой эклектики. Мармеладов вспомнил, что купец жаловался на мозоли, потому и обувь выбирает не модную, а удобную.

– У меня поистине королевская коллекция. Агенты скупают древнейшие шпалеры по всей Европе. Вот этой пастушке, – Игумнов ткнул пальцем в девушку с обнаженными плечами, – без малого пятьсот лет!

– Вот уж вряд ли. Пятьсот лет назад святая инквизиция сожгла бы на костре столь развратный гобелен, а заодно и ткача, и позировавшую ему девицу. Я бы предположил, что шпалера относится к периоду Людовика Пятнадцатого. То есть ей не более ста лет.

– Дерёт те горой! Выходит, меня обманули? – купец покраснел от гнева. – Гнать взашей этого агентишку!

Он несколько раз глубоко вдохнул и выпустил воздух через сжатые зубы, чтобы успокоиться.

– Не думал, господин Мармеладов, что вы разбираетесь в искусстве. Откуда такие познания?

– Я долгое время жил в Париже. Помогал одному антиквару разоблачать подделки.

– Тогда вы сумеете по достоинству оценить и мое собрание французских вин! Тут уж никакого обмана – все самое лучшее. Лично выбирал… Но это после, а теперь идемте скорее.

Игумнов зашагал через анфиладу комнат, таких же ярких и аляповатых. Сыщик двинулся следом. Вскоре они оказались в столовой – единственном месте в доме, где стены были белыми и пустыми. За столом сидели двое. Старик в чёрном мундире, местами потертом и вылинявшем, шумно обсасывал мозговую кость, выловленную из тарелки с борщом. Молодой человек к трапезе не приступил, а ещё только заправлял салфетку за воротник, чтобы не забрызгать элегантный сюртук.

– Знакомьтесь… – хозяин дома нахмурился, вспоминая фамилии следователей, но вскоре убедился в безнадежности этого предприятия и махнул рукой. – Знакомьтесь сами.

Старик подмигнул и осклабился.

– Ваша забывчивость вполне простительна, Николай Васильевич. Сказывается нервяное напряжение последних дней. Да и, сказать по чести, в нашем почтенном возрасте память уже не та… Фамилия моя Нечипоренко, – он слегка привстал и тут же плюхнулся обратно на мягкий стул. – По следственному ведомству служу больше тридцати лет. А это Федя…

Увидев, как вспыхнули уши молодого коллеги, поправился:

– Фёдор Андреевич Шпигунов. Настоящий талант по части поиска улик. Даст сто очков вперёд любому сыщику.

– Опять про свои таланты талдычите?! – взорвался Игумнов. – Вам не улики искать полагается, а Маришку!

– Представляете? И так каждый день, – всплеснул руками пожилой следователь. – Мы старательно объясняем этому упрямцу, что специфика нашей работы не терпит спешки и суеты. А он торопит, ногами топает. Хоть вы его образумьте…

Он улыбнулся Мармеладову, как союзнику в нелегкой борьбе с купцом-самодуром. Тот на улыбку не ответил, выдержал деловой тон:

– Надеюсь, вас не затруднит поделиться результатами расследования?

Нечипоренко лениво кивнул юному следователю и вернулся к борщу. Фёдор встал, нервно сдернул салфетку и достал из кармана записную книжку.

– Итак! Кхе-м… Итак, вот все факты. Марина Александровна Кондратьева, уроженка Саратовской губернии, 20 полных лет, проживающая в доме… В этом самом доме, да-с… По заявлению свидетелей, вечером 15 июня 1897 года она была в весьма подавленном настроении. За ужином почти не притронулась к еде, потом отослала слуг и удалилась в свою спальню. Наутро выяснилось, что барышня таинственным образом исчезла. Судя по заправленной постели и иным характерным признакам, спать госпожа Кондратьева не ложилась. Она собрала вещи в дорожный саквояж и, по всей видимости, отправилась в путешествие. Мы побеседовали с доверенными друзьями и подругами Марины Александровны, по их предположениям, искать беглянку стоит у моря, в теплых краях. Греция, Италия, французский юг… Я лично отправил полсотни телеграмм в полицейские управления приморских городов, но пока точных данных о месте пребывания искомой особы у нас не имеется. Надо ещё немного подождать.

