* * *

Соловушка ждала Скворца на крыльце больницы, прокручивая в пальцах сухую травинку. Ее лицо стало чуть менее бледным, но в глазах так и не проснулась та искра, которую так сильно любил Скворец. Она слегка поджала губы и смотрела на носки кроссовок. Скворец подошел к Соловушке и встал рядом, но она так и не посмотрела в его сторону. Каждый день в году, на протяжении шести лет Скворец мог смотреть на Соловушку вечно, находя каждый раз в ее внешности что-то пленяющие. Но теперь ему было больно лишний раз увидеть перебинтованные руки и пустые глаза.

— Пойдем?

Соловушка беззвучно кивнула и пошла следом. Солнце пекло так сильно, что от этого света у Скворца закружилась голова. Чувствуя абсолютный упадок сил и желание оставить себя за рамками жизни, солнце только сильнее раздражало, будто надсмехаясь над их горем. Он периодически поглядывал на Соловушку, подбирая нужные слова, но все они были не те. Стоит ли ему рассказывать о том, как все прошло в милиции? Стоит ли вообще что-то говорить?

— Как себя чувствуешь?

Соловушка медленно перевела свой взгляд на Скворца, и он мысленно выругался за глупый вопрос. Как она может себя чувствовать после того, как потеряла всю свою семью. Борясь с непреодолимым желанием дотронуться до ее руки, Скворец боялся быть отвергнутым. Боялся, что она больше никогда не позволит прикоснуться к себе. Соловушка остановилась и посмотрела на небо, будто выискивая какие-то ответы. Ее брови сошлись на переносице, и Соловушка прикрыла глаза.

— Я хочу к маме, — она сказала то так тихо, что Скворец сначала подумал, будто ему послышалось.

— Что я могу для тебя сделать? — Скворец опустился перед ней на колени. — Как я могу помочь тебе чувствовать себя лучше?

— Сходи со мной к ней. В наш старый дом. Я одна не смогу.

— Хорошо, — Скворец протянул ей свою руку, и она взяла его ладонь. — Я тебя не оставлю одну.

Соловушка кивнула Скворцу, и они пошли вдоль узких улочек. Перейдя на противоположную сторону улицы, чтобы скрыться от назойливого солнца, они спустились вниз по переулку. С каждым новым домом Скворец стал замечать изменения в архитектуре. Каждый следующий дом был старше предыдущего. Где-то уже были забиты стекла, а где-то еще ходили люди, прихватив с собой парочку бутылок алкоголя. Дверь в подъезд одного из домов находилась выше уровня земли, и было неизвестно, как живут здесь люди и живут ли вообще. Он крепче схватил Соловушку за руку, следуя за ней по крохотным улочкам. У подъезда стояла полуразобранная красная копейка, у которой отваливалась задняя дверь, но под ней все равно усердно работал невысокий худощавый мужичок, оставив чекушку водки на капоте.

Соловушка завернула к одному и старых домов, где от заколоченной двери уже были оторваны доски, а путь до квартиры пролегал через поле из разбитых стекол. Квартира находилась на втором этаже справа, и дверь на удивление была заперта. Соловушка дернула ручку, а после слегка улыбнулась. Скворец не совсем понял причину этой улыбки, а после увидел, как Соловушка достает ключ из щитка, куда они его всегда прятали с Дроздом. Дверь она открывала дольше, чем нужно, но все-таки ей удалось разобраться с ржавым замком. Она открыла дверь, и та противно скрипнула, а после сверху посыпалась пыль. Девушка прикрыла голову рукой и сделала осторожный шаг в квартиру. Окна внутри были заколочены, но даже сквозь доски свету удалось пробраться внутрь и осветить пыльную комнату. Прямо из подъезда можно было увидеть кухню, на которой не было двери. На столе стояла посуда, будто хозяева вышли на минутку и совсем скоро вернутся. Застекленные шкафчики настолько запылились, что было не разобрать, что находиться за дверцами. Дверь в ванную покосилась и из последних сил висела на петлях. Скворец шел за Соловушкой в единственную комнату, где стоял большой шкаф, стеллаж с книгами и две кровати. Соловушка провела рукой по полке и рамку с фотографией. На ней была молодая красивая женщина с двумя детьми. Она так широко улыбалась и казалась очень счастливой. На поле стояла еще одна фотография с той же женщиной. Рядом с ней стояла еще одна девушка, возможно, чуть младше ее по возрасту.

