О чем они говорили?

Тами — о цаплях. Отец произнес слово на языке, которого не существовало, — может, просто набор звуков, но Игорь почему-то был уверен, что слово имело смысл, понятный Тами, но от него скрытый.

Отец ровно дышал и немного похрапывал. Игорь подоткнул одеяло, постоял минуту и вышел в коридор. В дальнем конце кто-то из медсестер провожал старушку в комнату, она упиралась и что-то выкрикивала. Обычная безрадостная картина.

Игорь прошел через опустевший холл в северный коридор. Ему нужно было увидеть Тами, убедиться хотя бы, что у нее все в порядке.

Если он скажет: «Тами, я люблю вас», она поймет или и эта фраза не произведет на нее никакого впечатления? А он способен произнести эту фразу?..

Только сейчас, глупо приревновав Тами к собственному отцу, Игорь смог признаться себе в том, что чувствовал уже давно. Любовь? Игорь вспомнил, как признавался в любви Лене и боялся, что она скажет «нет» или: «Пожалуйста, Игорь, поговорим о другом». Тогда были совсем иные чувства. Он хотел держать руки Лены в своих, хотел обнимать ее и целовать. Больше того, он просто ее хотел, это было нормальное мужское желание, ставшее реальностью несколько вечеров спустя, а тогда они долго бродили по улицам Хайфы, оказываясь в самых неожиданных местах, которые он почему-то четко запомнил визуально, но совсем не представлял — где, в каких кварталах, это было. Он все-таки вывел Лену к остановке двадцать пятого и проводил до дома, у подъезда опять говорил о любви, точно понимая, что именно любовью является все, что он к ней испытывал.

Почему же сейчас… Разве в его отношении к Тами было что-то общее с состоянием, которое осталось только в памяти, а память — уж это Игорь знал — склонна видоизменять случившееся, особенно чувства, которые много лет спустя представляются совсем не такими, какими были когда-то: радость может вспоминаться восторгом, плохое настроение — жизненной катастрофой, а любовь…

Он любил Лену, но вспомнил об этом отстраненно. Название чувства, а не пламя в груди.

Тами… Совсем другое. «Я люблю ее?» Он спросил себя и, как обычно, ответил определенно — он всегда отвечал определенно на любой вопрос, заданный самому себе. Иначе и спрашивать не стоило.

Да.

Тами в холле не было. Когда ее успели увести? Кто? Почему ее водят за руку? Слепая, да. Аутистка. Но она давно живет в «Бейт-Веред». Давно могла на ощупь определить, где что расположено, и передвигаться достаточно свободно. Аутизм помогает ориентации: однажды запомнив дорогу, Тами не могла ошибиться. Боялась новых препятствий?

Комната Тами была последней по коридору. У торцового окна, напротив выхода на лестницу. Дверь была закрыта, Игорь вышел на лестничную площадку, откуда была видна часть коридора, прислонился к стене и принялся ждать. Хотел увидеть Тами. Подойти к ней. Наклониться. Дотронуться до пальцев, чтобы она почувствовала его присутствие и поняла без слов, что он о ней думает. И может, тогда он решится сказать то, что давно, оказывается, хотел.

И что дальше?

Игорь привык просчитывать решения. Хотя бы на шаг, а если удавалось, то и на десять. Поступая на физфак, он точно знал, в какой области физики будет работать и в какую лабораторию постарается попасть после окончания университета. То, что так и получилось, он полагал не результатом везения и стечения обстоятельств (каковым все на самом деле и было, если беспристрастно анализировать ситуацию), а следствием собственного выбора и совершенных ради его достижения поступков. На деле поступки были достаточно хаотичны и могли ничем не закончиться, но Игорь редко в этом себе признавался — обычно видел ясную и точную цепь продуманно совершенных действий, приведших к желаемому результату — работе в лаборатории Вайдмана в Технионе.

Делая в свое время предложение Лене, он был уверен в их счастливом будущем — иначе не смог бы заставить себя сказать ей: «Давай поженимся».

А сейчас…

Стемнело. По коридору ходили тени людей. Сейчас кто-нибудь решит спуститься на этаж… И что? Никому он здесь не мешает, и нигде не написано, что посторонним нельзя находиться на лестнице между этажами.

