— Группу «Сеньор» в ГДР уж точно запретили бы, — сказал Микаэль, и я с ним согласилась.

— А вот и нет, — воскликнул он через некоторое время. — «Сеньор» ведь против капитализма. Может, это была бы единственная разрешенная музыка. Нам надо переехать в Восточную Германию.

— А вот кусок Берлинской стены, — сказал Антон.

В Берлине витает предательский дух беззаботности, что-то такое, из-за чего нам сделалось не по себе. Перед концертом мы поужинали на смешные тридцать пять крон в ресторанчике под открытым небом, устроенном на чьем-то заднем дворе. Солнце шпарило вовсю, между столами для пинг-понга и цветными фонарями бегали собаки и дети, а каждый из нас пытался придерживаться индивидуальной, выработанной с годами нормы «вот столько кружек пива я могу позволить себе перед концертом, чтобы это не повлияло на мое выступление». Для меня это, к сожалению, всего лишь кружка с четвертью. Лично мне казалось, что концерт перед тремястами вдрызг пьяных сорокапятилетних мужиков в спортивных шортах не требует идеального чувства ритма, но Антон ясно дал нам понять, что ожидает от нас полной выкладки, потому что на мероприятии могут присутствовать люди из разных звукозаписывающих компаний.

— С чего бы вдруг им приходить на наш концерт? — сказал Микаэль.

— Я разослал им альбом Stuff3 и написал, что, если им нравится услышанное, пусть приходят сегодня вечером в The Garage, — объяснил Антон.

— Значит, если им понравится, они придут, — произнес Микаэль нейтральным тоном и заказал себе еще два пива.

По ходу дела я стала замечать, что Дайя все чаще избегает сидеть рядом с Антоном. Сначала она тянулась к Хуго, что неудивительно, ведь Хуго самый душевный человек во всей Швеции и Финляндии. От него исходит столько же тепла, сколько от бабушки из мультика. Но постепенно она начала прислушиваться и к тому, что говорим мы с Микаэлем, время от времени она смеялась над нашими шутками, и мы чувствовали себя королями. Дайя была не из тех, кто хихикает из вежливости.

Разумеется, у Дайи в Берлине жил друг, и вот теперь он возник вместе со своей компанией, и все они выглядели как арт-директора с вампирскими интересами.

Мы с Микаэлем ненавидим говорить по-английски, поэтому мы отвернулись и болтали о своем.

— Блин, как же все-таки здорово ездить в турне, — сказал Микаэль.

— Надо бы нам возродить «Личный бренд». Мне его не хватает.

— Мне тоже! Слушай, мы же можем в этот раз использовать автонастройки.

— Хорошая идея, — согласилась я.

— Петь будешь ты, — произнесли мы хором, указывая друг на друга.

Больше мы об этом не говорили, а вместо этого слушали, как Пижон общается с немецкой фотомоделью, подстриженной под горшок. Он рассказывал ей о кассах самообслуживания.

Я обратила внимание на то, что один из вампиров пытается поймать мой взгляд. Я бы никогда даже не посмотрела в сторону человека, который потратил столько времени на свою внешность. Ведь он наверняка требовал бы от меня того же.

Клуб The Garage оказался очень немецким заведением: большим, старым и гостеприимным, прокуренным и уютным одновременно. Он был больше, чем я себе представляла, и тут же напомнили о себе мои старые знакомые — слабые нервы. Они объяснили мне, что мне не место на сцене в Берлине, напомнили, что я интроверт, что другие женщины моего возраста сидят дома с мужем и детьми, что я никогда не училась музыке, что играю я слишком прямолинейно и неровно и что среди публики наверняка найдется человек, который мне все это выскажет. Поэтому мне было приятно встретиться в гримерке с Микаэлем и подзарядиться порцией юмора, от которого всегда становится легче.

— Ну вот, опять выходить на сцену и выглядеть там жирной коровой, — сказала я ему.

— Такой старой, что народ удивится, что ты вообще тут делаешь, — подхватил Микаэль.

— Да они в шоке будут оттого, что такие древние старики могут двигаться, — продолжила я.

— Как только ты выйдешь на сцену, половина слушателей сразу же разойдется по домам, — сказал Микаэль.

— А когда ты поднимешься на сцену, интернет просто взорвется. Они будут писать: ну как можно быть таким страшным? У тебя появится свой мем, просто твое лицо крупным планом. Текст уже не нужен.

Довольные, мы громко рассмеялись.

Тут Антон со вздохом поднялся.

— Как вы меня утомили. Хватит! Вы потрясающие. Микаэль, ты играешь как машина. МАШИНА! А ты, Сири, звучишь… очень хорошо. Меня, признаться, расстраивает такое отношение. Давайте лучше подбодрим друг друга. Мне обидно, что вы портите весь настрой.

Мы с Микаэлем уставились друг на друга. Потом на Антона. Микаэль вышел, а я взяла себе пива. В гримерке стало тихо.

Я сходила в туалет, постояла у зеркала. В голове проносились разные реплики, которые мне хотелось выкрикнуть Антону:

Потом я выпила еще один стакан пива и услышала, как немец, владелец клуба, прошептал, что скоро пора.

Концерт подходил к концу, все шло неплохо. Правда, Антон устроил одну не очень комфортную штуку, заставив людей подпевать, бесспорно, худшему синглу из последнего альбома, Scumbag Circus.

— А сейчас… (барабанная дробь)

Мы исполним последнюю песню…

(нескромное ожидание разочарованных криков, которые, кстати сказать, последовали в большом количестве)

… песню о жадности…

Мы сталкиваемся с ней повсюду…

Люди используют других…

Знаете, как я их называю…

Знаете…

Ублюдками, вот как я их называю…

А знаете, как я называю мир, в котором мы живем…

Я называю его цирком… ублюдков! (победный голос)

(усталое соло на гитаре от Пижона)

Тут Антон махнул рукой в сторону публики слева:

— Эта сторона кричит «Цирк!»

Он побежал вправо:

— А вы кричите «Ублюдков!»

А потом начал размахивать руками, призывая публику скандировать:

— Цирк! Ублюдков! Цирк! Ублюдков! Цирк! Ублюдков!

Зал просто взорвался криками.

Это был, наверное, худший момент в моей жизни. Пока Антон не настоял на том, чтобы представить нас по одному, так что мое имя еще и прозвучало со сцены.

Представив всех участников концерта — я заметила в зале немало камер и ощутила, как во мне нарастает страх попасть в ютьюб, — он запел:

«Either» он спел на октаву выше, почти выкрикнул.

Я взглянула на публику, народ вовсю танцевал и наслаждался жизнью. Наверное, они все обкурились. Дайя стояла слева, держась за голову. Ей явно было стыдно. Я поймала ее понимающий взгляд и чуть не захихикала.