Шпигунов захлопнул книжицу. Старый следователь одобрительно крякнул и потянулся к графину с анисовкой. Потом со вздохом отдернул руку. Нельзя-с… Служба-с…

– Подождать – это в подобных историях самое правильное! – он наколол на вилку пельмень с осетриной. – Обиделась барышня, сбежала… Поостынет и вернётся.

– Вы уверены, что она ушла из дома по собственной воле? – спросил Мармеладов.

– Это очевидный факт, – заносчиво произнес Фёдор. – В спальне не обнаружено следов борьбы. Там вообще ничего не обнаружено. Беглянка забрала черепаховый гребень, помаду, духи, шесть платьев и почти все драгоценности из шкатулки. Собиралась без спешки…

– Почем вы знаете?! – воскликнул Игумнов.

– Об этом свидетельствуют улики. Неоспоримо свидетельствуют! Госпожа Кондратьева забрала все, что ей требовалось, а после этого заперла шкапы на ключ. Если бы она торопилась, то оставила бы дверцы распахнутыми. Ergo она приняла осознанное решение покинуть сей дом. Глупо это оспаривать.

Купец покачал головой.

– Называйте меня глупцом, а только я уверен, что с этим исчезновением что-то не чисто. Разве оставила бы девонька моя прекрасная, свои любимые платья?

– А она оставила? – уточнил Мармеладов.

– Да. Все три – золотое, зеленое и белое.

– Она их попросту забыла, а вы из того целую теорию выводите, – фыркнул Шпигунов.

– Забыла? Возможно ли забыть моменты счастья? В золотом она пела у фисгармонии, когда мы познакомились. В зеленом танцевала со мной на балу. А в белом…

Игумнов помолчал, глядя в пол, но потом все же вымолвил:

– В белом она в первый раз пришла в нашу спальню.

– Выходит, эти платья напоминали бы ей о вас, – старик снова покосился на анисовку, вздохнул и придвинул к себе стакан с чаем. – А теперь предположим, что она сбежала из этого дома, потому что ей было противно вас видеть после гнусной сцены ревности. Взяла бы она с собой эти платья, Николай Васильевич?

– Нет, – хмуро выдавил тот. – Но я все равно не верю.

– Не хотите верить. Понимаю. Понимаю прекрасно! Эта ситуация весьма сильно уязвляет ваше самолюбие. Вам проще поверить, что кто-то увёл барышню против воли. При таком раскладе у вас на душе спокойнее будет?

– Да какое же тут спокойствие, ежели Маришку похитили?! – воскликнул купец. – Думайте, что говорите!

После этих слов в столовой сгустилась тишина. Пауза постепенно наполнялась раздражением, ещё мгновение – и хлынет через край. Но тут из ниоткуда возник гортанный голос:

– Деньжат-то добавьте!

Все вздрогнули. Да и как не вздрогнуть – столовая на втором этаже, как-то совсем не ожидаешь, что в окно снаружи всунется незнакомый юноша в синей ситцевой рубахе.

– Те, что допрежь давали, кончились ужо. А скоро привезут вензеля эмалевые, чтобы над окнами вешать.

Он выделял букву «о», круглую и гладкую, словно камни на волжских перекатах.

– Тьфу, напугал! – Игумнов и вправду сплюнул, расторопный слуга тут же бросился вытирать пол. – Бориска, сколько раз я тебе велел: брось эту свою манеру! Ведь что он делает, господа? Влезает по приставной лестнице и появляется как бес из табакерки.

Купец погрозил пальцем и пустился в объяснения:

– Это мой новый зодчий. Видите ли, тот архитектор, что строил дом, в прошлом годе скончался от тифа. Брат его закончил отделку фасада, за который аванс заранее уплочен был. Дальше мы не сошлись. Слишком уж он жадничал. А я считаю так: остальные стены смотрят на двор да в проулок, неужто они по той же цене должны идтить? Да ни в жизнь! Вот Бориска со мной согласен. Сам лепнину делает для дворовой отделки и не дерёт втридорога. Сколько нужно в этот раз?