— Кто это? — Скворец провел пальцем по рамке.

— Мамина сестра, — Соловушка поджала губы. — Она вроде живет где-то за границей и даже не знает о моем существовании, — она посмотрела вокруг. — Дай свой нож.

— Зачем?

— Я больше не хочу, — сначала Скворец испугался ее слов, но она продолжила. — Я устала чувствовать себя слабой. Научи меня всему, чему тебя учил Филин.

— Научу, обязательно научу, — Скворец погладил ее руку и вложил туда нож. — Мы прорвемся еще.

Соловушка взяла нож, еще несколько раз прошла по комнате и подошла к кровати. Откинув простынь, она полоснула ножом по матрасу, и из него посыпался пух. Скворец хотел подскочить к ней и забрать нож из ее рук, но тут он увидел, что под пухом были деньги. Та самая вторая половина, которую Филин обещал Гурову за свободу Дрозда. Та самая половина, из-за которой все началось. Еще неделю назад Скворец думал, что эти деньги решат все проблемы, а теперь он ненавидел их всем сердцем.

— И какой теперь от них толк… — Соловушка прикусила губу. — На них не купить семью, — она посмотрела на Скворца. — Что будет теперь?

— Я не знаю, — Скворец поджал губы и еще раз посмотрел на Соловушку.

— Я так хочу все это забыть, — Соловушка обхватила голову руками. — Начать все с чистого листа.

«Начать все с чистого листа» когда-то именно это сказал ему Филин, прежде чем дал имя и дом. Сколько чистых листов позволено начать и когда уже закончится этот черновик? Сможет ли он начать все с начала, забирая с собой старые локации и имена. Скворцу оборвали крылья и выбросили, будто бездомную собаку. А значит, пришло время стать сильнее и могущественнее. Когда-то Филин говорил, что не хочет, чтобы его дети стали хищными птицами, следуя его примеру. Но разве сейчас может быть иначе? Скворец должен стать хищником и похоронить певчую птичку.

— Мы можем, — он опустился перед Соловушкой на колени. — Новые имена, новые мы в новую жизнь. Туда, где мы больше не будем жертвами.

Соловушка долго смотрела на парня, пытаясь найти в нем черты Скворца, но его не было. Больше не было ни Скворца, ни Соловушки. Они были похоронены вместе с Дроздом и Филином. А над крестами теперь возвышались совершенно чужие люди. Не осталось ни следа от детей, что прятались в лесополосе, чтобы наконец-то найти уединение. Теперь они остались одни, но радости больше в этом не было, как в начале весны. Больше не было Филина, что запрещал им покидать территорию дома лишний раз. Больше не было Дрозда, что был так яро против их влюбленности. Теперь впереди был весь мир и абсолютная свобода. Но почему-то сейчас оперение с крыльев опало, и остались лишь голые кости, что обуглятся на ярком летнем солнце.

Глава 19. Гнездо

«…Душа моя, огнём и дымом,

путём небесно-голубым,

любимая, лети к любимым

своим…»

Из фотоальбома. Борис Рыжий.

Кошмары вернулись. Щегол не знал, с чем это можно связать. Вероятно, это из-за тягучего ожидания вестей от Ласточки, вероятно, из-за жуткого Матросова, чей образ намертво засел в голове Щегла, а вероятно, из-за предательства, на которое они пошли вместе с Сизым. Кто-то может сказать, что это никакое не предательство, раз сделано во благо Гнезда. Но, зная Сокола, можно быть уверенным, что если поступиться с его принципами, то наказание последует незамедлительно. Сокол был радикален, консервативен и однобок в принятии решений. Наверное, его можно было отнести к той категории людей, что делят мир на черное и белое, а что-то новое воспринимают в штыки. Щегол боялся увидеть однажды Сокола в гневе, ведь обычно он свой негатив сводил в тишину (наверное, у Ласточки научился). Но молчание не сможет сдержать всей его ненависти, если он узнает о проступке Щегла и Сизого.