— Не совсем;

— Итак: Диабелли был музыкальным издателем немалой известности, и он искал для своей компании новую музыку; поэтому попросил пятьдесят композиторов написать по одной вариации на тему простого вальса с намерением опубликовать все пятьдесят вместе; недурной коммерческий гамбит для того времени; среди участников были как Шуберт, так и одиннадцатилетний Лист; в общем, Бетховен написал тридцать три; как сел писать, так этот монстр уже не мог остановиться; он был почти неуправляем — как и практически во всем творчестве последних лет, где вариации раз за разом образуют самый фокус, генеративный центр всего сочинения: соната для пианино в ми-мажоре из опуса 109, и ариетта в опусе 111, и целых четыре из пяти последних квартетов, в том числе упоительное адажио в ми-бемоле из опуса 127 и то волнительное, захватывающее дух анданте в до-диез миноре; и есть стопки других примеров из музыки того периода…

Он начал мерить комнату шагами от конца кровати до буфета, стоящего у длинной стены; на нескольких полках буфета располагалась многоэлементная стереосистема, усеянная спящими диодами:

— И мне стало интересно, почему так: почему Бетховен, героический покоритель новых музыкальных пространств, ни с того ни с сего перешел к радикальному повороту внутрь, к этому неотвязчивому проекту детального переосмысления ограниченного материала — или, выражаясь нынешним жаргоном, почему его так очаровал ресайклинг, пересказ одной и той же своей истории; и тогда это стало основой моей статьи;

— М-м, сказал я;

— А это правда загадка, продолжил он: почему этот титан намеренно пошел против долгоиграющего западного понимания прогресса как экспансии — почему бросил вызов нашему центральному фаустовскому мифу количества — и стал таким саморефлексирующим, таким чертовски самоувлеченным, или, как я сказал в своем тексте, таким ограниченным: пытался породить бесконечность в конечных пределах; как будто он возмутился против понимания истории как прогресса и потому решил отвергнуть механику линейного времени…;

Он сдвинул на место ротанговый стул, заплутавший посреди комнаты вдали от стола; тот скрипел, подскакивая на сосновом паркете:

— И я решил выдвинуть предположение, почему так, сказал он: сперва я искал биографические или исторические объяснения; к примеру, очень долго думал, что это как-то связано с многолетними судебными тяжбами, через которые Бетховен прошел ради опеки над племянником Карлом, к кому он был глубоко привязан: все эти мучительные юридические процедуры послужили образцом для изменений внутри стазиса, движения вперед без движения; затем я думал, что ситуацию можно представить следствием обостряющейся глухоты Бетховена, которая постепенно отрезала его от мира и все больше загоняла вглубь себя, в свой собственный творческий процесс; а может, это реакция на развивающийся в Европе национализм — на сплочение невозможно разнообразных людей в единицы, основанные на внешних и обычно искусственных общностях, — который возник, в свою очередь, в ответ на Французскую революцию и Наполеоновские войны, развеявшие все иллюзии композитора; а после, когда эти подходы не принесли плодов, я даже думал в категориях аттракторов — это уже идеи из физики; как я говорил, это не техническая статья;

— Конечно, сказал я;

— Но потом, знаешь, после стольких размышлений — длившихся многие-многие месяцы — у меня кое-что возникло, так сказать, на семейном фронте; не помню, говорил я или нет, но у меня есть сын…

— Не говорил;

— Ну, есть, несмотря на то, что можно подумать из-за бардака в комнате; и он хороший и разумный паренек — бывает, конечно, ленится — с интересом к электроинженерии, несложной теории относительности и прочим радостям; но еще два года назад он не проявлял никакого интереса к музыке — по крайней мере, не больше неизбежного приобщения по касательной, как нынче у каждого подростка; но потом — около двух лет назад, как я уже сказал, — Майкл однажды вернулся домой из школы с другом Рикки — они знакомы по Младшей бейсбольной лиге, — и стало ясно, что, как они выражаются, у них какая-то тема: пока парни шли в комнату Майкла вон там, я слышал, как они особенно взбудораженно о чем-то щебечут; потом, через несколько минут, я услышал из-за закрытой двери Майкла — хоть и приглушенно — тот особый, как от зажатых кроватных пружин, звук электрогитары в акустике — то есть без усилка; и тут же раздался хор восторженного визга и слегка комичное, излишне воодушевленное пение: если не ошибаюсь, какое-то очаровательное сочинение про крыс и постельных клопов;

