– Извольте-с. Чрезвычайная… забастовка рабочих… Твери.
– Почему именно Твери?
– Она между столицей и Москвой. Может там стачку удобнее проводить?
– Тамошний жандармский корпус – свора злобных церберов. Никто с ними связываться не пожелает.
– Ну… Может в Туле или Тамбове взбунтуются.
Куманцов задумался, постукивая кончиками пальцев по столу. Версия ему нравилась. Объявить дело политическим и сбросить на плечи охранного отделения, пусть сами возятся. Но нет, для этого нужны крепкие доказательства, а все эти домыслы… Сунешься с ними к Пирамидову[21] и в одночасье станешь посмешищем всей столицы.
– Вряд ли, – вздохнул начальник уголовного сыска. – Рабочие, конечно, бузят иной раз, но оголтелых смутьянов среди них мало. Большинство на забастовку не отважится. У всех семьи, мелюзга по лавкам. Кормить надобно… Волгин, а у тебя есть еще варианты?
– Конечно, Ваше высокородие! – зубоскал вскочил, пародируя рвение молодого коллеги. – Червонец занял рябому татарину. Сомов одолжил денег и записал, чтобы не забыть.
– Дался тебе этот татарин, – Куманцов в раздражении скрипнул зубами. – Проспись уже! С-скотина туполобая… Хм… Возможно, здесь зашифрованы географические координаты. Черная заводь? Черкасский затон?
– А если «Ч.» – это чертеж? – предположил Лаптев.
– А если «З.» – это западня? – подсказал Волгин, ненадолго приходя в ясное сознание.
Дальше они заладили наперебой, не слушая друг друга:
– А если «Р.» – это раскольник?
– Разбойник?
– Ревнивец?
– Революционный… террор?
– Сплюнь, не ровен час, накаркаешь, – поморщился статский советник. – А если «Т.» – это тюрьма?
– Вполне возможно. Помните, Сомов испугался арестантской повозки? – юный следователь зашуршал листами черновика. – Неспроста ведь испугался. Надо бы тюрьмы проверить.
Куманцов отнял у него бумаги, скомкал и сунул в карман.
– Замаемся проверять. Много в России тюрем. Рязанская, Ростовская, Ржевская…
– Рыбинская.
– Точно, еще и эта. И кого нам искать? У заговорщиков на лбу не написано.
Чиновник по особым поручениям взъерошил свои вихры и встал в горделивую позу.
– Резвая тройка? – подмигнул он. – Сомов ведь под колесами экипажа погиб. А кто на резвых тройках ездит?
– Сотни людей. Тысячи. Тут мы никого не поймаем.
– Коне-е-ечно, не поймаем. Тройка-то резвая. Хых! Хых! – пьяницу снова развезло и он глумливо захохотал.
– Тьфу, дурак…
У Куманцова уже не осталось сил, чтобы кричать. Он сидел, уставившись в стену, и перекатывал в голове немногие оставшиеся варианты.
– Слушайте, Григорий Григорьевич! – воскликнул Лаптев, ухвативший промелькнувшую мысль за крыло. – Мы уверены, что это буква З, но ведь с той же вероятностью, Сомов мог написать цифру 3. А точку после нее поставил, чтоб никто не догадался. Вдруг здесь зашифровано время и место встречи? Четверг, в три. Ряды торговые.
– Гениально! Ряды – это хорошая версия. Остается узнать – какие?
– В «Листке» упоминается Апрашка.
– Но кого там искать?
– Купца Федора… Как его там? – Лаптев сверился с газетой. – Осипова.
– А вот и проверь. Сходи, побеседуй. Узнай, не захаживал ли в его лавку Сомов. Газету покажи, может торговец буквы расшифрует. Иных версий нет, а мне завтра на Фонтанку ехать.
– Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил! – громко запел Волгин.
– И хронь эту с собой забери, пускай развеется! – рявкнул статский советник.
Когда подчиненные удалились, он мрачно пробурчал:
– Не знаю, как насчет чижика… Но пыжик мне Горемыкин засадит преизрядный.
Дверь распахнулась. На пороге, задыхаясь от бега и эмоций, возник Лаптев.
– Ваше высокородие… Фух! Мы только по лестнице спустились… Фух! На первый этаж, а навстречу… Фух! Канцелярист…
– Письмо? – Куманцов вскочил, протягивая руки. – Из Москвы?
– Телеграмма… Фух!
– Давай скорее, охламон! Чего время тянешь? Каждая секунда дорога!
