– Я родила ее в провинции, уехав на время от Мольера. Когда же она выросла, я привезла ее в Париж и выдала за свою сестру. Он же, обуреваемый страстью, сошелся с нею, и я уже ничего не сказала ему, чтобы не сделать несчастным и его. Из-за меня он совершил смертный грех! – последнее слово взлетело к потолку на пронзительно высокой ноте, Полянская поморщилась и рухнула на диван. – Нет! Это никуда не годится! Просто не годится!

Полянская репетировала роль почти три месяца, до премьеры оставалось не больше трех недель, и оттачивать мастерство, по сути, не было необходимости, но актрисе казалось, что она все еще не готова. Превозмогая усталость, она заставила себя подняться, сделала два глубоких вдоха и начала сначала.

– Я родила ее в провинции…

Звонок в дверь прервал монолог. Актриса поморщилась, но пошла открывать. Не накинув цепочку, распахнула дверь и воззрилась на седенькую старушку, стоявшую на пороге.

– Доброго денечка, Марианна Николаевна, – приветливо поздоровалась старушка и тут же перешла к нравоучениям: – Снова вы распахиваете дверь, не озаботившись тем, чтобы поинтересоваться, кто к вам пожаловал! Сколько раз ваш покойный отец предупреждал вас, что подобное поведение недопустимо, тем более в наши неспокойные времена!

– Бросьте, Антонина, кому придет в голову лезть в квартиру одинокой актрисы? Что, скажите на милость, у меня брать? Старые занавески или, быть может, газеты пятилетней давности?

– Не скажите, Марианна Николаевна, вор, он всегда найдет, чем поживиться. – Старушка бесцеремонно отодвинула хозяйку, освобождая проход, и прошла в гостиную. – Ох, ну и духотища у вас! Вы бы хоть окна открыли, впустили свежий воздух. На улице погода просто волшебная, а у вас здесь как в склепе.

– Вы же знаете, Антонина, я репетирую. Звуки с улицы мешают сосредоточиться. – Полянская прошла следом за старушкой, предварительно прикрыв входную дверь.

– Снова репетируете? Ох, Марианна Николаевна, вам о старости думать пора, о том, кто поднесет вам стакан воды перед смертью, а вы все роли учите!

– Я еще не так стара, – обиженно произнесла Полянская. – К тому же мне есть кому поднести стакан воды.

– Это вы о Лизавете? Хороша подмога! – Старушка фыркнула, выражая презрение. – И где же ваша помощница сейчас? Крутит хвостом перед очередным ухажером?

– Лиза не настолько ветрена, как вам бы хотелось думать, – вступилась за девушку Полянская. – Она учится в институте. А кавалеры? Так что с того? Ей всего двадцать четыре, может позволить себе дурить голову парням.

– Она и вам голову задурила, – гнула свое старушка. – Какая она вам родня? Седьмая вода на киселе, а туда же, в племянницы набивается. И как вы не понимаете, что весь ее интерес сводится к столичной жилплощади!

– Она действительно моя племянница, пусть и двоюродная. К тому же у нее, как и у меня, родни не осталось. Почему мы не можем искренне привязаться друг к другу и поддерживать нежные отношения?

– Нежные отношения? Когда это Лизавета была к вам нежна? Разве что после того, как вы на нее свою квартиру переписали. Да ваша матушка в гробу перевернулась, когда вы совершили эту глупость! И это в пятьдесят-то лет!

– Все, хватит. Мне надоел этот разговор. – Полянская решительно взмахнула рукой, заставляя старушку замолчать. – Говорите, зачем пришли, и уходите. У меня нет времени на разговоры обо всех этих глупостях.

– Я почтальон, моя дорогая, зачем еще я могу к вам прийти, если не по трудовой надобности? – Старушка поставила на стол потрепанный портфель из кожзаменителя, отщелкнула никелированный «язычок», покопалась в недрах баула и выудила на свет толстую пачку писем, перевязанных бечевкой. – Вот. Это за две недели.

– Все мне? – Полянская не сумела скрыть радости. – Надо же, все пишут.

– Ваши поклонники знают вам цену, не то что эта пигалица Лизавета. – Старушка не упустила возможности подпустить шпильку. – Она хоть к вам захаживает иногда?

