Утром он с удовольствием обнаружил, что она все еще спит, повинуясь его полуночному приказу. Он позвонил теще, которая молча выслушала его гневные тирады в адрес Габи, а потом попросила привезти внуку чистую одежду. Долгий сон Яары словно заполнял дом каким-то особым настроением, как то бывало в прежние дни, когда его жена долго спала после тяжелой ночи. Он позавтракал, помыл посуду, забрал газету из почтового ящика и вывесил спальный мешок проветриваться на перилах балкона, потом приготовил себе бутерброды на работу. Дом снова был в его единоличном распоряжении, и он наслаждался своим одиночеством. Под конец он упаковал в нейлоновый пакет чистые вещи для сына, на всякий случай взяв всего по два экземпляра, и, уже совсем приготовившись выйти, вспомнил, как жена просила его не уходить на работу, не попрощавшись с ней, даже если она плохо спала, и легко поскребся в дверь комнаты Яары, а не услышав ответа — приоткрыл. Она не почувствовала, как он вошел. Он сел на кровать и осторожно прикоснулся к ней, с удивлением ощутив мягкую округлость ее груди через теплую ткань фланелевой ночной рубашки. «Ну, сегодня ты, кажется, спала по-настоящему!» — весело сказал он. Она испуганно повернула голову, покраснела и, как будто оправдываясь, сказала, что заснула только под утро, а сейчас хочет немедленно встать. «Нет, нет, спи дальше, — удержал он ее, не расспрашивая о причинах бессонницы, как будто это было вполне естественным. — Я подскочу на несколько часов на работу и в обед вернусь. Если захочешь выйти, ключ от дома на кухонном столе, и газета тоже. Чувствуй себя как дома, бери все, что есть в холодильнике, можешь сварить, если хочешь. Мне кажется, сегодня есть какие-то утренние фильмы по телевизору. Я вернусь в час, самое большее, ты меня подожди».

По пути на работу он заехал в дом престарелых, чтобы отдать сыну вещи. Теща уже ждала его возле бассейна, одна, в большой помятой соломенной шляпе с красными стеклянными вишнями на ней. Ее палка лежала рядом. Она выглядела слабой и утомленной, ее глаза глубоко запали. Она спустилась сюда специально, чтобы он не поднялся наверх и не разбудил Габи своими упреками. «Нет, сейчас я его ругать не буду, — успокоил ее Молхо. — Я с ним потом посчитаюсь. А сейчас пусть спит, сколько влезет. Знали бы вы, сколько мы его вчера искали!» Он нарочно употребил это неопределенное «мы», не уточняя его впрочем. Ему казалось, что она, с ее проницательностью и умом, уже догадывается, что в последние дни у него завелась новая женщина. Теперь он уже жалел, что не сказал ей об этом раньше. «Нехорошо, что мальчик ходит без часов, — вдруг сказала она. — И без денег». — «Как это „без денег“?» — обиделся Молхо. «Так он говорит», — упрямо повторила она. «Этого не может быть! — воскликнул Молхо. — Я даю ему, сколько он просит, но нельзя же давать без счета, он все теряет».

Он спросил, как она себя чувствует. Она покачала головой: «Это лето добралось и до меня. Сегодня по радио обещали, что скоро будет полегче, но разве можно им верить?!» — «Почему нет? — горячо возразил Молхо. — Им же не платят за их обещания!» Он передал ей нейлоновый пакет, заметив, что принес всего по два. Он подождал, пока две молодые уборщицы закончат убирать в вестибюле, и проводил ее к лифту. «Так ты будешь сегодня весь день на работе?» — неожиданно спросила она. «Нет, только до обеда, — ответил он. — Я взял себе полдня отпуска». Она задумалась о чем-то. Вишни позвякивали на ее соломенной шляпе. Она явно чего-то хотела от него, но так и не осмелилась попросить.

На работе были серьезно недовольны его опозданием. Прежнее сочувственное отношение к нему исчезло. Новое поколение секретарш требовало его решений и подписей, потому что он был единственным из старших сотрудников, который еще оставался на работе, — все остальные ушли в отпуск. Он так погрузился в дела, что даже не заметил, что неожиданный ветерок начал трепать бумаги на его столе, а небо за окном приобрело сероватость рассеянной пыли.

