– Что ты читаешь, Джерри?

Он взглянул на нее и улыбнулся.

– Кажется, это твоя? – он показал Бетине обложку книги.

– Да, я купила ее в тот вечер, когда мы ходили на спектакль Джины.

– Вы вместе учились в школе драмы с парнем, который написал ее, не так ли?

– Чарли Деверокс? Да.

– Какой он?

– Один из самых лучших мужчин, которого я когда-либо встречала. Это он сказал мне, где найти Джину, когда с тобой в Париже случилось несчастье.

Джерард равнодушно кивнул.

– Действительно? Как интересно. Великолепная пьеса. Я вижу, она посвящена Джине. Он был влюблен в нее?

– Безумно. Кстати, мне кажется, он мучился из-за нее еще в школе драмы. Но… она полюбила тебя.

– Мне кажется, одна сцена просто блестяща. Тот эпизод, где настоящая мать Кристины пытается отвлечь привязанность Кристины от ее приемных родителей и завладеть ею, а потом говорит, что умирает. Ты помнишь эту сцену, Бетина? – он внимательно смотрел на нее.

– Конечно, Джерри. Это одна из самых сильных сцен в пьесе. Но почему…?

– Когда ее мать стоит одна на сцене и рассуждает, как плохо она поступила, пытаясь украсть любовь ее дочери у людей, которые любили ее все эти годы. И как клялась все возместить?

– Да, Джерри.

– Хорошо. Можно я прочту это тебе?

Не успела Бетина ответить, как Джерард начал читать.

– Слушай: Я знаю, что была неправа. Я любила ее, но моя любовь была мучительна и слепа к чувствам Кристины и к людям, которые любили ее раньше меня. Мое последнее желание – это дать ей свободу и вернуть ее людям, нуждающимся в ней. И, самое главное, я не хочу, чтобы она чувствовала себя виноватой за то, что не стала эгоисткой, когда я просила ее об этом. И вот сейчас настала ее очередь!

Джерард положил книгу на колени.

– Разве это не прекрасно, Бетина?

– Да, Джерри, это настоящий шедевр.

– Пожалуйста, поставь ее на полку. Думаю, ты не обидишься за то, что я подчеркнул этот абзац и еще несколько других?

– Конечно, нет. Ты можешь взять ее себе, если хочешь.

– Нет. Поставь ее обратно на полку.

Бетина убрала книгу. Потом подошла к нему и поцеловала его в лоб. Джерард схватил ее за руки.

– Спасибо тебе, сестренка, за все. Я так сильно люблю тебя.

– И я люблю тебя.

– И еще одно. Ты ведь будешь заботиться о Джине? Она заслуживает счастья после всего, чего натерпелась. Ты ведь поможешь ей, Бетина, найти его?

– Ну конечно, Джерри. Я уверена, мы прекрасно проведем два дня в Лондоне.

Джерард кивнул.

– Ты собираешься возвращаться в свою комнату?

– Да.

Бетина вывезла его из библиотеки и повезла в спальню.

– Береги себя, дорогой. Я приеду на Рождество со своим семейством. Джина вернется очень скоро. Спокойной ночи, Джерри.

– До свидания, сестренка.

Он посмотрел, как она вышла из комнаты, и достал из кармана носовой платок.

– Привет, дорогой, как ты себя чувствуешь? – Джина забеспокоилась, когда Бетина сказала ей, что Джерард вел себя немного странно. Она потрогала его лоб и нахмурилась.

– У тебя температура.

– Я чувствую себя прекрасно, дорогая, все в полном порядке.

– Не знаю, стоит ли мне ехать в Лондон.

– Нет, ты должна, дорогая. Я очень расстроюсь, если ты не поедешь. Я специально для тебя купил билеты, а они такие дорогие. К тому же, это всего лишь один вечер, и тебе обязательно нужно проверить, все ли в порядке с малышом.

– О'кей, но только, если ты обещаешь мне позвонить, если возникнут какие-нибудь проблемы. Я вернусь во вторник к ланчу.

– Не торопись, любимая, развейся немного.

Пока сиделка укладывала Джерарда в постель, Джина приняла ванну и надела ночную сорочку. Потом она забралась в постель и легла рядом с ним. Он обхватил ее руками и крепко прижал к себе.

Ощущение близости ее груди разожгли в нем страсть, которую он всегда чувствовал к ней. Он нежно провел пальцем по ее соскам под шелком ночной сорочки и почувствовал, как они затвердели от его прикосновения. Он повернул к себе ее лицо и осторожно поцеловал, поднимая вверх сорочку, чтобы увидеть изумительное женское тело с уже заметным животиком. Он положил на него руку. Под рукой билась новая жизнь, и он любил ее.

– Я хочу любить тебя, Джина, – прошептал он, зарывшись в ее прекрасно пахнущие волосы своим лицом.

– Но, дорогой, ты же знаешь, доктор сказал…

Он положил палец на ее губы.

– Ш-ш, Джина, он просто сказал, чтобы мы были осторожны.

Пальцы Джерарда медленно двигались по ее шелковистому холмику. Он почувствовал, как напрягся, и вздохнул, когда Джина взяла его в руки и ласкала до полной эрекции. Потом она села на него, и Джерард ощутил себя внутри ее. Она медленно двигалась. Он протянул руки, дотронулся до ее грудей, лаская их. Движения Джины стали быстрее. Он не мог больше сдерживаться.

– Я люблю тебя, Джина! – крикнул он.

На какое-то мгновение она опустилась ему на грудь, и его руки крепко обняли ее. Потом она легла рядом, прижавшись к нему.

– О, Джина, спасибо тебе за то, что ты сделала мою жизнь такой прекрасной, – он поцеловал ее руку. – Пообещай мне одну вещь, дорогая. Если у тебя будут какие-нибудь проблемы, скажи об этом Бетине. Она тоже любит тебя и поможет, что бы ни случилось. Ты обещаешь мне?

Джина услышала серьезные нотки в его голосе.

– Конечно, дорогой. Но я ведь вернусь уже во вторник.

– Я знаю, моя любимая. Я просто хочу, чтобы ты запомнила, ты всегда можешь доверять ей. Она займет мое место, когда меня не станет и будет заботиться о тебе, хорошо?

Он потрепал ее за щечку и нежно поцеловал в нос.

– Хорошо, спокойной ночи, дорогой.

– Спокойной ночи, любовь моя. Спи крепко.

– Я буду скучать по тебе, Джерри.

– А я по тебе, – промурлыкал он.

Доктор Даниелз выглядел до умопомрачения изумленным, когда изучил свои записи.

– Все в порядке? – с тревогой спросила Джина, увидев его лицо.

– О, да, абсолютно, леди Лонгдейл. Меня просто удивило кое-что, вот и все. Вы уверены, что у вас только три месяца беременности?

– Да, совершенно уверена. В Париже доктор установил пятинедельную беременность, так что все подсчеты я веду от этого срока.

– Мне жаль говорить вам, но доктор в Париже ошибся. Мои исследования показывают, что у вас совершенно развитый здоровый плод, по моим подсчетам, он через пять месяцев появится на свет. Простите меня, леди Лонгдейл, но вы носите плод, которому уже восемнадцать недель. Это возможно?