— Что вы чувствовали?

— Ты умираешь, для того, чтобы воскреснуть новым. Но твою старую личность уничтожают. То, кем ты был — того больше нет. Жизнь с чистого листа. Но в этой чистоте ты вдруг обнаруживаешь себя в полном одиночестве. Пустота. Нет ничего, на что можно опереться. Все разрушено.

— Как вы оттуда выбрались?

— Сбежал. В какой-то момент не смог вспомнить, кто я. Понимаете? Кем я был, когда пришел к «Детям Рассвета»? — Сергей помолчал. — И я до сих пор не могу вспомнить.

Анна долго смотрела на Сергея, и наконец решилась задать вопрос, который мучал ее с самого начала разговора:

— Сергей... Зачем вы туда пошли? У вас же все было!

— А зачем люди вообще идут в секты? Про нас часто говорят, что мы потерянное поколение. Выросли на руинах Советского Союза — колосса на глиняных ногах. СССР рухнул, потому что мечта была эфемерна.

Смолина вспомнила отца. Его глаза, такие же пустые, как у Сергея.

— Мы не просто потерянное поколение. Мы — остатки великой цивилизации, осколки строительных блоков, из которых состоял великий колосс. И когда он рухнул — рухнули все мы. Мы не можем понять, кто мы, потому то, частью чего мы были — уничтожено. Мы не просто потеряны — мы брошены. Поэтому тренинги так популярны. Они обещают вернуть нам нас самих.

В комнате воцарилась тишина, и только дождь бесцеремонно вторгался в нее, стуча в оконную раму. Он словно напоминал, что время неумолимо, а перемены неизбежны. Капли стекают по стеклу, превращаясь на земле в грязь. Великие цивилизации рушатся, превращаясь в пыль. Как из увлажненной земли прорастут ростки, так и из праха старых парадигм восстанут новые идеи. Вопрос только в том — какими они будут?

Дождь усиливался. Сергей посмотрел в окно.

— Серый день. Серые люди. Серый мир, — бесцветно проговорил он. — После ухода от Детей Рассвета все потеряло смысл.

— А в чем был смысл раньше? — спросила Анна.

— В служении.

Анна смотрела на Сергея. Служение. Вот только кому? Сергей продолжал, глядя в никуда:

— Когда бабочка появляется из куколки, она думает: вот оно! Я так долго была во тьме, а сейчас у меня есть крылья, и я вижу свет! И она бездумно летит на этот свет, не понимая, что он сожжет ее дотла.

— Вы можете подробнее рассказать про секту?

— В этом нет смысла, как ни в чем другом. Я устал. Я больше не хочу говорить.

— Сергей, еще пара минут! У меня еще важные вопросы!

— Важного не существует. На все ваши вопросы есть ответы в глубине вас. Только подумайте перед тем, как погружаться в эту бездну.

Как Анна не уговаривала — Сергей уже больше ей не отвечал. Людмила тихонько вывела ее из комнаты.

Когда хозяйка уже закрывала дверь, Смолина услышала голос Сергея:

— Это все Вечный Турсос! Он сожрет всех! Он поглотит этот мир!

***

Когда Анна с Виталиком вышли на улицу, Людмила вышла их проводить.

— Ох, дочка, жизнь тяжелая нынче! — причитала женщина. — После одиннадцатого сентября Буш говорил — мы выиграем войну против терроризма! А как ее можно выиграть, если у нас под носом, внутри государства, уничтожают молодое поколение? В Москве вон че творится — Норд-Ост, взрывы в метро! И у нас не лучше! Раньше молодежь в город уезжала, а сейчас, вишь, другая зараза. В секту уйти — это, считай, все одно что в прорубь с камнем на шее кинуться. Сначала нацисты нас со свету сживали, в девяностые бандиты, а теперь — секты! А нам, обычным людям, как жить?

Анна задавала себе тот же вопрос. Да вот только отсюда, из глухой деревни, было не разглядеть того, кто притаился за туманом. Смолина не сомневалась — за видимыми факторами всегда стояли невидимые причины, а также кто-то, кто управляет событиями. Люди как были марионетками, расходным ресурсом — так и остались. Меняются только те, кто тянет за нитки.

