Россия – это русалка, недаром у этих двух слов общий корень.

Итак, фильм Джереми Гастингса строится как серия рассказов различных иноземных воинов, в разные эпохи оказавшихся на территории России вместе со своими армиями, и каждый рассказывает о некоем мистическом эпизоде, о некоем переживании, которое настигло его в походе и изменило навсегда.

Формально фильм Гастингса строится как серия интервью с этими иноземными захватчиками, эти интервью сняты в общепринятом духе документальных фильмов, где о некоем событии или явлении повествует ряд свидетелей и участников.

Люди сидят перед камерой и нечто произносят, но из-за того, что по большей части люди эти принадлежат глубокому прошлому, фильм наделяется привкусом спиритизма: не все, но большинство интервьюируемых давно уже прибывают в стране мертвых, и создается впечатление, что некий ушлый репортер (по кличке Ушлый Красавец) проник в эту туманную страну вместе со съемочной группой, чтобы записать признания тех, кто уже давно наслаждается прохладой небытия.

Но не все исповедующиеся мертвы. По ходу повествование того или иного рассказчика внезапно прерывается «экранизациями» событий.

В начале разворачивается история некоего половецкого хана – его и сыграл Дэвид Смутный, и это, без сомнений, одна из лучших его ролей. Глубокий, мрачный и в то же время сдержанный психологизм, который Смутный сделал своим фирменным знаком, смог вполне проявиться в этой роли, где актер сидит перед камерой, произнося свой монолог. Все, кто видел фильм, помнят тот эффект страшной усталости, пронизывающий лицо хана, причем это не душевная усталость, которая бывает у живых – ведь как бы ни был истерзан живой, в нем все еще живет жизнь, – усталость хана, как ее сыграл Смутный, это усталость мертвого, чья смерть утомительна и рутинна, как унизительная работа, длящаяся столетиями. Хан рассказывает, в общем-то, банальную историю о де вушке, о пленнице, захваченной им во время одного из набегов в русском городке. Восхищенный ее красотой, хан сделал ее своей наложницей, он окружил ее роскошью, дарил ей украшения, научил скакать на коне, другие русские девушкипленницы прислуживали ей, развлекали сказками и песнями. Но она оставалась печальной и после соития всегда плакала.

Как-то раз хан спросил ее, почему она плачет.

– Так велит мне черная курочка, – ответила пленница.

Оказалось, единственная вещь, которая у нее была при себе, вещь, которую она хранила с детства и с которой никогда не расставалась, была глиняная фигурка курочки. Она всегда носила ее на теле, зашитую в маленький шелковый мешок, и никому не показывала. Хан пожелал видеть курочку.

– Ее нельзя видеть никому, кроме меня, – сказала девушка. Но упрямый хан потребовал показать ему игрушку.

Когда он взглянул на курочку, что-то в нем надломилось. Его больше не радовали удачные набеги, лихие схватки, быстрые кони, сабли, ласки его жен… Вскоре он умер…

Ничего особенного нет в этой сказке. Но огромное лицо актера с азиатской бородкой и то, что, рассказывая, он постоянно шарит одной рукой по своему узорчатому халату… это странно и мучительно запоминалось.

Затем на экране возникал американский старик в красной байковой рубахе, живущий на уединенной ферме в Цинцинатти. Он долго, многословно и несколько маразматично повествует о том, как был рейнджером высокого класса, как их с группой ребят высадили десантом под Вяткой в 2038 году. Стояла зима. Там к нему привязалась некая снежинка – все она ложилась к нему на плечо и не таяла. Исчезала и снова появлялась, и рейнджер понимал – это она, та самая… Они выполнили задание – захватили секретный военный аэродром, парень вернулся к себе во Флориду, откуда был родом, но снежинка и там, даже в самые жаркие, раскаленные дни, все опускалась, танцуя, ему на плечо.

Ни психоаналитик, ни клиника психозов ему не помогли. Снежинка исчезла только после того, как он принял русское православие в 2058 году, двадцать лет спустя десанта под Вяткой.

Затем со своими рассказами появляются немецкий ефрейтор, не переживший зиму 1943 года, наполеоновский генерал, шведский мушкетер, воевавший под Нарвой, некий крестоносец Ливонского ордена, провалившийся сквозь лед Чудского озера, поляк Смутного времени, из тех, что служили Самозванцу, танкист Гудериана, еще один очень молодой немецкий офицер времен Первой мировой, японец, бывший на Дальнем Востоке в Гражданскую, кавказский террорист, засланный в Москву в начале 21 века, румынский полицейский, охранявший здание штаба в Одессе, и другие…

Джереми Гастингс осуществил свой план. В старости он перебрался в Россию, поселился в одном заштатном городе, где и умер. Говорят, он сильно пил, и это тоже было частью его программы – до этого он всю жизнь не прикасался к спиртному.

Один раз до него добрался один Ушлый Красавец – репортер «The Chronicle». Он застал Гастингса на огороде: в белой майке и камуфляжных штанах старик копался в грядках. Они отошли покурить. Гастингс был явно с похмелья. Но не все исповедующиеся мертвы.

– Are you happy here in Russia? – спросил Ушлый Красавец.

– Я не за счастьем сюда приехал, – Гастингс обнажил в улыбке медные зубы, вынимая из кармана камуфляжных штанов пачку сигарет «Прима».

После его смерти (его нашли в коридоре дома, где он купил квартиру; от трупа сильно пахло водкой) Ушлый Красавец снова приехал в тот город снимать фильм о последних годах жизни Джереми Гастингса, одного из последних великих кинорежиссеров Америки (Гастингс был частью той плеяды людей, связанной со студией The Holy Forest, с уходом которой окончательно ушло в прошлое само кино). Он встречался с людьми, знавшими Гастингса, брал у них интервью. Фильм, естественно, назывался «По следам "России"».

Соседи, собутыльники Гастингса говорили все одно: был душа-человек, любил Россию, пил как зверь… Говорили о его гениальности, о его причудах, о странном финале, который он избрал…

Попался один старичок, говорят, он хаживал к Гастингсу беседовать. Старичок в городе считался тайноведческим.

Чинно сидя в саду под яблоней, старичок сказал Ушлому Красавцу по-русски: «Вот что я вам скажу, дорогой мой дружок. Покойный Иеремия всю жизнь не любил Россию. Отца его убили русские на войне 2038 года. Отец его был ирландским сумасшедшим из Ольстера, кадровым военным, снайпером. Мать же его была индианка из Мексики, из старого рода колдунов. Джереми сам был тяжелый психопат, и часто мерещилось ему в бреду, что он могучий шаман. Джереми хотел подточить своим фильмом ту магическую защиту, которая издревле охраняла нашу страну от врагов. Но он опоздал: к тому времени, когда вышел его фильм, защита эта уже была снята. Сильные и слабые духи покинули нас, и мы обрели новую святость – святость беззащитности – в глубинах нашего забытого миром позора. Больше нас ничего не защищает, кроме Господа Бога. Да нам другой защиты и не надо. Господь всех нас, кто еще остался в мирах воплощения, защитит и успокоит».

И старичок угостил Ушлого наливным яблочком.