Проносившийся по Аудзейдс Фоорбургваль мотоциклист в черном глухом шлеме, нарочно подвернул вправо — к небольшой лужице и обдал стоявших у светофора пешеходов брызгами. Пытаясь увернуться от фонтана крупных капель, невысокая девушка в короткой юбочке и белоснежной куртке отскочила назад, да в кого-то врезалась.

— Упс-с, — послышался сзади мужской голос.

Не оглядываясь, она извинилась и принялась очищать платком серо-коричневые подтеки. Настроение безнадежно испортилось…

— Не повезло тебе, детка, — снова проронил тот же мужчина. — И как ты теперь в таком виде попрешься до станции метро? А потом еще три остановки смешить народ в вагоне…

Только теперь девица подняла взгляд; в глазах застыло удивление: откуда этот субъект знает про метро? Про три остановки?..

Вид его не внушал доверия — болтающиеся от порывов весеннего ветерка полы кожаного плаща; не видавшие крема сапоги; потертые черные джинсы; футболка с неровными оплывающими красными буквами, точно надпись сделана кровью; серебряная цепь на шее. Засаленные локоны темных волос; небольшая бородка; солнцезащитные очки, неизвестно от чего прикрывавшие глаза в пасмурный день. И, наконец, зубочистка, вяло кочевавшая меж тонких губ из одного уголка рта в другой…

— Мы знакомы? — спросила она, сызнова принимаясь стирать платком грязь.

— Самую малость, — усмехнулся он. — Здесь тебе это не очистить. Пошли…

«Куда он направляется? И какого черта я за ним потащилась?!» — удивлялась своему решению девушка, торопливо стуча каблуками полусапожек за странным человеком.

Раскланявшись, швейцар отеля «The Grand» услужливо открыл дверь. Пропуская вперед спутницу, мужчина в черном бросил в подставленную ладонь использованную зубочистку. Швейцар довольно улыбнулся, словно получил небывалые чаевые и отработанным жестом спрятал ее в карман форменного сюртука, где позвякивала мелочь.

— На второй этаж, — проронил незнакомец, поднимаясь по ступенькам чугунной лестницы.

Она поспешила за ним и едва успела заметить скромную вывеску «Cafe Roux», как оказалась в сумрачном зале с массивной колонной посередине. Приглушенный свет, десяток столиков, тяжелые портьеры на узких окнах, вдоль стены за стойкой ряд бутафорских бочек с бронзовыми кранами…

— Раздевайся, — приказал он, пнув стул, преграждавший дорогу к свободному столику.

Скоро ее заляпанную грязью куртку держал гарсон.

— Приведи в порядок, — не снимая плаща, распорядился мужчина. — И принеси нам кофе с коньяком.

Баритон звучал завораживающе и строго. Уже в который раз за минутное знакомство девица поймала себя на мысли, что наслаждается звуками этого голоса и одновременно боится его, не смеет перечить…

Незаметно поправив лежащие на плечах русые волосы и присев на краешек венского стульчика, тихо спросила:

— Простите, я могу узнать кто вы?

— У меня много имен. Одно из них — Рафаэль.

— Очень приятно. А меня…

— Знаю… Анна-Мари. Но это длинно и напыщенно — я буду называть тебя Анной.

— Господи, но откуда вам известно?..

— Мне многое известно! — вдруг резко перебил он отчаянную реплику. — И не только о тебе.

— Наверное, вы из какой-то спецслужбы, — прозвучало робкое предположение.

В ответ раздался смех. Искренний и настолько громкий, что немногочисленные посетители «Roux» обернулись.

— Бесподобно! — воскликнул Рафаэль, закуривая тонкую сигару.

Подошедший официант поставил на столик две чашечки кофе. Странный мужчина снял темные очки, сделал маленький глоток и… поднял тяжелый взгляд, от которого по телу Анны побежали мурашки.

— Тогда… полагаю, у нас имеется общие знакомые, — пролепетала она, хватая свою чашку.