Зажглись бра вдоль стен. Игорь никогда не был здесь в такое относительно позднее время, и ему показалось, что изменилась реальность: это был другой коридор, и цвет стен другой, и расположение дверей, и постеры висели другие, и вообще…

Игорь запаниковал — подумал на какое-то мгновение, что оказался в другом мире. Что, если здесь Тами здорова? Если видит? И мозг ее не спит? Тогда он сможет ей сказать…

Если в этом мире Тами здорова, что ей делать в «Бейт-Веред»? Ее здесь нет, она живет где-то с кем-то…

«Что только не придет в голову», подумал Игорь. Как любой физик, занимающийся проблемами квантовой запутанности и бесконтактных наблюдений, Игорь прекрасно осознавал, что живет в многомирии, и в какой-то из разветвленных реальностей Тами действительно видит. Представлял он и вероятности склеек, когда предметы попадают из одной реальности в другую. Прекрасно все понимая, Игорь редко примерял теоретические предположения к реальной жизни. Вероятность склейки, когда сознание перемещается в другую ветвь физической реальности, настолько пренебрежимо мала, что Игорь не принимал ее в расчет, думая о завтрашнем дне или назначенной кому-то встрече, на которую он — теоретически — мог не явиться, потому что по дороге оказался бы в мире, где он этой встречи не назначал.

Игорь выглянул в коридор — никого. Ожидая, что сейчас его отругает кто-нибудь из медсестер или врачей, он тихо потянул на себя дверь в комнату.

Тами стояла у окна, прижавшись к стеклу лбом и обеими руками опираясь о подоконник. Игорь успел разглядеть у стены коробку, в которую, по словам Томера, складывали законченные вязанья.

Ощутив движение в коридоре, он захлопнул дверь — слишком громко, пожалуй. Тами обернулась и посмотрела в его сторону. Увидела? Или это была всего лишь реакция на стук двери?

Тами молчала. Молчание тянулось, как нить из длинного мотка. Игорь не выдержал напряжения и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

— Я не люблю подобные названия, — сказал Эхуд, поморщившись. — Они позволяют обывателю думать, что физики тоже верят во всякую чепуху. Но после эксперимента с Хауфманом я бы и сам назвал это направление квантовой магией. Очень эффектно. Слишком.

— Слишком? — поднял брови Игорь.

Эхуд ночью вернулся из Инсбрука, где участвовал в эксперименте по бесконтактным наблюдениям в лаборатории Квята. Впервые — после долгих обсуждений, взаимных обязательств и утверждения материалов по технике безопасности — к опытам допустили человека. Зигмунд Хауфман работал у Квята с две тысячи девятого года и прекрасно разбирался в тонкостях процесса, он был хорошим экспериментатором, но в данном случае не это обстоятельство посчитали главным: единственный в лаборатории, Хауфман прошел все тесты — церебральный, вазомоторный, аналитический — и только ему из всех сотрудников можно было доверить не только приборную, но и наблюдательную часть.

— Могу представить, что написали бы журналисты, будь хоть один допущен к эксперименту.

— Когда-нибудь придется это сделать, — заметил Игорь.

— И это будет кошмарный день, — раздраженно сказал Эхуд, — потому что обывателю невозможно доказать, что происходящее — не вмешательство сверхъестественных сил, а один из фундаментальны эффектов квантовой физики.

— Тебя заботит мнение обывателей?

— Меня заботит реноме лаборатории! Не хочу, чтобы нас — тебя, кстати, тоже — изображали в прессе, как волшебников.

— Посмотрим, — пожал плечами Игорь. — Как, все же, это выглядело?

— В целом, как было предсказано. Но если смотреть взглядом человека, который…

— Оставь в покое чьи-то взгляды, — резко сказал Игорь. — Вижу, тебя результат так поразил, что ты готов сам назвать это магией.

— Впечатляет… — пробормотал Эхуд. — Хауфман, кстати, повел себя молодцом. Ему предложили искусственный сон, это сняло бы неприятные ощущения и возможный когнитивный диссонанс, но он отказался, подписал все бумаги. Задание никто не знал, кроме Квята и контрольной группы из трех человек, никак с лабораторией не связанных. Начали с небольшим опозданием, были неполадки в криогенной установке. Ты же знаешь, насколько пока капризен квантовый компьютер. Исправили. Хауфман сел на электрический стул…