Сорока, Чиж и Сизый с разбега побежали в речку, чтобы вдоволь наплескаться в прохладной воде. Они были похожи на крохотных воробьев, что моются в свежей луже и радуются тому, что выдалась возможность почистить перышки. Сорока брызгалась во все стороны, из-за чего Чижу в глаза попала вода, и он начал ворчать, отойдя в сторону. Уже вечерело, и поэтому на речке никого, кроме Птиц не было. Это место полностью принадлежало им, пока не надоест. Здесь и сейчас они могли позволить себе быть шумными и счастливыми, ведь пока что все в порядке. Пока Сокол разводил огонь в мангале, Глухарь и Щегол насаживали куски мяса на шампуры. Это не заняло много времени, и после этого Сокол отправил их тоже развеяться, пока он готовит еду. В воду Щегол не хотел, или, возможно, дело было совершенно не в воде, поэтому он принял приглашение Глухаря прогуляться с Плюшей вдоль берега. Собака бежала впереди и прыгала на каждую встречную бабочку или муху, чем забавляла Щегла. Глухарь молчаливо шел рядом и мягко улыбался алому закату.
— Получается, все закончилось? — Щегол посмотрел на Глухаря.
— Нас впереди ждет август и заклятый враг Сокола, а что уж с нами будет потом, мне и воображать не вздумалось, — Глухарь сорвал колосок и зажал его между зубов.
Русло речки заворачивало куда-то за холм, а перед Щеглом и Глухарем предстало поле, что пестрило всевозможными цветами и травами. Заметив такое раздолье, Плюша со всей скорости бросилась прыгать по этому полю, словно олененок, а Глухарь со Щеглом сели на землю, наблюдая за этим. Издалека был слышен визг Сороки и смех Сизого, что эхом разносились по всей местности.
— Почему не с ними? Тебе бы веселить, да беситься, а не со мной тут сидеть, — Глухарь повернулся к Щеглу. — Мне казалось, вы хорошо сблизились.
— Думаю, с Сизым мы и в правду подружились. С Сорокой и Чижом труднее. Намного труднее, — Щегол прикрыл глаза, встречая теплый ветерок. — А здесь я потому что, иногда хочется тишины, чтобы привести мысли в порядок.
— Тебя что-то тревожит?
— Слишком многое, — Щегол усмехнулся. — Я боюсь своей слабости.
— Слабости не нужно бояться. Ее можно или принять, или бороться с ней, — Глухарь задумчиво почесал подбородок. — Гораздо труднее с силой. Люди чувствуют себя богами, судьями и всемогущими, когда им удается дотронуться до величия и власти. Нужно иметь твердый характер, чтобы совладать с этим. Слабость не приговор, а лишь предлог чтобы стать сильнее.
Щегол кивнул и упал назад, соприкасаясь с полем всем телом. Трава была мягкой, словно пуховое одеяло, что окутывало со всех сторон. Щегол не мог перестать думать о Бульбе, мужчине, что выдавал себя за Германа Жукова. Он был прямым напоминанием слабости, с которой не смог справиться по истечении стольких лет. Даже не зная всей истории об их общем прошлом с Соколом, Щегол видел, что одно и то же событие превратило одного в мушку, которая доживает остатки дозволенного, а второго в хищника, что грызет себя за прошлое. Щегол провел руками по поверхности земли, царапая руки о траву. Хотелось провалиться в эту бездну, как Алиса падала в колодец в сказке.
— Есть еще кое-что, о чем я хотел у Вас спросить, — Щегол повернул голову на Глухаря. — Вы были в комнате Сороки?
— Слишком давно, — Глухарь улыбнулся. — Настолько давно, что она тогда еще не была той, кем стала.
— Почему она никого не пускает к себе? У нее такая красивая комната и такие рисунки, что их можно как сказку читать, — Щегол поднял руки к небу. — Я случайно зашел, так она чуть не прибила меня дверью.
— А как сам думаешь? — Глухарь улыбнулся, словно уже знал ответ.
Почему-то Глухарь решил, что Щегол сможет сам найти ответ на этот вопрос. Ему захотелось вспылить, ведь если бы он знал ответ, то не пришел бы с этим вопросом к Глухарю. Но, припомнив эту довольную улыбку на его лице, Щегол подумал, что все должно быть на поверхности. Щегол прикрыл глаза, стараясь найти правильный ответ в этой загадке. Сорока действительно охраняла свою комнату, точно сторожевая собака. Она готова была вгрызться в горло тому, кто заберется на запрещенную территорию. Проводя эту параллель, Щегол пришел к выводу, что комната и все, в ней находящееся, для Сороки являются чем-то ценным и значимым. Чем-то, что больше никто не должен видеть, чем-то личным.
— Там есть что-то дорогое ей? Что-то личное?
