— Ты не должна была с этим столкнуться, — нарушил тишину Резнов. — Тогда, три года назад... Это должен был быть мой выезд.

Где-то там, за светом фонарей, проносилась темная стена деревьев. Анна не отрывала взгляда от них, словно пытаясь что-то разглядеть во мраке.

— Только не говори, что мучаешься чувством вины, — ответила она, глядя в окно.

Резнов усмехнулся и промолчал.

— Никто не должен с таким сталкиваться, — задумчиво произнесла Смолина.

— Кто-то должен, — покачал головой Резнов. — Знаешь, мир так устроен. Кто-то живёт и не знает, сколько всякой дичи происходит в мире. Спокойно сидят в своих кафешках, носят чистые пиджачки, работают в офисах с кофемашинами. А кто-то ковыряется в грязном белье, и это мы с тобой. Просто уровни загрязнения разные, и ты копнула туда, куда тебе не надо.

— Знаешь, это даже к лучшему. Я бы и сама с удовольствием оказалась на их месте. Никогда не знать, на что способен человек. А я теперь хожу по улицам, и в каждом встречном пытаюсь понять: способен ли он убить годовалого ребенка?

— Внутри урагана всегда спокойно, — сказал Резнов. — Ты всегда ходишь по краю. А они — нет. А знаешь, в чем правда? В том, что на такие убийства способны многие. Просто не многие до этого доходят.

— Ненавидишь их? — неожиданно спросила Анна.

— Белых воротничков? — мрачно усмехнулся Резнов. — А за что их любить? Они либо понятия не имеют о нашем существовании, либо презирают, считают обслуживающим персоналом. А как что случится, сразу вопят: «спасите, помогите!». И ты бросаешь всё и мчишься в ночь на помощь тому, кого даже не знаешь.

— Значит, не для всех число Данбара работает...

— Что за число? — недоверчиво покосился Резнов.

— Какой-то ученый сказал, что человек может поддерживать связь с небольшим количеством людей, а на остальных ему плевать...

— Да хрень это всё! Эти учёные сидят в своих институтах или где там, и жизни не знают. Просто больше некому. Если я не поеду искать заплутавшую бабку в лесу — никто не поедет. Потому что никому никто не нужен. И как только твоя работа сделана, ты тоже больше никому не нужен.

— Тогда зачем всё это?

— Может, в этом наша потребность? Помогать. Может, помогая им, мы помогаем себе?

— Не знаю. Это слишком сложно для трёх ночи.

— Жизнь вообще сложная штука, знаешь ли.

Анна посмотрела на Резнова. Он был прав, но по нему сложно было сказать, что жизнь нелегка. Профиль поисковика выделялся на фоне огней фонарей словно вырезанный из гранита. Резнов, не понаслышке знающий, что такое грязный бизнес девяностых с бандитскими разборками и устранением конкурентов, наверняка на своем веку хлебнул немало. Но, сколько Анна его знала — он всегда был абсолютно спокоен и даже весел. Словно в ответ на ее мысли Резнов продолжил:

— Мы дети Советского Союза. Мы видели развал великой страны, путч, дефолт, мировой кризис. Мы прошли через огонь, воду и медные трубы, и ничто нас не сломило, ничто! А всё, что нас не убивает, делает только сильнее. Так что убить советского человека ох как не просто!

— Похоже, ты кайфуешь от этого? — догадалась Анна.

— А ты хочешь сказать нет?

— Нет. Я бы с удовольствием жила бы где-нибудь в тайге, где нет людей. Где никто не пропадает, никто никого не убивает...

— Врешь, — уверенно заявил Резнов.

— Тебе-то откуда знать? — обиделась Анна.

— Я знаю. Потому что мы с тобой похожи. А вот ты себя не знаешь. Всю жизнь живешь, думаешь — ты вот такая, а на самом деле — ты совсем другая.

— Тоже мне психолог, — фыркнула Смолина.

— А ты как думала! — усмехнулся Резнов. — Иначе я бы в девяностые не выжил. Людей читать надо уметь. Как следы в лесу.

— Следы в лесу читать легче... — мрачно промолвила Анна.

— Я же говорил! — довольно сказал Резнов. — Мы с тобой наркоманы!

— Ещё чего!