– Разумеется, Антонина. – Полянская положила руку на плечо старушки. – Лиза приходит ко мне почти каждый день. И сегодня собиралась, так что беспокоиться обо мне не стоит. У меня все хорошо, и Лиза обо мне заботится. Это правда.

– Хорошо, коли так. – Старушка внезапно прослезилась. – Эх, Марианна Николаевна, я ведь с вашей маменькой пуд соли съела, вы у меня на глазах из прыщавой пигалицы в невероятную красавицу превратились, а теперь вот живете в своей квартире как затворница. Ни семьи, ни детей.

– Только не начинайте, Антонина, – в голосе Полянской зазвучали предостерегающие нотки. – Вы знаете, я нисколько не жалею о своем решении.

– Выгнать мужа за один проступок? Разве же это решение? Это глупость несусветная, вот что я вам скажу. И кто из мужиков не погуливал в свое время? Думаете, мой благоверный так все пятьдесят лет нашей совместной жизни возле моей юбки просидел? Нет и нет! Гулял и он, да только остепенился, когда я ему Сашеньку родила. И ваш бы остепенился, а вы его поганой метлой!

– Ладно, Антонина, за письма спасибо, за заботу тоже благодарю, но в жизнь мою не лезьте. Я с ней сама разберусь.

Полянская положила письма на стол и решительным шагом направилась к входной двери. Старушке-почтальону не оставалось ничего другого, как только последовать за хозяйкой. Распрощавшись на пороге, старушка ушла. Полянская вернулась в комнату и принялась разбирать письма. Обычно актриса радовалась, получая письма поклонников. Она перебирала их, прочитывая каждое от начала и до конца, выделяя особо понравившиеся места, группировала по разделам, откладывая те, что сильнее запали в душу, чтобы в минуты тоски и одиночества перечитывать их снова.

Но сегодня привычное занятие не доставило удовольствия. Мысли крутились вокруг поднятой Антониной темы. Лиза, ее Лиза. Девушка, которая внезапно появилась в ее жизни полтора года назад, на которую она изливала всю нерастраченную материнскую любовь и заботу, остается с ней лишь из-за квадратных метров столичной квартиры? Полянской не хотелось так думать о племяннице, но слишком уж часто в последнее время они стали ссориться. Пустяковые ссоры, обычные бытовые разногласия, но они причиняли актрисе боль.

Два месяца назад Лиза предложила переехать к Полянской. Сказала, что за ее здоровьем нужно кому-то следить, раз уж у самой тетушки не хватает на это времени. Актриса, за десять лет, минувших после развода, привыкшая жить свободно, ни на кого не ориентируясь и ни с кем не считаясь, категорически отказалась от предложения племянницы. Она не настолько стара и беспомощна, чтобы обременять собой девушку. Так она сказала Лизе, но на самом деле она просто не желала поступиться своей независимостью. А Лиза словно не слышала, твердила о том, что актрисе нужно хорошо питаться, регулярно гулять, пить витамины, и она, ее племянница, обо всем этом позаботится.

На прошлой неделе произошел настоящий скандал. Такого Полянская никак не ожидала. Лиза приехала в пять часов вечера, убралась в квартире, наготовила еды на неделю, даже заставила актрису выйти из дома и прогуляться пару кварталов, заявляя, что свежий воздух пойдет ей на пользу. Вернувшись с прогулки, они вместе поужинали, посмотрели какой-то незатейливый фильм, после чего актриса решила еще раз отрепетировать диалог из пьесы «Мольер». Она намекнула племяннице, что той пора уходить, но девушка словно не понимала намеков. Пришлось Полянской прямым текстом сказать племяннице, что та загостилась и ей пора возвращаться домой. На это девушка ответила, что планировала переночевать у тетки, мотивируя это тем, что актриса в последнее время плохо выглядит, у нее несвежий цвет лица, отеки, повышенное давление и за ней надлежит присматривать.

Разговоры о самочувствии никогда не радовали Полянскую, но слышать такое от цветущей девушки оказалось невыносимым. Впервые в жизни актриса кричала на другого человека не по роли, а выражая собственные эмоции. Она обозвала Лизу лгуньей, завистницей и, кажется, что-то сказала про квартиру. После этого Лиза сникла, тихо собралась и ушла, прикрыв за собой дверь.