Статский советник распечатал депешу и мигом проглотил короткие строчки. Потом вчитался внимательнее, но опять ничего не понял. Проговорил вслух, делая паузы между словами:
– «Убийства раскрыл. Арестуйте брандмайоров из пожарной части на Спасской улице и с каланчи на Невском. Подробности выслал письмом. Мармеладов».
– И все? – спросил ошарашенный Лаптев.
– Все.
– А мог бы потратиться на «Здравствуйте» и на «Искренне ваш», – осуждающе сказал Волгин, упираясь лбом в дверной наличник, чтобы не упасть. – Десяти копеек пожалел…
Начальник уголовного сыска не заметил очередной эскапады. Он положил телеграмму на стол и перечитывал, шевеля губами.
– Причем же тут брандмайоры? Уважаемые люди. Хватать их средь бела дня и тащить в каталажку… Это чересчур. Что я им предъявлю? В чем обвиню? Что за дрянь этот сыщик! Помог, называется… А самое обидное, что письмо от него только завтра принесут.
Куманцов достал из кармана скомканный черновик, разгладил ладонью и погрузился в чтение.
– Ну, справедливости ради, – сказал он через минуту, – в этом запутанном деле и вправду фигурирует пожарный экипаж. Обыкновенный такой, с пузатой бочкой и помповым насосом. Мы его прежде не учитывали в своих подозрениях. Возможно, Сомов свернул с дороги, чтобы спрятаться от пожарных? Возможно. Но почему убитый так боялся пожарных? Непонятно.
– А вы заметили, что этот московский сыщик в телеграмме заявляет, что раскрыл «убийства»… Это что же получается, Сомов был не единственной жертвой?
– Да что можно раскрыть за столь короткое время?! Просто нафантазировал, чтобы мы от него отвязались, – Волгин сполз по косяку и разлегся на полу у дверей. – Скажите лучше, идти ли теперь к Апраксину двору?
– Нет. Не надо… Пустая трата времени. Давайте-ка и вправду возьмем под наблюдение брандмайоров. Незаметно! Приставим к каждому двух агентов пошустрее. А лучше трех. Будет обидно, если завтра мы получим полный расклад, кинемся к каланче, а там уж и нет никого.
– Немедленно распоряжусь! – Лаптев выскочил из кабинета, словно кипятком ошпаренный.
– А я, пожалуй, допью эту мерзость, – чиновник по особым поручениям дополз до письменного стола, открыл ящик и достал початую бутылку без этикетки и казенных печатей. – Не желаете капельку, Ваше высокородие?
– Нет! Хм… Разве что капельку… Наливай, супостат.
* * *
Утро следующего дня выдалось недобрым. В голове рокотало штормовое Балтийское море. Статский советник с трудом разлепил веки. Так-с. Сапоги на нем, а мундира нет. Зато сорочка в каких-то подозрительных пятнах…
Всю ночь они с Волгиным бродили по проспекту, обнимая и поддерживая друг друга. Сильно качались. Изредка падали, сдирая кожу на ладонях. Выкрикивали наперебой: «Чемодан! Чума! Чушь!»
– К-который час?
Лаптев принес чай с лимоном, поставил перед начальником, стараясь не звенеть подстаканником слишком сильно.
– Половина одиннадцатого.
– Эх-м… Письмо от Мармеладова принесли?
– Еще нет.
– Вот незадача… А где пьяное чудовище? Неужели потерялся вчера? Или уснул в той дыре, куда мы заходили за добавкой?
– Обижаете, Ваше высокородие! Потерялся. Пффф! Скажете тоже, – кудлатая голова высунулась из-под стола в углу. – Это ведь я за полночь донес вас до конторы и устроил в кресле, с комфортом и благостью. А сам на полу прикорнул, накрывшись вашим мундиром. Всю ночь дрожал от сквозняков.
– Чего же окно не закрыл?
– Лень вставать было.
– Экий ты чудак!
В дверь постучали.
– Тут письмецо, Ваш-ство, – робко заговорил дежурный. – Для господина Куманцова принесли. А мне еще вчерась велено, как принесут конверт, немедля предъявить его адресату.
– Давай! – статский советник громко крикнул и скривился от собственного голоса, прибавил вполовину тише. – Давай сюда. А лучше отдай Лаптеву, пусть он прочтет.
– Вот-с!
Городовой с поклоном подал конверт и удалился. Следователь распечатал письмо.
