Катя и Гектор при тусклом освещении коридора тщательно рассмотрели оба снимка. На первом – большая группа людей: альпинисты, местные проводники в халатах и киргизских шапках, носильщики с тюками. На втором снимке – мужчина лет под шестьдесят, высокий, слегка сутулый, в круглых очках, в теплом свитере и пиджаке, чем-то напоминающий Паганеля, с полевым биноклем и подзорной трубой в чехле на груди – крест-накрест. Рядом с ним – статный молодой блондин в кожаной куртке летчика и армейских галифе, заправленных в сапоги. За его плечами – винтовка. Фон снимка размытый, серый – вроде склон горы.
– Фотограф Юсуф Шахрияр, он рядом с альпинистом Погребецким, – Горбаткин указал на первый снимок.
Катя увидела молодого мужчину азиатской внешности в модной в 1931 году толстовке и черной шапке – ей показалось, китайской, из шелка. За его спиной – надетый подобно рюкзаку на лямках – большой черный кофр: фотооборудование. Футляр от фотоаппарата, болтавшийся на ремне на его шее, – пуст. Наверное, он одолжил свой фотоаппарат альпинистам для группового снимка. Рядом с ним подросток в гимнастерке не по росту и в расшитой тюбетейке. Он держит в руках треногу для фотоаппарата. Рядом с ним стоят еще два кофра.
Так вот какие они были… Катя разглядывала членов пропавшей экспедиции.
– Иван Венедиктович Велиантов – выдающийся орнитолог, – пояснил Горбаткин. – Ученый энциклопедист, он знал восемь языков, помимо научной и преподавательской деятельности в университете занимался литературой – переводил Байрона, Шиллера, Гете, Гофмана, Метерлинка. Кроме орнитологии обладал глубокими знаниями в лесоведении, почвоведении, дендрологии. Он близко дружил с сыном географа Семенова-Тян-Шанского Андреем, тоже географом и переводчиком. Павел Ланге – его помощник и ученик. Не только зоолог, но очень способный таксидермист, обогативший наш музей настоящими шедеврами.
– Снимки сделаны, судя по всему, малоформатной «лейкой», ее с середины двадцатых начали выпускать, – определил Гектор. – При каких обстоятельствах погибла экспедиция – известно?
– Никто не знает, за все годы ничего не выяснили. Вроде их всех убили басмачи. Но даже тел не нашли, – ответил Горбаткин. – Три года назад музей планировал отметить стопятидесятилетний юбилей Велиантова, но из-за ковидных ограничений празднование отложили. Архив, обнаруженный Красновой в библиотеке, тогда даже не стали разыскивать. В сущности, пропавшая экспедиция 1931 года долгие десятилетия оставалась забытой и закрытой страницей истории нашего музея. А ведь, судя по письмам профессора Велиантова, поднятых Еленой Станиславовной, они тогда совершили удивительное открытие – первыми обнаружили экземпляры Синей птицы на Тянь-Шане.
– Мы видели в Верхнем зале витрину с Синими птицами, – сказала Катя. – Экземпляры, добытые тогда Велиантовым и Ланге?
– Нет, витрину оформили гораздо позже. Первые экземпляры Myophonus caeruleus орнитологи начали наблюдать на Тянь-Шане в конце сороковых – пятидесятых годах. Тогда она еще считалась большой редкостью, ее ареал обитания далеко на юге, в тропиках. Затем она распространилась дальше на север и сейчас обычна в Средней Азии. Но пропавшая экспедиция видела Синюю птицу на Тянь-Шане в 1931 году – настоящая научная сенсация! К сожалению, из-за гибели всех участников музей не располагает подробными данными об их выдающемся открытии.
Катя смотрела на фотографию пропавшей экспедиции. Подобно героям пьесы Метерлинка, они шли в неизведанное. Синяя птица рядом с отрубленной головой китайского носильщика. Лапки, запутавшиеся в растрепанной китайской косе… Катя на мгновение закрыла глаза – картина из письма Велиантова всплыла перед ее мысленным взором. Символ счастья, попавший в силок смерти и крови…
– Вы сами по профессии орнитолог? – спросил Горбаткина Гектор.
– Так точно. – Горбаткин глянул на него. – И с «лейкой» вы тоже угадали профессионально. Я заведую хранилищем коллекции птиц. – Он указал на стенд на противоположной стороне: на фотографиях – трупики птиц, утыканные булавками. С бирками на столе.
– Вы таксидермист, как Павел Ланге? – уточнил Гектор.