Казалось, не замечая, что делает, он остановился в конце кровати и медленно поводил пальцем туда-сюда по изножью:

— На следующее утро Майкл спросил, нельзя ли ему купить барабанную установку; Но ты же никогда не играл, пытался выкрутиться я, пока он не перебил Но я научусь; И они дорогие, и шумные, и, сказал я перед его быстрым Это ничего; и так наш разговор тянулся несколько минут: ну, я решил, это преходящий каприз, который забудется уже с приездом школьного автобуса, но энтузиазм не угасал: в тот вечер Майкл пришел домой с барабанными палочками с пластиковыми концами и всю ночь колотил по кровати, извлекая разные тональности из матраса, одеяла и подушек, а для акцента пользуясь стеной — у нее тон куда выше; а потом, на следующий день, он пришел с несколькими пластинками — The Pretenders, Steely Dan, вкус у него есть, — и уже в следующую среду устроился на работу в местную лавку замороженного йогурта «Свит-н-Слим», откладывая восемьдесят процентов дохода на «Волкмен»; ну, должен сказать, приятно видеть такие старания и дисциплину, но еще должен сказать, что я смотрел на них с некоторыми сомнениями: в конце концов, его заинтересовали барабаны — не то чтобы излюбленный инструмент Букстехуде; но все-таки это музыка, утешал я себя, и в каком-то смысле она его оживила по-новому;

У маленькой раковины в дальнем углу, в темных десяти метрах от меня, он помыл руки; потом снял с вешалки белое полотенце и вытерся;

— Но в конце концов мое сопротивление ослабло, и я решил, что его новому энтузиазму не повредит и какое-нибудь поощрение; так что, помню, за ужином во вторник вечером я дождался десерта, чтобы сообщить ему, что в следующую субботу можно съездить в музыкальный магазин «Саундмастер» в Сент-Джозефе, посмотреть, что найдем; ну, он очень мило завизжал, схватил меня за плечи и поцеловал в щеку, потом убежал, и матрасный концерт не прекращался всю ночь; ну, надо сказать, я был доволен, а в лофте всю неделю царила гармония: Майкл был весел и очень энергичен и каждый вечер перед сном обязательно желал мне «спокойной ночи»;

Затем наконец настала суббота, и во время поездки в музыкальный магазин я установил некоторые правила: никаких репетиций после десяти ночи, не забывать о домашней работе, испытывать великую благодарность до конца дней своих; Майкл тут же дал согласие на все и снова меня обнял; наконец мы доехали до «Саундмастера» — большого магазина на Мессани-стрит, — и для Майкла это был, ну, форменный Диснейленд: гитары, развешанные, как утки в китайской лавке, ряды усилителей, больших и малых, барабаны в конических штабелях или в укомплектованных установках, чрезвычайно грязные белые кафельные полы; и, надо сказать, зрелище правда было необыкновенное: сперва Майкл чуть ли не боялся дотронуться до барабанов; просто подошел к выставленным стойкам, цимбалам и томам, насколько мог, и потом просто взирал, будто на оракулов, излучая изумление и нешуточное ощущение сакрального; еще никогда я не видел на его лице такого благоговения и ожидания; ужасно трогательно; но скоро появился продавец — на удивление, мужчина средних лет — и со впечатляющей фамильярностью представился Бобом; а потом Боб спросил, может ли — здесь я цитирую — чем-нибудь помочь; с удовольствием уступая власть, я позволил Майклу ни в чем себе не отказывать: он с просто-таки восхитительным нетерпением выпалил, что разыскивает установку «Тама» из пяти инструментов — два навесных тома, два напольных, может, три тарелки, — и предпочтительно в тигровой окраске; Боб сказал Звучит неплохо, у паренька хороший вкус; потом показал нам прямо поблизости установку «Тама» с двумя тарелками — хотя насчет третьей, «шипучки», сказал он, можно договориться отдельно; а еще эта установка — цвета розового шампанского: на тигровую покраску уйдет от восьми до десяти недель — Ничего! перебил Майкл с ветреностью, легко объяснимой астральной лучезарностью его лица; и я видел, что Майкл уже ласково поглаживает края тарелок и потирает лаги барабанов; а потом чуть не сбил рукой хай-хэт, когда его увлекло медленное, неудержимое желание слиться с установкой в экстазе; короче говоря, это была одержимость — которая на самом деле передавалась и мне вплоть до момента, когда Боб, не вынимая жвачки изо рта, упомянул, что барабанная установка стоит почти тысячу девятьсот долларов;