– Говорю тебе, она потому и в баню не ходит, что ей Сатанистка не велит, – шепелявил чей-то голос.

– Ладно, будешь мне гнать пургу. Может, ей стыдно такие мощи на людях показывать. Ты глянь на нее – за шваброй спрячется, – хихикнул кто-то в ответ. – Хотя мордашка симпатичная, одни глазищи чего стоят, да и сиськи вроде в норме…

– Ага, а бабка почему не ходит? – проигнорировав последнюю фразу, спросила собеседница.

– Ну не знаю, да и знать не хочу, лучше потри спину. – Разговор принял игривое направление, из чего Женька сделала вывод, что эти две женщины состоят в более чем дружеских отношениях.

Быстро помывшись, она юркнула в раздевалку и совсем уже было возблагодарила бога за то, что все обошлось, как к ее спине прильнула чья-то пухлая грудь и в ухо гнусаво пропели:

– Слышь, Дошлая, а ты не хочешь попробовать меня?

На мгновение замерев от ужаса, Женька шарахнулась в сторону, поскользнулась на мокром полу и едва не растянулась во весь рост. Дружное ржание над головой подтвердило самые страшные ее предположения.

Наслушавшись от бабы Маши различных историй о том, чем иногда кончаются подобные предложения, она сжалась в комочек в углу и лишь поглядывала на присутствующих исподлобья.

– Слышь, Верка. Она тебя не хочет! – игриво вильнула бедрами молодая девушка, чьи формы могли затмить прославленных голливудских красоток.

– Это мы еще посмотрим, – сразу окрысилась Верка и, протянув мускулистую руку с короткими толстыми пальцами, больно схватила Женьку за руку. – Встань!

Понимая, что перевес в силе явно не на ее стороне, девушка безропотно подчинилась.

– И что скажешь? – прошипела Верка, грубо поглаживая посиневшее от ужаса и холода тело Женьки.

– Ничего, – еле слышно проблеяла она. – Я… я… пожалуйста, отпустите меня…

– Почему я должна тебя отпускать? – женщина хищно прищурилась. – Ответь мне – почему? Ты такая симпатулька. Глазки голубенькие, волосики светленькие. Ну прямо ангелочек.

– Я… я… – забормотала Женька, едва не теряя сознание, – потому что я – девушка.

– Что-о-о?! – От неожиданности Верка опешила, а затем, задрав голову, зычно расхохоталась. – Нет! Вы видали?! Девушка!..

Присутствующие, кто так же громогласно, кто тоненько подхихикивая, вторили ей.

– Верка, а ты спроси: карга не собирается принести ее в жертву дьяволу? У них, у сатанистов, целомудрие в чести… – сквозь смех спросила обладательница роскошного тела. – Я слыхала, что на ее счету не одна загубленная душа.

Смех понемногу стих, и все присутствующие с любопытством уставились на Женьку. Она стояла, трясясь словно осиновый лист, в крепких руках здоровенной Верки.

– Тебя спрашивают, – тряхнула ее та. – Отвечай!

– Нет, нет, – отчаянно замотала головой девушка. – Она меня не обижает. Как раз наоборот…

– Да?! – Верка недоверчиво хмыкнула. – Лялька ведь не врет… Бабка твоя вместе с пацанами приносила людей в жертву.

– Как это? – Женька попыталась освободиться от влажных объятий любительницы острых ощущений.

– А так, – не ослабила та хватки. – Головы отрезали, крест перевернутый вешали и пляски устраивали…

Ошалело хлопая глазами, Женька силилась понять, о чем ей говорят, но не могла. Перед мысленным взором вставала тихая улыбка бабы Маши и ее натруженные узловатые руки, которые она любила кротко укладывать на колени…

Неизвестно, чем бы закончился этот своеобразный диалог, но в раздевалку вошли две охранницы и, отчаянно горлопаня, принялись отдавать приказания.

В камеру Женька вернулась еле живая и на все расспросы соседки лишь отрешенно мотала головой.

Со временем эта сцена постепенно была вытеснена из памяти монотонностью тюремного бытия. Сейчас же, слушая зловещий шепот бабы Маши, Женька вдруг со всей отчетливостью поняла, что здесь, где она прожила почти год, хороших людей быть не может. Иногда, правда, случаются ошибки, к жертвам которых она причисляла и себя, но в большинстве случаев обитательницами этого учреждения «АЯ» номер такой-то… были отъявленные мерзавки.