— В церковь зайду, свечку за Юко и Тойво поставлю. Зайдете? — Людмила повернулась к Анне, но та замялась, и женщина все поняла. — Не веруешь в Бога?

— А где он, этот бог? — тихо спросила Смолина.

Вскоре они покинула Лахту. Пинин месил грязь на дороге, на которой уже пять лет по документам лежит асфальт, а Анна думала о людях, которых забыли, и теперь они целыми деревнями выживают, как могут.

— Что тепегь? — нарушил тишину Виталик.

— В «Слово Петрозаводска». Хочу поговорить с Листиным. Родственники Юко и Тойво обратились к Листину, когда поняли, что милиция ничего делать не хочет. Судя по статье, он что-то нарыл на Светорожденного и его «Детей Рассвета».

— Тогда почему пгопавших не нашли? Почему дело замяли?

— А вот это мы у Листина и узнаем.

***

— Они обрушили его личность, систему ценностей, — сказал Света. — Он не может найти в себе ничего, что давало бы стимул жить. Личность стерта, потому он и не может больше идентифицировать ни одного чувства.

Они сидели в ее кабинете с мягкими креслами в огромном офисном центре. У Светы был небольшой перерыв между клиентами, и Анна с Виталиком заскочили, чтобы рассказать про Сергея.

— Как можно стегеть личность? — не понял Виталик.

Анна подумала, что в чем-то она похожа на Сергея — тоже не понимает, кто она. Только вот Сергей оказался слабым. Себя таковой Смолина не считала.

— Он находится в треугольнике Карпмана — в роли безвольной жертвы, — продолжала Света. — Светорожденный был его спасителем.

— Свет, я не сильна в геометрии и всяких треугольниках, но по-моему, он просто тряпка.

— Ань, ты просто не представляешь, как секта ломает людей! Безвольными овощами оттуда выходили и очень сильные люди. Секты воздействуют на мозг с помощью техник управления. Обходят критический анализ ума и подключаются напрямую к той нашей части, которая находится в подсознании так глубоко, что человек прячет ее от самого себя. Работа построена так, чтобы взломать код личности — найти в человеке больное место и бить по нему.

— А если больного места нет?

— Так не бывает. Оно есть у всех. Просто многие о своих болевых точках даже не подозревают. Но профессионалы легко их находят в других людях. У человека со здоровой психикой есть личное пространство, защитные реакции, здоровая агрессия. Секта все это подавляет. Есть у них такая практика — «Горячий стул» называется. Человека выводят в центр зала и сажают на стул, после чего его начинают открыто обсуждать. Сначала все говорят о нем только хорошее, но на втором круге настроение резко меняется — теперь каждый участник высказывает ему в лицо все недостатки. Следующий круг — опять хорошее. И так чередуются. В итоге у подопытного происходит сброс защиты и полная дезориентация — он больше не понимает, где он хороший, а где плохой.

— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Смолина.

— Ань, я психолог вообще-то!

— Откуда все это взялось? — вклинился в разговор Виталик.

— Это называется групповой психоанализ. Вообще его создал ученый Курт Левин во время Первой Мировой, чтобы помогать солдатам пережить ужасы войны. Он сам был в окопах, и понял, что для устранения психологической травмы нужно провести ее через три стадии: размораживание, изменение и заморозку.

— Свет, а попроще можно? — взмолилась Смолина. — Для обычных смертных!

— Смотри, сначала необходимо разрушить базовые ценности пациента, сделать психику пластичной, податливой, как пластилин. Как говорится, в полный стакан ничего нового не нальешь. Затем идет стадия внедрения новых ценностей. Финал — заморозка, т. е. закрепление полученных ориентиров. Это спасло множество людей, помогло им вновь вернуться к нормальной жизни. Но ты же знаешь — всегда найдется тот, кто возьмет что-то хорошее, и будет использовать его для своей выгоды.

— Поняла тебя, Свет.

— Ань, я надеюсь, что ты действительно поняла, — голос Светы был максимально серьезным, и даже несколько назидательным, отчего Смолина поморщилась. — Это очень опасные эксперименты.