Искупаться, что ли? Двадцать лет не купался. Да и умоюсь заодно…

Скоро я подошёл к пляжу. Бросил на песок котомку, сверху — одежду. Вода была холодной, но чистой и прозрачной. Плавал долго, жмурясь от удовольствия. А когда выходил на берег, понял, что за мной наблюдают.

Скрытно — кем бы ни был соглядатай, показываться он не спешил. Нападать тоже — по-хорошему, это следовало сделать, когда я только выходил. Пока не добрался до одежды и оружия, которое может быть спрятано под ней.

Но нападать на меня не торопились. Одежду тоже не трогали. И что ему нужно, интересно? Ждёт более удачного момента, чтобы напасть — например, когда я повернусь спиной? Ну жди, жди. Я вот двадцать лет ждал…

Я неторопливо, делая вид, что слежки не замечаю, натянул штаны. Прямо на голяк, нижнего белья крестьянский костюм не предполагал. Завязал пояс-верёвку, надел рубаху.

Пока возился, незаметно вытянул из котомки нож. Сунул за верёвку, прикрыл рубахой. Скотину режет — значит, и с человеком справится.

Где засел соглядатай, я определил, ещё когда выходил на берег. Залёг в высокой траве, метрах в двадцати от меня. И сейчас я просто бросился вперёд.

Он, должно быть, даже не успел сообразить, что происходит. Вскочить — вскочил. Убежать уже не смог.

Глава 5

Я в два прыжка догнал шпиона, свалил с ног. Придавил коленом к земле, заломил руки назад. Услышал тонкий, пронзительный вопль.

Выхватывать из-за импровизированного пояса нож определённо не требовалось. Оглядев и оценив противника, я решил:

— Не пищи. Сама виновата.

Ослабил хватку. Подо мной трепыхалась девушка примерно моего возраста. Русая коса толщиной в руку, сбившийся на плечи платок, из-под синего сарафана колотят по земле босые ноги.

Ничего такие ноги, с тонкими изящными лодыжками. Лица девушки я пока не видел. Непорядок. Строго спросил:

— Кто такая? Что здесь делаешь?

— Маруся я. — Девушка всхлипнула. — Их сиятельства графа Давыдова дворовая. Отпусти!

Она повернула ко мне голову.

Хорошенькая. Милое личико, пухлые губы, огромные голубые глаза.

— Что здесь делаешь? — повторил я вопрос.

— Стирать ходила, — Маруся дёрнула подбородком в сторону.

Я увидел в траве здоровенную корзину с бельём.

— Постирала?

— Да.

— А чего не уходишь?

— Тебя увидала.

— И что? — Я напрягся. Неужели кто-то почувствовал всплеск моей проснувшейся Силы? — Кто тебя послал? Кто велел за мной следить?

— Да никто не посылал. Пусти, окаянный!

Маруся снова дёрнулась.

— А зачем следила?

— Я не следила!

— А что ж ты делала?

— Ну… Я всех в округе знаю. Места у нас дикие, никто сюда не суётся. Их сиятельство, царство ему небесное, всех отвадили. И вдруг — ты. Я и решила поглядеть. Не думала, что заметишь. И вовсе не потому глядела, что ты голиком! Вовсе мне это не интересно.

Тут Маруся залилась краской. А до меня наконец дошло, чем было вызвано её внимание. Расхохотался.

— И как? Всё разглядела?

Я убрал колено со спины Маруси. Поднялся на ноги. Багровая девушка тоже встала и принялась преувеличенно старательно отряхивать сарафан. Я оглядел её фигуру. Кажется, в усадьбе графа Давыдова мне уже заранее нравится. Только вот есть один нюанс.

— Как ты сказала? «Их сиятельство, царство ему небесное»?

Маруся кивнула.

— Это ты про Давыдова?

— А про кого ж ещё?

Маруся направилась к корзине. Я её опередил, поднял корзину с земли.

— Давай, помогу. Нам, насколько понимаю, по дороге.

— По дороге? А ты, что же — к нам в усадьбу идёшь?

— К вам.

— Зачем?

— Дела, — туманно отозвался я. — А граф Давыдов, получается, умер?

— Ну да. Царство небесное, — Маруся прекрестилась.

— Когда?

— Вчера. — Она всхлипнула. — Поутру захворал, а к ночи уже преставился. Нынче отпевают. Молодой барин со всей дворней в церкви, а меня тётка Наталья не взяла, велела бельё перестирать.