– Чего затихла? – вторглась в ее размышления соседка, незаметно подходя и усаживаясь рядом. – Испугалась?

– Нет, – Женька попыталась улыбнуться. – Чего мне вас бояться?.. Ведь так?..

– Тебе бояться меня нечего, – согласно кивнула та. – А вот остальные пусть боятся!

– То есть? – брови девушки поползли вверх. – Вы хотите сказать?..

Старушка молча кивнула, глаза ее при этом удовлетворенно поблескивали. Она поманила Женьку пальцем и, наклонясь почти к самому ее уху, произнесла:

– Я состою на службе… – И, предрешая вопрос девушки, продолжила: – У Хозяина! Он! Только он правит всем!

– Вы о ком? – все-таки вставила Женька.

– А кто, по-твоему, Хозяин дня и ночи?! Хозяин света и тьмы?! – Баба Маша резво вскочила со своего места и принялась метаться по узкому проходу, вскидывая руки кверху и хрипло выкрикивая: – Они все отняли у меня!!! Приди!!! Забери меня!!!

Закусив кулачок, девушка смотрела на соседку расширившимися от ужаса глазами. Сцены жертвоприношений, одна страшнее другой, суматошно мелькали у нее в сознании.

– Но как же так?! – не выдержав, воскликнула она наконец. – Вы утешали меня, заботились обо мне…

– Потому что ты тоже помечена им! – хрипло рассмеялась баба Маша и, остановившись рядом с нарами, почти нежно погладила девушку по волосам.

– Нет! Нет! Это неправда! – замотала та головой, отпрянув от безумной старухи.

Но остановить ее, казалось, было уже невозможно.

Склонившись еще ниже над парализованной ужасом Евгенией, баба Маша забормотала какие-то заклинания, чередуя их с плевками через левое плечо. Неожиданно неистовство ее было прервано – дверь камеры с грохотом распахнулась, и на пороге выросла фигура старшего опера с неизменной резиновой дубинкой под мышкой.

– Что здесь происходит? – рявкнул он, проходя внутрь.

– А ничего. Соринка девчушке в глаз попала, вот я и вытаскиваю, – быстро нашлась баба Маша, резко отпрянув от перепуганной насмерть девушки.

– Соринка, говоришь? – недоверчиво прищурился опер. – С соринками мы тоже можем управляться… А ты, старая, пойди пока погуляй. Иди, иди…

Той не нужно было повторять дважды. Смиренно сложив руки за спиной, баба Маша засеменила к выходу. Там ее уже ждал Серега-Мопс, неизменный и верный спутник старшего опера.

Славился он особой жестокостью, а прозвище свое получил за перебитый в драке нос. После починки тот оказался вдавленным глубоко внутрь. При наличии такого профиля, да еще вкупе с огромными навыкате глазами, Серега не мог напоминать никого другого.

Оставив без внимания подобострастную улыбку бабы Маши, он ткнул ее кулаком в сгорбленную спину и вывел в коридор.

После их ухода в камере воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь звонкой дробью капель холодной воды о раковину.

– Что, кран совсем не держит? – не выдержал наконец опер.

Женька неопределенно пожала плечами, внутренне собираясь для неприятного разговора.

Сам по себе визит заместителя начальника тюрьмы не вызывал ничего удивительного. Он любил захаживать к заключенным и среди бела дня, и ночью, но то, что соседку при этом выдворили из камеры, очень настораживало.

– Нда-а-а, – протянул опер неопределенно, качнувшись на каблуках высоких сапог, и вдруг ни с того ни с сего брякнул: – Соседка не обижает?

– Чего? – опешила от неожиданности Женька, недоумевая – почему это вдруг его заинтересовали их взаимоотношения.

– Соседка, говорю, не обижает? – терпеливо, что само по себе тоже было невероятным, повторил опер.

– Не-е-ет, – замотала девушка головой. – Все нормально…

– Жалоб никаких нет?

– Все нормально, – тупо повторила Женька и едва не заскулила, сообразив, что самые главные вопросы он оставил «на потом». – Все нормально, Иван Сергеевич… Ой! Простите, товарищ майор, то есть гражданин…

– Да, ладно тебе, не части. Можешь по отчеству, я в принципе не против. – Опер еще раз качнулся на каблуках и, подойдя поближе, приподнял лицо Женьки кончиком резиновой дубинки. – Ты ведь неплохая девушка… Похудела очень, но это поправимо…