— Ладно, выкладывай, что у тебя есть?

Виталик протянул руку и раскрыл пустую ладонь.

— За все надо платить.

Анна хмыкнула и принялась отсчитывать деньги.

— Про альтруизм не слышал?

— Это те дугачки, что делают что-то бесплатно? Ганьше это называлось габство.

Виталик пересчитал деньги и спрятал в карман поношенных джинс, потом поднял глаза, но его взгляд застыл на груди Анны.

— И? — Смолина подняла брови. — Я заплатила тебе, чтобы ты мной любовался?

Виталик смущенно отвел взгляд.

— В общем, инфогмация следующая, — он говорил вполголоса, чтобы не нарушить покой любителей боевиков, и Анне пришлось немного придвинуться ближе, отчего Виталик запнулся. — В общем, это... Фигма называется... я такое не выговогю, вот, на бумажке записал.

Он протянул Смолиной диск и вместе с ним измятый клочок бумаги, на котором было написано: «Kuolenda muailmu».

— И что это означает?

— Я похож на лингвиста? Понятия не имею. Ты пгосила узнать название — я узнал.

— Да что мне толку с названия! Мне нужно знать, кто они такие.

— Так ты слушай! — вытаращил глаза Виталик. — Я же говогю... Фигма загегистгигована как гелигиозная, но на нее офогмлено много всего, вот, смотги, я выписал ниже.

Он ткнул пальцем с нестриженными ногтями в бумажку, исписанную каракулями. Видно было, что Гуру-Виталик привык печатать на клавиатуре — Смолина с трудом разбирала подчерк. Анна пробежала глазами по списку.

— Ничего не понимаю. Как религиозная организация может быть связаны с сетью заправок? На кого зарегистрирована фирма?

— Читай ниже, — Виталик указал пальцем.

Ловиатар Ремшу.

— Ты что-нибудь нашел на этого человека?

Виталик покачал головой.

— Или он очень хорошо пгячется, или...

— Или что?

— Или такого человека не существует.

Смолина беспомощно смотрела на список. Она поняла, что запуталась. Чуть ли не впервые в жизни Анна была готова попросить о помощи.

На огромном экране появился бородатый старик в длинных одеждах — видимо главный злодей. Он с легкостью одолел главную героиню, и сейчас она лежала вся в крови, корчась от боли. Старик победоносно поглаживал длинную бороду.

Смолина попрощалась с Виталиком и в задумчивости направилась к выходу из зала.

Анна уже забирала куртку в гардеробе у древней старушки с морщинистыми руками, когда обоняния коснулся едва заметный запах ладана. Смолина резко повернулась к гардеробщице.

— Здесь рядом магазин благовоний?

— С чего вдруг? — удивилась та.

Анна обвела взглядом толпу. Праздношатающиеся прохожие, влюблённые парочки, подростки. Ничего подозрительного, но она отметила, что с этой точки отлично просматривается весь вестибюль, входная группа и даже стоянка за большими панорамными окнами. Если бы кто-то решил проследить за ней — он выбрал идеальное место с прекрасным обзором и возможностью мгновенно затеряться в толпе.

— Здесь был кто-то странный? — спросила Смолина у наблюдавшей за ней старушкой.

— Вроде вас? — едко спросила гардеробщица.

Анна поплотнее запахнула куртку и вышла на улицу. Быстро смеркалось. Темнота города вдруг стала зловещей, а холод, словно тысячи кинжалов, пытался проникнуть сквозь одежду. Смолина вновь осознала, как же она одинока в этом огромном, чужом городе. Но если раньше это одиночество было просто тоскливым, то сейчас оно стало опасным.

Руна 2.

«Удержать его мать хочет,

Остеречь его, старушка:

Не ходи ты, мой сыночек,

В села Похъёлы далекой,

Не ходи без чародейства,

Без премудрости могучей

К избам Похъёлы суровой,

На поля детей лапландских.

Запоет тебя лапландец,

Заклянет тебя турьянец,

По уста положит в угли,

В пламя голову и плечи,

В жаркую золу всю руку,

На каменьях раскаленных».