Около полудня он оторвался от бумаг и задумался о женщине, которая ждет его сейчас дома. Попозже он отвезет ее на автобус в Иерусалим, но перед тем, как они расстанутся, он обязательно обнимет ее и даже поцелует — сильно, но не так однозначно, чтобы совсем лишить ее необходимости гадать, как истолковать этот поцелуй. Он никак не мог решить, как бы ему запечатлеть свой поцелуй таким образом, чтобы не вызвать ее излишнего сопротивления и в то же время не породить излишних надежд. На всякий случай он снова позвонил теще — узнать, как там Габи, перевернулся ли он уже на другой бок, — и, пораженный, услышал, что тот давно проснулся, переоделся и только что ушел. Он тут же бросил дела, купил по дороге торт и помчался домой. Открыв дверь, он вначале подумал, что ослеп, — гостиная была погружена в глубокую темноту, только отдельные полосы света, пробившиеся сквозь опущенные жалюзи, лежали на креслах и коврах. С волнением, природу которого он и сам не мог бы определить, он увидел у кухонной двери ее чемодан. Яара и Ури тихо беседовали с Габи, который сидел на стуле, вымытый, в чистой одежде, точно несовершеннолетний обвиняемый. «Мы ждали тебя, чтобы попрощаться», — с меланхолической улыбкой сказал Ури, поднимаясь и пожимая руку растерянного хозяина. Молхо покраснел, как будто его ожидал какой-то приговор. «Ты здесь? — удивился он. — Зачем ты приехал? — И его вдруг ошеломила мысль, что это Яара сама вызвала мужа. — Я сожалею… я не знал, что вы тут ждете… — путался он в извинениях, стараясь не смотреть на сидевшую в углу Яару. Она была в том же платье, в котором уехала с ним в ту ночь из Иерусалима, белые носки на ногах снова были подвернуты знакомым аккуратным загибом, волосы заплетены в косу, и ее странные глаза настороженно следили за каждым движением Молхо, как будто она видела его в первый раз. — никак не мог вырваться с работы, — продолжал он. — Я был чуть ли не единственный из начальства». Они слушали его внимательно и как будто удрученно. Неужели он все испортил? Может быть, они ждали, что он переспит с ней за эти два дня? Может, в этом и состояло их тайное намерение, которого он не понял? Молхо лихорадочно размышлял, одновременно стараясь демонстрировать дружелюбие и излучать оптимизм, Повернувшись к сыну, застывшему на стуле, он сказал с улыбкой: «А я-то думал, что ты проспишь как минимум двое суток! Чего это ты так рано поднялся? Вчера ты доставил мне хлопот! Ты ему рассказала, Яара? — повернулся он к женщине, которая не переставала смотреть на него, скрестив руки на животе. — Как я сходил с ума из-за тебя! — И он подошел к мальчику, сильно тряхнул его и положил руки ему на плечи. Но Ури и Яара уже поднялись. — Как, уже?! — воскликнул Молхо с искренним отчаянием. — Давайте хотя бы поедим, попьем!» Но оказалось, что они уже ели и пили и теперь торопятся побыстрее вернуться в Иерусалим.

Но Молхо ни за что не хотел вот так, сразу, расстаться с ними. Он рвался отчитаться перед ними, представить им какой-то итог, пусть даже промежуточный, дать какую-то оценку этим трем дням, так наполненным разнообразными событиями. И он начал торопливо, сбивчиво рассказывать, как они побывали в Иодфате, пытался передать свои впечатления от этого места, упомянул низенького счетовода. «Они тебя там очень ждут, — горячо говорил он стоявшему перед ними высокому костлявому человеку, который слушал его, нетерпеливо поглядывая по сторонам. — Они думает о тебе, они надеются, что на этот раз ты после своего поиска вернешься, наконец, к ним…» Ури криво усмехнулся, раздраженно покачал головой и, не обращая больше внимания на Молхо, повел жену к дверям. Свою черную шляпу с прямыми и жесткими полями он небрежно нес в руке, и Молхо снова с завистью подумал, что никто другой не мог бы так элегантно превратить религиозный головной убор в подобие ковбойского. Они уже были в дверях, и Молхо понимал, что ему придется капитулировать, но решил во что бы то ни стало довезти их до центральной автобусной станции — пусть они подождут минутку, он только выпьет стакан воды с дороги и мигом заведет машину. «Может быть, ты поешь, а мы тебя подождем», — сказала вдруг Яара с такой ноткой интимности, что на миг воскресила его угасшие надежды. «Нет, нет! — торопливо сказал Молхо. — Я только попью. Автобусы в Иерусалим ходят каждый четный час, и мы еще успеем перехватить тот, который отправляется в два». — «Но почему бы нам просто не взять такси», — сказал Ури, и Молхо вдруг почувствовал себя оскорбленным. «Через мой труп!» — зло сказал он, сам не понимая, как он мог ответить так резко.