– Что у тебя с ней за дела? – настаивала Виктория Федоровна.

– Это мужчина, – машинально поправил ее Андрей Васильевич.

– Это мужчина?! – палец Виктории Федоровны ткнулся в мою сторону.

– Дилер, который должен мне позвонить, – мужчина! – заорал Раменский.

– Какой еще дилер? – удивилась Виктория Федоровна. – Ты же сказал, что эта дамочка – твой охранник. Или я ослышалась?

Раменский тихо, но внятно матерился, Виктория Федоровна удовлетворенно улыбалась, а я… Я продолжала сидеть в хорошо протопленном холле загородного дома Раменских, поневоле слушая через открытое окно столовой всю эту нудную перепалку.

Она, кстати, происходила за трапезой. Я не любитель принимать пищу в середине дня. Честно говоря, мне ближе европейский гастрономический тип – плотный завтрак с утра и хороший обед вечером, но не слишком поздно; ужинать я давно разучилась.

Андрей Васильевич соблюдал время с двух до трех безукоснительно и старался ежедневно приезжать домой, чтобы перекусить, если можно назвать этим скромным глаголом плотный обед из пяти блюд плюс десерт.

Несмотря на зиму, Раменские почти безвыездно жили за городом – огромный дом в еловом лесу позволял вести такой образ жизни, равно как и наличие управляющего, механика, садовника, повара и многочисленной прислуги.

Городская квартира, как я понимаю, была чисто формальным местом жительства, хотя – и это я тоже вчера услышала за беседой супругов после утки, но перед пудингом – Виктория Федоровна Раменская периодически устраивала «налеты» на квартиру с целью застукать мужа «на месте преступления» с какой-нибудь девицей.

Несмотря на то, что у нее это еще ни разу не получилось, она не расставалась со своими подозрениями, а лишь прочнее в них укреплялась, предполагая за мужем не только супружескую измену, но и особого рода коварство, позволяющее ему ускользать от недреманного ока.

То, что Раменский крутится на работе как белка в колесе, во внимание не принималось. Не знаю, была ли у Раменского любовница, но работал он действительно как ненормальный и домой возвращался лишь под вечер, а уезжал в город в семь утра.

Впрочем, у меня тоже стали возникать кое-какие подозрения на его счет.

Дело в том, что Раменский каждый день уезжал в рекламное бюро – обычно после домашнего обеда – и проводил там час-полтора.

Внутрь мне заходить запрещалось, несмотря на мои строгие предупреждения Андрею Васильевичу, и я вынуждена была ждать босса в машине или в предбаннике, листая глянцевые проспекты.

Не уверена, что сам Раменский должен был заниматься рекламным обеспечением своей компании. И вряд ли его присутствие должно было быть ежедневным. Но он упорно ездил в бюро, очень нервничал перед визитом туда и возвращался оттуда крайне сосредоточенный и еще более деловитый. Вторая половина дня проходила в убыстренном темпе, как будто Раменский старался наверстать время, проведенное в рекламном бюро, и сам себя подгонял.

Я по-прежнему сидела в холле загородного дома и смотрела на старинные настенные часы, гнавшие по кругу узорную секундную стрелку.

– Маша, ты уже покормила Микки? – живо поинтересовалась Виктория Федоровна у пожилой женщины, подававшей к столу десерт. – А Ренат покушал? Ты помнишь, что он не любит острый соус?

Микки был одноглазым пекинесом преклонных лет, который в это время посапывал на своей теплой подстилке, расстеленной в углу холла.

– С Ренатом все как обычно, он очень доволен. Уточка, говорит, хрустит на зубах. А вот Микки… Что-то у него неладно с аппетитом, Виктория Федоровна, – пожаловалась Маша. – Третий день ест и хвостиком не виляет, как будто через силу.

– Надо позвонить ветеринару, – решительно сказала Виктория Федоровна. – А что, твоя девица так и будет тебя в одиночестве в коридоре дожидаться? Может, ее тоже стоит покормить?

– Она не хочет, – коротко ответил Андрей Васильевич. – Я предлагал.

– Неужели она стесняется? – притворно удивилась Виктория Федоровна. – Странно, твои любовницы обычно были довольно бесстыдные создания.

