– Что происходит?.. – оторопел Оракул. – Эй! Оками! Я приказываю тебе сесть обратно в кресло! Сядь!
Никто, ясное дело, не сел.
– Садись, говорю! – Тарэта топнул ногой. – Ты что, глухой?
Я сплюнул на пол измятый зубами стальной кулон и процедил:
– Нет, не глухой.
А потом воздал ему за всё.
За то самое зло, что он причинил не только мне, но и другим. За варваров, превращённых в рабов, за враньё и предательство, за попытку убить Джанко, за всё.
Я молниеносно схватил валяющуюся у кресла цепь, вырвал её из пола вместе с куском камня и размахнулся. Цепь вспыхнула красным огнём фагнума. Активный резерв астрального тела зашкалил так, что закружилась голова, и тело охватило морозом.
Один удар – и Жреца обмотало цепью.
От ужаса и боли его глаза чуть не вывалились из орбит. Он закричал очередную молитву, зная, что его ждёт, но я притянул его к себе и ухватил ладонью за шею, затыкая этот вопль. Появившиеся когти Следопыта пропороли кожу Оракула и вонзились в него по самую глотку.
Жар фагнума объединился с огнём Ган, и через пару секунд Тарэта вспыхнул в пламени, как факел. Я поднял его на вытянутой руке вверх, а потом швырнул на пол. Так, в цепях и в огне, он испустил дух, не успев произнести больше ни слова. Сгорел заживо.
Я покосился на меч на бархатной подушке, а затем повернулся к отцу.
Он смотрел на меня, не отрывая взгляда.
– Ну что, папа? Чего ты молчишь? – спросил я у него. – Нравится тебе результат твоего эксперимента? Хочешь, я возьму Меч Колидов в руки? Ты же так этого хотел.
– А потом убьёшь меня? – тихо спросил он.
Я ничего не ответил, но медленно пошёл на него.
– Кто дал тебе фагнум? – задал он следующий вопрос.
– Это всё, что тебя сейчас интересует?
– Нет, не всё.
Он сам пошёл мне навстречу, и с каждым его шагом по полу расползались трещины, а предметы по всей комнате поднимались с мест и зависали в воздухе.
Все, кроме меча. Он будто сам собой соскользнул с подушки и, глухо загремев, упал на пол.
– А теперь выбирай! – громче сказал отец. – Война уже полыхает, и тебе от неё не уйти! Выбирай, на чьей ты стороне!
Мы остановились друг напротив друга.
– Я останусь на своей стороне, – ответил я, заглядывая в его глаза.
– И что это значит?
– Это значит, что я найду свой путь решения задачи. Стану третьей стороной, которая всё закончит и восстановит справедливость.
Он прищурился.
– А род Колидов?
– Ты о нём ещё услышишь.
– Значит, ты сделал выбор?
– Сделал. А вот тебе пора бы выбрать ещё раз. Ты сильный маг, гениальный врач и мог бы сыграть совсем другую роль в этой войне. Мог бы сделать всё иначе. Но как ты там говорил? Предавший однажды, предаст и потом. А ты предал меня.
– Пойми же меня, Кирилл! Мы обязаны завершить начатое, и мой сын – та сила, которой нам так не хватает в решающий час. Если ты выступишь на стороне Стокняжья, то они победят, а потом истребят всех Иномирцев до последнего мага. Они истребят нас снова!
– Никто нас больше не истребит! Если под твоим присмотром отряды Иномирцев принимают фагнум, то сделай так, чтобы они оказались бессильны и остались в тылу. Этим ты сохранишь им жизнь.
– Но…
– А я сделаю так, чтобы Тафалара больше не существовало. И много чего ещё.
– Тогда помни, что Тафалар – единственное место, где портал может быть открыт. Больше нигде. Если ты разрушишь его, то у магов того мира не останется шансов на выживание. И не забывай, что там твоя мама…
– Я про неё не забываю, в отличие от тебя!! – Во мне снова начала закипать злость. – Я вообще ничего не забываю! И твои цепи я тоже запомнил навсегда, можешь не сомневаться!
Предметы по всей комнате поднялись выше, дверь захлопнулась. Замки щёлкнули сами по себе.
Отец не собирался меня отпускать.
– Ты же меня не удержишь, папа, – процедил я, покрываясь бронёй Витязя и разгоняя активный резерв до предельных значений.