— Расстроенной ты не выглядишь, — заметил я.

Маруся потупилась.

— Да чего я там не видала, на отпевании? Надо больно…

— А тётка Наталья — это кто?

— Ключница. Над всей дворней главная. Ты, ежели на заработки пришёл, мимо неё не проскочишь. Да только, думается мне, зря пришёл. Молодой барин усадьбу продавать будет. Вместе с нами, али по отдельности — не решил, говорят, пока. — Маруся вздохнула. — При старом-то барине, когда проведать наезжал — тише воды ниже травы сидел. А нынче — ишь, хозяин! Ихнее сиятельство ещё остыть не успели, а этот уж усадьбу продаёт.

— Что за молодой барин?

— Столичный. Модест Модестович Давыдов. Барину нашему двоюродный племянник. Единственный наследник. — Маруся фыркнула. — Дворня наша его Мандестом прозвала! Только ты, смотри, не проболтайся.

— Любите вы барина, — заметил я.

— А за что нам его любить? Ихнее сиятельство были, хоть нраву крутого, да справедливые. Про дела наши, хозяйство — всё знали. А этот понаехал — от всего нос воротит, платочком прикрывается. Глядеть противно. Родителей своих наследство, говорят, подчистую спустил. В карты играет да по балам шастает. Усадьба наша за его долги уйдёт. Он уж и руки потирает… А лакей ихний проходу не даёт! — Маруся шмыгнула носом. — По правде, так меня тётка Наталья нарочно в церковь не взяла, чтобы подальше от него. Мыслимое дело — в доме покойник, а этот подлец щупать лезет?

— Бардак, — согласился я. — А от чего старый барин умер, говоришь?

— Да кто ж его знает. Третьего дня здоров был, как бык. Хоть и старый, а помирать не собирался. Молодому барину так и сказал, когда тот приехал: мол, рано прилетел, стервятник. Не дождёшься.

— А когда молодой барин приехал?

— Дак, третьего дня.

— А на следующий день старому с утра поплохело? Хотя до того не хворал?

— Ну да ж.

— Интересно у вас тут. — Я перекинул корзину с бельём на другое плечо.

Досадно, конечно, что опоздал. Планировал провести со старым барином долгую доверительную беседу. На предмет — какого лешего в нежном младенческом возрасте оказался в глуши типа «волки срать боятся», а он платил моим типа-родителям за моё содержание? Теперь разговаривать, получается, не с кем. Ну, кроме молодого барина. Который вряд ли в теме, но с которым, похоже, вытанцовывается отдельный диалог.

— А тебя как звать-то? — спохватилась Маруся.

Это я сам выяснил недавно. На протяжении двадцати лет меня называли преимущественно «Эй!». Вчера оказалось, что у меня есть имя.

— Владимир.

— Ты вольный, да?

— Вольнее некуда.

— А что умеешь делать?

— Обладаю широким набором навыков. Амбизиозен, креативен, легко обучаем, нацелен на результат.

— Чего?

— Всё умею, — перевёл я. — К ночи заходи — понравится… Это, что ли, ваша усадьба?

После очередного поворота тропинки, ведущей через луг, вдали показалась тёмная стена. За ней виднелись какие-то строения.

— Ага.

Я кивнул и ускорил шаг.

* * *

Самым солидным сооружением на территории усадьбы выглядел частокол, который её окружал. Крепкий, в два ряда, состоящий из толстых брёвен, явно не собирающихся рассыхаться от времени. Старый барин тут осаду держал, что ли? Слева я увидел сооружение, о котором Маруся сказала, что раньше это был каретный сарай. Что находится в сарае теперь, не сказала.

Строение справа мне представили как флигель. А прямо передо мной находился дом самого графа.

В архитектурных стилях я никогда не смыслил. Сказать с уверенностью, смотрю на зодческий шедевр или на типовую застройку, не сумел бы. Но дом мне понравился. Он был сложен из кирпича, двухэтажный. Посреди широкое крыльцо, от него, направо и налево, два крыла. Над центральной частью дома — башенка, окруженная перилами балкона. Нормальная такая башенка, солидная.

— Ничего. Жить можно, — решил я, подойдя к дому.

Он явно знавал лучшие времена, но и разваливаться не собирался. Уже неплохо.