— Да-да. Наш наркотик — адреналин, эмоции. Когда ты долго ищешь, преодолеваешь препятствия и в итоге находишь — это разрядка, сродни оргазму. Поиск дает такие эмоции, которых больше нигде не получишь. С этого невозможно слезть, по себе знаю. Видишь, и сейчас в ночи сорвался! Как ты жила без этого три года?

— Пробовала заменить обычным сексом, но получилось не очень.

Резнов захохотал, и Анна тоже невольно улыбнулась, хотя радоваться тут было особо нечему. Она наблюдала, как уверенно старый поисковик держит руль, и думала о том, что он сказал. Адреналин? Возможно. Эмоции? Пожалуй, да. Но здесь было что-то еще. Резнов хорохорился, говорил громко, но Анна понимала: ни за каким адреналином и эмоциями вот так среди ночи по первому зову не сорвешься.

— У нас история была, — продолжил Резнов. — Пришла ориентировка от тетки — пару лет назад было, ты тогда ушла уже... В общем, звонит убитая горем барышня и рыдает в трубку — мол, муж пропал. Ушел на работу и не вернулся. Ну мы давай искать...

— Нашли?

— Менты нашли, спустя несколько месяцев. За пятьдесят километров от Петрозаводска, в Кондопоге. Муженек-то преспокойно с любовницей жил все это время, — усмехнулся Резнов. — Менты говорили, он им в ноги упал, умолял его не находить.

— И что менты?

— А я почем знаю? Мы заявку отработали...

Байки Резнова нельзя было назвать веселыми историями, но Анна была ему благодарна. Когда в ночи едешь взламывать квартиру девушки, которую зверски убили вместе с годовалым ребенком — хочется хоть немного отвлечься от мрачных мыслей.

— Ты никогда не хотел семью?

— Это не для таких как мы.

— В смысле?

— Мы не созданы чтобы создавать ячейки общества. Институт семьи, вот это всё... мы другие люди. Одинокие волки.

— Это же тяжело — быть одному.

Резнов покачал головой.

— Так легче, и ты это знаешь.

— Нет, Резнов. Так тяжелее. Просто мы скрываем это от самих себя.

***

Дом встретил их черными окнами глазниц, словно мертвый. Они какое-то время сидели молча, вглядываясь в эти окна, но за ними не было видно никакого движения.

— Резнов, ты кем в детстве хотел стать? — неожиданно для себя негромко спросила Анна.

— Бандитом, — не отрывая взгляд от темных окон ответил тот.

— Шутишь?

— Нет. У нас вся школа хотела стать бандитами. Про то, что все хотят быть космонавтами, придумали в правительстве. Знаешь, как малолетки торчали, когда встречались с пацанами-бандитами? Гордились страшно.

— Чтож, хоть кто-то стал тем, кем хотел с детства.

Резнов невнятно хмыкнул.

— И как ты докатился до такой жизни?

— А ты? — парировал Резнов.

— А что я?

— Ну ладно я, старый уголовник. А ты то куда?

— Я ради дочери.

— Ради дочери... — повторил Резнов. — В жизни каждого человека есть роковая точка, когда всё может пойти не туда. Один поступок может навсегда изменить судьбу.

Анна понимала, что она тянет время. Вломиться в чужую квартиру — это тебе не шутки. К тому же, там, в пустой темноте, на книжной полке по соседству с Ремарком и Набоковым лежало нечто, ломающее психику детей и отнимающее жизни. Несмотря на то, что в салоне работала печка, Смолину пробирал озноб при мысли о коробке с диском.

Она попыталась отвлечься и сосредоточиться на словах Резнова. «Один поступок может изменить судьбу...». Анна посмотрела на точеный профиль поисковика, еле виднеющийся в темноте. Что он имел в виду? Похоже, когда-то давно он допустил ошибку. Ошибку, стоившую ему жизни — тому, прежнему Резнову. И сейчас перед ней совсем другой человек. Каким бы он был, если бы все случилось иначе?

— Резнов, — тихо позвала Анна. Тот повернулся к ней. — Что это был за поступок? Что ты сделал?

Поисковик мрачно посмотрел на нее.

— До утра сидеть будем? — недовольно буркнул тот. — Пошли.

Он распахнул дверь, впустив в салон холодный воздух, и Смолина поежилась, словно вспомнив зачем они здесь. Анна взглянула на часы — три тридцать ночи. Она нехотя выбралась из прогретого Ленд Крузера в стылую ночь.