***

В доме отдыха, где Айк занимал один из номеров, было суетно, слышался смех, но оборотень, кивнув знакомым, прошел к себе. Он любил веселье, но сейчас ни видеть, ни слышать никого не хотелось.

Зря говорят, что болтовня помогает: после разговора с другом, у Айка, наоборот, возникло ощущение, что ему на плечи забросили с десяток тяжелых мешков и забыли сказать, где их оставить. Пока молчал, держал подозрения в себе - было легче, проблема отчасти казалась надуманной, а теперь она заострилась, да и время как с ума сошло. Кажется, только зашел в комнату, всего-то и успел, что окно открыть, впуская в помещение дыхание осени, а глянул на часы на стене - больше сорока минут пролетело. Стрелки, спеша за секундами, своим негромким стуком словно подсмеивались: "Ты же сам знаешь, верно? Теперь ты сам знаешь, что надо спешить, так чего же нам ждать?"

Знать бы еще, куда спешить...

День сменился вечером, с улицы донеслись звуки далекой грозы, воздух запах ливнем. Тоска. Отойдя от окна, Айк лег на кровать поверх пледа, закрыл глаза, чтобы не видеть разноцветную клетку. Под этим пледом нужно спать вдвоем, а не одному. И он хотел быть под этим пледом с девушкой из своих снов. Придет ли она сегодня? Станцует ли для него? Услышит ли он музыку, бьющую по струнам сердца?

Он не хотел спать, по крайне мере, не чувствовал сонливости, да и рано, но незаметно для себя привалился в тревожный сон...

Там снова было темно, так темно, что он едва различал силуэты вокруг себя. Темные силуэты, почти бесформенные. Он не задерживал на них взгляда, знал, что если посмотреть чуть правее, увидит ее. И она будет танцевать в белом воздушном платье, которому позволено прикасаться к ее длинным ногам, а ее светлые волосы, к зависти Айка, будут ласкать ее оголенные плечи...

И он смотрел. И ждал. И когда уже казалось, что ее не будет, что это совсем другой сон, девушка появилась. Она была маленьким островком света, к которому тянулась тьма, она была так прекрасна в чувственном танце, что Айк боялся даже на секунду закрыть глаза, несмотря на то, что понимал: он спит, и на самом деле его глаза закрыты.

Он любовался изгибами девичьего тела, пожирал глазами изящные руки, сдерживал дыхание, прохаживаясь взглядом по стройным ногам, и с наслаждением позволял себе любоваться пышной грудью, обтянутой белым платьем. Подойти бы, сорвать с нее эту одежду, обхватить руками то, что принадлежит ему! Или хотя бы повернуть девушку лицом к себе, увидеть ее глаза, увидеть губы, которые тоже принадлежат ему, и которые раскроются для него, под натиском его языка... Потом можно разные позы, и со спины в том числе, а сейчас...

С трудом, но он смог сделать шаг к ней - темнота, клубящаяся вокруг, не пускала.

Он сможет.

Еще один шаг, дыхание рваное, как после часа пробежки, но он ведь может бежать и дольше, поэтому еще один шаг.

Темнота дрогнула, раздумывая, как быть, и он воспользовался секундной задержкой противника - прыгнул и оказался за спиной светловолосой девушки. Темнота плотным коконом обхватила его ноги, но он не пытался больше сделать ни шага.

Между ним и девушкой расстояние в вытянутую руку, и он может прикоснуться к ней. Сам. Впервые. Вместо ее белого платья. Вместо ее светлых волос. Он подарит ей свои прикосновения, он покажет ей свой танец, научит танцевать вместе с ним, под свое мурчание, под ее стоны.

Девушка не замечала его. Она была поглощена танцем и музыкой, но ее бедра словно чувствовали близость мужчины и пытались свести его с ума, завлечь, пообещать, показать, на что способны. Айк длинно выдохнул и, превозмогая сопротивление тьмы, поднял руку. Сейчас он прикоснется к девушке, сейчас увидит ее лицо, когда она обернется, а потом...

Он не будет ждать. И так долго ждал. Он покажет ей все, чему научился с другими, пока ждал ее. Разорвет платье, стиснет упругую грудь, подразнит вершинки, а потом войдет резко, и начнет двигаться без остановки, пока она не забудется в крике...

Чей-то стон. Приглушенный, болезненный.