— Комната и есть это личное. На стенах ее переживания и мысли. Все, что она не может вынести во внешний мир, — Глухарь прокрутил соломинку между пальцев. — Ее комната — ее душа, куда она тоже никого не впускает.
Щегол пожал губы. Если комната Сороки была такой красочной и по-детски забавной, неужели и внутри она точно такая же, раз это и есть ее внутренний мир. Стало смешно, ведь звучало это так глупо. Зачем строить замки и дворцы, когда в конечном итоге ты вынужден их прятать глубоко внутри, чтобы, не дай Боже, никто не разрушил их. Зачем огораживать прекрасное чем-то колючим и грубым, если никто так никогда и не узнает об этих красотах. Издалека раздался крик Сокола о том, что еда готова и все могут собираться на ужин к «Буханке».
Там уже Чиж, Сорока и Сизый уминали мясо, накрывшись банными полотенцами. Похолодало, и теперь они мерзли, дрожали от слабого ветерка и все также смеялись из-за того, что у Чижа стучали зубы, а у Сороки посинели губы от холода. Сизый стоял между ними как ни в чем не бывало, все такой же задорный и жизнерадостный, лишь только кончики его пальцев слегка дрожали от холода. Заметив Глухаря и Щегла, они радостно замахали руками, освобождая место возле багажника машины, где они поместили тарелку с готовым шашлыком.
— Зря ты с нами не пошел, — Сизый двинул тарелку ближе к краю. — Было весело и теперь не жарко.
— Ага, — Чиж дожевал кусок мяса. — Теперь нам холодно.
— Да вы вообще слабаки, — Сорока вскинула подбородок. — Я бы еще часа два могла купаться.
— Ты на губы свои посмотри, — Сизый громко рассмеялся. — И послушай, как Чиж дрожит. Его можно в машину посадить и все подумают, что она заведена. Дать тебе второе полотенце?
— Себе оставь, — Чиж слегка повел плечом. — Мне не холодно.
Несмотря на отказ, Сизый все равно достал из сумки второе полотенце, которое предназначалось Щеглу, и накинул Чижу на плечи. И пусть Чиж почти сразу скинул его с плеч, Сизый все равно довольно улыбнулся. Лучи солнца отражались от машины, а вода переливалась на этом свету. Еда была вкусной, вечер теплым, (если предварительно не искупаться в реке) а дальнейшие дни не такие суровые, как моли бы быть. Теперь все должно стать спокойнее, без жуков и тараканов.
Глава 20. Дети Филина
«…Только надо крепче тебя обнять
и потом ладоней не отнимать
сквозь туман и дождь, через сны и сны.
Пред тобой одной я не знал вины…»
Так я понял: ты дочь моя, а не мать. Борис Рыжий.
Целое лето шел судебный процесс по делу Гурова. Сокол даже не заметил, как солнце стало греть слабее, а листья уже пожелтели. Сегодня состоялся суд, и наконец-то вся эта канитель закончилась, и можно хотя бы немного отдохнуть от всего этого кошмара. Из всех людей посадили только Гурова, и Сокол так и не понял, почему, но Красиков убедил его, что это уже победа. Только почему-то радость не появилась, а обида и злоба так и остались гнить внутри. Сокол шел с суда вдоль самой крупной улицы, на которой сегодня был какой-то праздник. Он решил не спрашивать у людей, в честь чего такие гуляния, а представить, что все отмечают суд над Гуровым. Пусть хотя бы на секунду, но он постарается почувствовать то, что чувствует Красиков — победу.
На площади играли музыканты и стояли ларьки с едой. Из-за гула Сокол не мог разобрать слова в песнях и даже не мог услышать собственный голос. Мимо него прошла лошадь, на которой верхом сидел ребенок и радостно улыбался. Это было так необычно — оказаться в городе, не бояться, что тебя увидят, а просто идти и наслаждаться теплыми днями осени. Хоть Сокол и не чувствовал победы над Гуровым, но ему удалось почувствовать долгожданную свободу, которая больше не была ограничена зданием, где они все еще жили с Ласточкой. Сейчас Соколу больше всего хотелось вернуться к ней и обрадовать ее тем, что наконец-то этот кошмар закончен. Он шел по территории какого-то университета, чтобы перейти дорогу по пути к зданию. Но прежде чем он сбежал на другую сторону дороги, его внимание привлекла маленькая девочка. На ней было легкое платье и косынка от солнечных лучей. Девочка стояла на обочине и неотрывно смотрела на машины. Сокол остановился у елей и решил понаблюдать за тем, что она будет делать. Прошло уже несколько минут, и он решил, что девочка просто кого-то ждет. Но тут она внезапно подорвалась с места и побежала прямо под выезжающую с парковки машину. Сокол в ту же секунду кинулся к ней, не понимая, что в голове у этого ребенка. Когда он добежал до девочки, она уже лежала на асфальте, согнувшись пополам от боли.