Какое число это было… три тысячи… четыре… пять… десять?.. Или двадцать?
– Не удержу, – согласился отец, – но всё равно не могу тебя отпустить. Возможно, во время нашего боя ты передумаешь. Я оставляю себе надежду. Больше у меня ничего не осталось, ты же знаешь.
Драться с отцом – последнее, чего мне хотелось.
Одно дело – Оракул Тарэта, которого я ненавидел уже давно. Мало того, что он повторно собирался сделать меня рабом, так в придачу его помощники чуть не скормили Джанко моему волку, чтобы в итоге притащить меня к отцу. Эти уроды не гнушались ничем.
Но отец…
Мы продолжали смотреть друг на друга, и ни один не решался ударить первым. Только и отступать никто не собирался: мой отец был таким же упёртым, как я. И уж если он вбил себе в голову идею, то вряд ли от неё откажется. Если бы он легко отказывался от своих убеждений, то вряд ли стал бы гениальным врачом.
– Если ты сейчас уйдёшь, сынок, то всё рухнет, – сказал он как можно спокойнее и почти без напора. – Тогда всё, чего я так долго добивался, потеряет смысл.
– Найди другой, – бросил я и снова покосился на меч, что лежал на полу.
Он будто сам просился в руку, мерцал красными прожилинами на клинке и сиял камнем на рукояти.
– Пройдёт время, и ты поймёшь меня, Кири…
На этом наш разговор завершился.
Мы ударили одновременно.
Он швырнул в меня всё, что находилось в комнате – стол, тумбу, кресло с цепями – а я вскинул руку и прочитал молитву ослепления.
От моей ладони сверкнула молния Бартла, но на этот раз не жёлтая, а красная. Удар усилился фагнумом и сшиб отца с ног, а потом меня и самого снесло в сторону – кресло вжало моё тело в стену, а цепи будто ожили, тут же скрутив меня по рукам и ногам. Стальные перчатки начали надеваться на пальцы, собираясь снова их сковать.
Меня подняло к потолку и стянуло так, что я закричал.
Отец стоял внизу, ослепший от молитвы, но всё равно управлял мной вместе с креслом. Его телекинез был настолько силён, что даже звенья цепей, что я разгибал силой рук, снова сгибались обратно и окутывали меня ещё больнее.
– Останься со мной, сынок! – крикнул отец. – Больше никаких Жрецов не будет! Не будет цепей! Только останься! Останься!
После всего, что он со мной сделал, я не верил ни одному его слову.
Прижатый к потолку и овитый цепями, я принял образ Следопыта, и такого со мной ещё не было: появился не просто зверь, а жаждущий крови хищник.
Рубашка затрещала от напора мускулов, ремень на поясе больно впился в окрепшее тело. От гнева и боли мой внутренний монстр вырвался наружу и начал крушить всё вокруг. С жалобным скрипом цепи порвались и мелкими осколками разлетелись по комнате, будто пули – по стенам пронеслась густая дробь ударов.
Я процарапал потолок когтями, зацепился за него, а затем ухватил падающее кресло. Оно воспламенилось от моей раскалённой брони и тут же полетело в отца. Рухнув вниз, кресло вспыхнуло красным огнём ещё ярче, озарив комнату, ну а я уже карабкался по потолку.
Когти пробивали каменную поверхность и надёжно держали меня.
Секунда – и Следопыт спрыгнул вниз. Точно туда, где лежал меч.
Вот теперь никакие сомнения меня не терзали: взять его или нет. Когтистая ладонь молниеносно схватила тяжеленное оружие за рукоять, и на секунду меня объяло жаром.
В глазах потемнело.
Меч будто обладал собственной волей и прямо сейчас проверял мою силу, чтобы позволить собой владеть. Он оттянул руку к полу, не давая шевельнуться.
Моё замешательство чуть опять не стоило мне свободы – каменные плиты пола с хрустом вырвало из-под моих ног, а затем вся эта громада завертелась воронкой вокруг меня.
Ещё несколько секунд, и отец бы снова скрутил моё тело, как цепями.
Но в этот момент Меч Колидов решил, что я всё-таки достоин его носить. Красные прожилины на чёрном клинке вспыхнули ослепительными лучами, оружие стало легче и удобнее, полностью подстраиваясь под рост и силу Следопыта.
Ну а потом я пустил его в дело.