– Нет. Мне до Ланге очень далеко. Он был ас своего дела. У нас работает специальная команда профессионалов для консервации образцов.
– В коробке с бумагами мы нашли заявление от некоего Юрия Велиантова, переводчика с китайского, – объявила Катя. – Вам известно, кто он? Родственник профессора?
– Племянник. Двоюродный, – раздался скрипучий голос.
Они обернулись. К ним по коридору шествовала, опираясь на костыль, Адель Викторовна – хранитель оссуария.
– Лена меня дотошно расспрашивала, порывшись в пыли библиотеки. Уговорила поднять директорский административный архив. Зачем ей все понадобилось – не сочла нужным мне пояснить, ускользала угрем, но умоляла горячо. И я сдалась, – заявила ученая дама.
– Краснова собиралась написать монографию о пропавшей экспедиции, ревниво реагировала на любой интерес со стороны, копала материалы для себя, – быстро ввернул Горбаткин.
– Она вам сама призналась, Сева? – Адель Викторовна зорко оглядела их, разом притихших, стенд со снимками. – Юрий Велиантов – переводчик из университета и родич профессора, единственный его потомок. В начале шестидесятых, согласно ведомости о зарплате, он поступил на службу в музей, ездил с делегациями музея в Китай, пока тот от нас не закрылся при Хрущеве.
– У Велиантова имелась еще сестра Полина, – напомнил Гектор. – Адель Викторовна, вам трудно стоять, присядем и поговорим?
– Некогда мне с вами рассусоливать. Нам надо готовить некролог Красновой и насчет похорон ее определяться. Насколько я выяснила для Лены, Юрий Велиантов недолго проработал переводчиком в нашем музее – летом шестьдесят второго года он погиб, находясь в отпуске. Я обнаружила в директорском архиве справку о его смерти.
– Где он проводил отпуск? – спросил Гектор.
– Понятия не имею. А насчет сестры профессора, молодой человек… Мама мне рассказывала о ней, они сидели в одном лагере с Полиной Велиантовой. Ее дважды арестовывали после смерти брата – в тридцать пятом и тридцать седьмом. Первый раз отпустили с Лубянки. А в тридцать седьмом впаяли десять лет без права переписки. В сорок шестом еще добавили срок. Она была поэтесса и переводчик. Мама мне говорила – написала сатирические стихи о вожде всех народов, не побоялась. Но, как у Булгакова в романе, всплыла вдруг бдительная морда – стукач, гнусавивший: «Закон об оскорблении величества». Вам интересно, отчего пропавшая экспедиция оказалась забытой на долгие годы? Да все поэтому. Боялись коллеги проявить интерес к родственникам врага народа. Предали остракизму даже безвинных мертвецов. А Пауль Ланге вообще был немец с Поволжья – куда уж больше… Вам, молодой, человек, ничего не напоминает? Ассоциации не посещают вашу красивую голову?
Гектор молчал.
– Теперь мы знаем правду, – сказала Катя. – Спасибо вам большое, Адель Викторовна.
У хранительницы оссуария внезапно зазвонил мобильный.
– Алло! Здравствуйте… примите самые искренние и глубокие наши соболезнования… Мы сами искали способ связаться с родственниками… с вами… Безусловно, окажем помощь с похоронами. Музей не останется в стороне. Елена Станиславовна – наша коллега и соратник, невосполнимая утрата… Конечно, конечно…
Катя поняла, кто звонит ученой даме. И ее догадка подтвердилась.
– Сестра Елены – Вероника Станиславовна, – объявила Адель Викторовна, отключившись. – Насчет похорон и участия в них музея.
– Пожалуйста, дайте мне ее номер, – смиренно попросил Гектор. – Нам с ней тоже необходимо связаться.
– Она звонила в музей и лично мне. Частная информация. – Хранительница оссуария опиралась на костыль. – Если я откажусь, вы силой отнимете у меня мобильный? Под пыткой выбьете из меня, старухи, пароль?
Катя ждала, что Гектор, по обыкновению, бросит свое «не пререкаться!», но он хранил молчание. Мрачный, с резко обозначившимися скулами на лице…
– Имя моего друга – Гектор, в честь героя Гомеровской Трои, – Катя смотрела хранительнице оссуария в глаза. – Он не заслужил ваших оскорблений, Адель Викторовна. Он в жизни многое совершил, защищая и меня, и вас, и альма-матер – музей, и ваше неотъемлемое право тихо-мирно заниматься научной работой. Спасибо, телефон родственницы Красновой мы сами узнаем. Нам не привыкать.