— О… Наш город не столь велик, чтобы зарекаться от совпадений. Ты сменила три района, два колледжа, четыре места работы. Каждый год в конце марта посещаешь фестиваль блюза «Ночной Амстердам». Любишь ночные круизы по каналам. Сыр предпочитаешь выбирать по четвергам в «Ваут Архок», за кофейными зернами в тот же день бежишь в «Гилс»…

И снова на миловидном лице с идеально правильными чертами застыло изумление. Она слушала его, позабыв об ароматном напитке. Слушала и не могла опровергнуть ни единого слова…

— …Продукты на неделю закупаешь по субботам в «Гимстел». За одеждой и модным нижним бельишком мотаешься по воскресеньям в «Магна Плазу». И везде народ, везде случайные встречи…

Информация сыпалась из насмешливых уст Рафаэля как из рога изобилия. Уняв неровное дыхание, она нервно пожала худыми плечиками:

— Ну… где и что я покупаю — выяснить не так уж сложно.

— Поверь, мне известно о тебе все, — непринужденно продолжал он, барабаня длинными пальцами по жестяной коробочке с сигариллами.

— Но вы не можете знать всего!..

Рафаэль снова громко рассмеялся. А она не могла оторвать завороженного взгляда от висящего на цепи и прыгающего в унисон дьявольскому смеху серебряного черепа…

— Я могу все — стоит мне возыметь желание!.. — таинственно шепнул он, подавшись вперед. И сызнова откинувшись на спинку, добавил: — Да вот беда — не слишком-то часто посещают эти желания… Хотя нет! Сейчас я хотел бы рассказать какую-нибудь историю, о которой не знает ни одна душа, кроме твоей. Вот, скажем, занятный момент… Помнишь свою первую и единственную кражу, совершенную в четырнадцать лет?

Девушка поспешно убрала со стола руки — кончики пальцев предательски задрожали; однако в голос постаралась вложить возмущение:

— Какую кражу?!

— Ну-у, будет отпираться, Анна!.. Я же не из уголовной полиции, да и не сажают за такие «преступления». Ты сперла из кошелька ныне покойной бабушки, двадцать гульденов и в тот же день потратила их на дешевую туш для ресниц, черные колготки и кассету с новым фильмом Люка Бессона…

Она напряженно молчала. Об этом действительно кроме нее не знал ни один человек. Но следующие фразы Рафаэля и вовсе повергли в шок.

— …Колготы были с большим экстравагантным вырезом между ног — именно такие в холодное время года предпочитают проститутки из Де Виллетьес. Ты захотела представить себя одной из них: целый час в ванной скоблила тело отцовской бритвой, а потом, напялив обновку, вертела выбритым лобком перед зеркалом. Помнишь?

В висках стучало, голова ее раскалывалась…

— Конечно, помнишь. Это благочестивые поступки оставляют в нашей памяти лишь обманчивый елейный аромат, плохие же — глубокие болезненные шрамы. Милая рассеянная бабушка недостающих денег не хватилась, и о краже никто не догадался, — с ухмылкой продолжал мужчина, словно не замечая происходящих с Анной метаморфоз.

Лицо ее лишилось живых оттенков, в выразительных карих глазах застыли слезы. Еще там — на улице, она ощутила смутное беспокойство. Оно росло с каждой минутой пребывания рядом с этим человеком; а сейчас Анна-Мари уже находилась на грани истерики и готова была бежать отсюда, позабыв о ненормальном мотоциклисте, об испачканной куртке и о том, куда и зачем шла…

— Нет, ты не убежишь, — словно читая ее мысли, обронил Рафаэль, промокая тонкие губы салфеткой. — Во-первых, от меня еще никто не убегал. А во-вторых, твое любопытство сильнее страха. Не так ли?

— Кто вы? — прошептала она.

Он же выпустил к потолку издевательски ровную струйку дыма, разломал остатки сигариллы в пепельнице и мечтательно произнес:

— Да-а… тогда в Голландии еще ходили старые добрые гульдены, а не эти… убогие еврики. Кстати, о евриках! У тебя есть мелочь?

— Сами притащили меня сюда, — всхлипнула готовая расплакаться девушка, — сами и расплачивайтесь.

— Не о счете речь, — поморщился он, — мне нужна монета достоинством в один евро, и монета должна быть твоей, — и крикнул через весь зал официанту: — Эй! Принеси-ка что-нибудь из настоящего хрусталя!