Калевала

1997 год, Париж

В библиотеке было тихо. Шелестели пожелтевшие страницы древних фолиантов, которые переворачивали тонкие пальцы. С каждой новой страницей оживало то, что давно почило в бездне времен.

И в то же время нечто должно было воскреснуть.

В катрене Х-72 Вера наконец-то нашла то, что искала.

«L’an mil neuf cens nonante neuf sept mois...»

Вера водила пальцем по строкам, шевеля губами.

«Тысяча девятьсот девяносто девятый год и семь месяцев...»

Меньше, чем через два года. Все эти люди, беспечно живущие во грехе, предающиеся страстям — никто из них даже не подозревает о том, что их ждет. Нострадамус знал это 450 лет назад.

«Du ciel viendra vn grand Roy d’effrayeur...»

Некоторые переводчики утверждали, что крылатое выражение «Venir du ciel» — поэтическая метафора, означающая возвышенное состояние духа. Другие говорили о идиоме, о том, что пророк имел в виду «спуститься с небес на землю» — увидеть реальное положение вещей. Но в сочетании со следующей частью строки невинная фраза приобретала угрожающий оттенок.

«Grand Roy d’effrayeur» многие переводили как «король-искупитель». Но Вера знала истинный перевод.

«С небес придет великий король устрашающий...»

Король устрашающий был не кем иным, как Королем Ужаса. Вечным Турсосом. Сотни лет он спал во мраке глубин, и теперь должен был пробудиться. Он придет для того, чтобы...

«Resusciter le grand Roy d’Angolmois...»

...воскресить великого тоскующего короля — короля Ангулемского. Речь шла о Франциске I, противоречивом короле Франции, правящем во времена Нострадамуса. Как бывало со многими правителями — кто-то его боялся, кто-то боготворил. Но было бы ошибкой считать его просто человеком. На личном гербе Франциска была изображена саламандра, объятая пламенем — существо, возрожденное из огня. На гербе правителя было сказано: «Nutrisco et extinguo», что означало «Я питаю огонь, и я гашу его». Ходили слухи, что Франциск был алхимиком. Что имел в виду пророк, предсказывая воскрешение того, кто вел опустошительные и бессмысленные войны?

«Auant apres Mars regner par bonheur.»

«...а после счастливо возродиться. » Слово «Mars» могло с равной долей вероятности означать как «Марс», так и «март». Только это было непонятно Вере — произойдет возрождение после Марса или после марта?

Вера слышала версию, что речь идет всего лишь о солнечном затмении, и опасаться нечего. Но те, кто так думал, упускали важную вещь: древние почитали солнце как живое существо, как истину. И затмение еще никогда не предзнаменовало что-то хорошее.

Вера отложила отсканированные листы и взглянула на круглые окна в потолке, сквозь которые пробивались лучи солнца. Были те, кто утверждал, что Нострадамус не мог предсказать затмение на 450 лет вперед. Глупцы, подумала Вера с пренебрежением. В пределах драконического периода или сароса, в который солнце восемнадцать раз проходит цикл смены времён года, затмения повторялись с математической точностью, известной еще со времен Древнего Вавилона. Неужели за эти века люди настолько отошли от истинной природы вещей, что не понимают таких простых законов мира?

Большинство считает, что человечество неуклонно прогрессирует, но Вера знала правду: мир катится в регресс уже тысячи лет. Как иначе можно объяснить то, что религия, которую большинство считает истинной — всего лишь калька с более древних верований? Вере доводилось читать египетскую «Книгу Мертвых», и она была удивлена и возмущена, осознав, что заповеди Моисея вчистую списаны из «Сказания о восхождении во свет», которому больше трех с половиной тысяч лет. А Иисус подозрительно похож на Митру — не только историей и деяниями, но даже внешне.

Человечество не хочет развиваться, люди не хотят думать. Они хотят слепо идти туда, куда их ведут.

Что ж, это их право.

Вера встала из-за стола — все, что нужно было сделать во Франции, она сделала. Пора было возвращаться. Пусть точный смысл фраз ускользал от ее понимания, но главное было ясно — Король Ужаса придет, и не так важно в каком обличии.