– Вика, я тебя прошу…

– Тебе что, мало было той низкорослой с кривыми ногами? – продолжала доводить мужа Виктория Федоровна. – Впрочем, она еще и косила…

– Не понимаю, о ком ты говоришь? – спешно дожевывая круассан, откликнулся Раменский. – Так из Норвегии звонили или нет?

– Ну та, с которой моя двоюродная сестра видела тебя на концерте.

– Что, снова собачатся? – усмехнулся появившийся в холле Ренат.

Он уже успел немного вздремнуть после сытного обеда и теперь был не прочь перекинуться парой слов перед тем, как выходить с боссом на трассу.

– Милые бранятся – только тешатся, – неуверенно произнесла я.

– Милые? – еще шире усмехнулся Ренат, решивший немедленно оспорить мое провокационное утверждение. – Да они бы друг другу давно уже головы поотрывали, если бы возможность предоставилась.

Касимов плюхнулся рядом со мной на испанскую софу и углубился в кроссворд.

Виктория Федоровна, очевидно, по натуре была садисткой. Мало того, что она без устали капала мужу на мозги, но еще и мешала ему нормально обедать, а ведь Андрей Васильевич любил поесть!

«Если бы я была на месте Раменского, – вдруг подумала я, – то изменяла бы этой мымре только из принципа, честное слово. Лучше бы она за собой последила, чем упрекать мужа. У них что, зеркал в доме нет?»

Виктория Федоровна, конечно, могла бы больше внимания уделять своей внешности. Я думаю, что ей было не больше пятидесяти или пятьдесят с небольшим. Для женщины это, конечно, серьезный возраст, но отнюдь не предел.

Однако Раменская быстро сдалась. То ли доконала суматошная жизнь супруги бизнесмена, то ли постоянная нервотрепка давала себя знать, но она явно опустилась. Плюнула на фигуру, перестала красить волосы, и теперь ее голову украшали седые букли, легкомысленно вившиеся на висках, – ни дать ни взять бабушка.

Впрочем, детей у них не было. И, наверное, Раменская просто комфортнее чувствовала себя именно в такой роли – «язвы и стервы».

Это позволяло ей, с одной стороны, постоянно чувствовать себя несправедливо обиженной гулякой-мужем, с другой – она сама себя растравляла подобными подозрениями, даже если они были небезосновательными.

«Такие люди съедают себя изнутри», – говорила моя тетушка.

Когда я рассказала ей про то, что сейчас работаю у Раменского, тетушка Мила немедленно вспомнила и Андрея Васильевича, и его супругу.

Дело в том, что моя дорогая родственница знала в этом городе всех и вся, и ее можно было использовать как справочное бюро – давали себя знать многолетняя работа в юридическом институте и широкий круг знакомств, в том числе и в околовластных структурах советского времени, преимущественно среди родственников и знакомых партийной верхушки города.

– Как же, как же! – всплеснула она руками. – Вика ведь была дочерью сводного брата жены второго секретаря горкома партии!

– А откуда взялся Раменский? – спросила я ее. – Он и в то время занимался рыбой?

– Был директором «Морских даров», – подтвердила тетя. – Правда, на прилавках этих самых даров не было, как ты понимаешь. Но под прилавком все водилось… Мне рассказывали, что свадьба Вики была очень пышной. Правда, поговаривали, будто Вика чересчур долго засиделась в девках, а Раменскому грозила серьезная ревизия. Вот он якобы и решил подстраховаться.

– Помогло?

– А как же! – подмигнула тетя. – Ведь у этого брата была хорошая поддержка в Москве! Правда, после того, как начались неприятности с Елисеевским магазином, тут тоже многие напряглись. Но Раменский только укрепился – к тому времени он перешел уже на работу в управление торговли, и посадили не его, а нового директора.

Тетя с удовольствием предавалась воспоминаниям. Она даже прикрыла очередной том Картера Брауна, которого получила вчера по подписке, не забыв заложить закладку на нужной странице.

– Не понимаю, как можно каждый день есть икру, – сказала она задумчиво. – Хорошая икра – это ведь всегда маленький праздник. Ну хорошо, пусть хотя бы по воскресеньям! А то ведь ощущения притупляются, и хочется еще чего-то более изысканного…