Рука Айка замирает в сантиметре от плеча девушки, и как он ни старается, не может прикоснуться. Он пытается сжать пальцы, чтобы хотя бы скользнуть по девичьей коже, но нет. Он знает, что здесь слов не слышно - уже не раз пробовал, но все равно пытается позвать ее, чтобы обернулась, чтобы показалась, как выглядит, но девушка слышит только музыку, а темнота, устав ждать, когда ему надоест безмолвно кричать, сгущается и поглощает силуэт незнакомки...

А потом - туман в мыслях, ощущение безнадежности и хмурый вечер, заползший серыми тенями в окно...

Айк лежал на боку, все так же поверх пледа, и слушал, как уже совсем рядом гудит гром. Будет дождь, затяжной, противный, и в звериной сущности носа не высунешь, да и в человеческой грязь месить да мокнуть не сильно охота. Оборотни, у которых есть пара, не заметят смены погоды. Что дождь, что солнце - они вдвоем, они есть друг у друга, а вот оборотни-одиночки в такую погоду более остро ощущают свое одиночество.

Даже Вуди, обожающий осень, разделяет эту тоску. Впрочем, нет... разделял, сейчас он так же не обратит внимания на смену погоды. Наверное, затащит Сенту под плед (они вместе с Айком покупали их в лавке "Иномирья"), сделает ей травяной чай из кипрея, а сам усядется рядом и будет пить молоко. Оборотню сколько не дай молока - все влезет, Сента говорила, что это как у человеческих детей с конфетами. У некоторых малышей и зубы выпадают от ирисок, и сыпь может разукрасить лицо, а меры не знают.

Дождь сначала просительно стукнул по подоконнику, а потом смело опустился покрывалом из ливня, раз не прогнали. Прогонишь его - как же! Самому в такую погоду хочется или выть, или бежать, или что-нибудь изменить. Айк, помнится, и от родителей съехал в такой вот дождливый день. Три года назад, когда в поселении стали появляться девушки из других миров и когда начали создаваться новые пары, он однажды вечером собрал вещи и перебрался в дом отдыха. Не потому что надоело с родителями и не потому, что хотел доказать свою самостоятельность. В его годы это было бы глупо, себе уже доказал все, что хотел - в клане его уважают, отец гордится, а мама... Наверное, ни одна мама не любит свое великовозрастное чадо так же сильно, как любят его. Он просто не находил себе места, рвался даже из клана уйти, дальше, как можно дальше от поселения, но лэрд так загрузил работой, что некогда было прятаться за пустыми мыслями.

Этим летом, примерно в июле, его опять начало тянуть все изменить, и он опять подался к лэрду, чтобы отпустил из клана, а встретил по пути мага, который сверкнув в него фиолетовыми глазами, обвинительно высунул из-под плаща украшенный перстнями указательный палец и провозгласил чуть ли не на всю Долину:

- Далеко от клана уйдешь - никогда не найдешь то, что ищешь!

И пошел себе важно дальше, да так стремительно, что Айку пришлось ускориться, чтобы догнать его.

- О чем ты? - подавив гордость и догнав таки мага, спросил Айк.

- О ком я, - скривившись, съязвил тот, не сбавляя при этом шага, будто проверял оборотня на выносливость. - Повторяю для тугодумов: далеко от клана уйдешь - никогда не найдешь то, что ищешь. Теперь прояснилось или и дальше за мной побежишь?

- Нужен ты мне, бегать еще за тобой! - возмутился Айк.

- Все вы так говорите, - хмыкнул маг, и ускорился.

Айк рассудил, что одна половина Долины уже видела, как он бегает за магом, так что не стоит ущемлять в таком зрелище вторую половину, пусть хоть у кого-то об этом дне будут приятные воспоминания, и опять догнал мага.

- А если останусь? - даже к его нервному шагу приноровился.

- Оставайся, - равнодушно позволил маг. - Какая мне разница? Сам решай, что тебе ближе: никогда или когда-нибудь?

Сказал так и растворился в воздухе. Видимо, запарился шагать и просто телепортировался, куда ему там надо было. Конечно, можно было попытаться поговорить с магом на следующий день, но даже новорожденный в поселении знает, что маг вредный и странный, просить его бессмысленно. Хочет - делает что-то, хочет - нет, а просьбы его вообще злят, может наколдовать что-нибудь назло. И если бы еще удачно, а то вдруг так ошибется, что и не расколдует обратно?