Шелленберг, напротив, пришел в разведку, находящуюся в ведении Гиммлера, со студенческой скамьи. Этой службой тогда руководил Гейдрих. Он сразу, с первого же разговора, оценил по достоинству нового агента и поручал ему самые трудные и щекотливые дела. Шелленберг выполнял их так хорошо, что это привлекло внимание Гиммлера. С этого момента его карьера развивалась стремительно. В тридцать лет он стал полковником и руководил всеми службами разведки и контрразведки, которые зависели от рейхсфюрера. Но его амбиции были безграничны. Он мечтал о новом повышении в чине, и как можно быстрее. Так же сильно он хотел быть главным фаворитом Гиммлера и иметь возможность влиять на него.

Природа и стиль отношений Керстена с каждым из этих двоих носили отпечаток их характеров соответственно.

Генерал войск СС и Керстен познакомились в силу обстоятельств — оба они были частью постоянного окружения Гиммлера. Бергер сразу стал относиться к Керстену с нескрываемой враждебностью. Он питал инстинктивную органическую антипатию к этому добродушному толстому штатскому, который свободно расхаживал среди военных высшего ранга. Это выглядело неуместно, как будто пятно на самом видном месте.

Керстен, которого это только забавляло, однажды сказал Бергеру, что он тоже когда-то был офицером, только финской армии.

— Я этому не поверю, пока не увижу ваши бумаги, — ответил генерал.

Керстен показал ему документы, а кроме того, фотографию тех давних времен. Тогда Бергер сказал:

— Даже на фото у вас не получается выглядеть солдатом.

— Возможно, — сказал Керстен со всей возможной серьезностью, — но Гиммлер хочет сделать меня полковником ваших войск.

— Я бы вас и капралом не сделал, — пробурчал Бергер.

Тем не менее в соответствии с категорическим приказом Гиммлера, который хотел, чтобы его главные заместители находились в отличном состоянии здоровья, а значит, работали как можно более эффективно, Керстен должен был осмотреть Бергера.

— Я такого не терплю и не поверю ни одному слову насчет ваших треклятых чудес, — заявил генерал.

— Все равно раздевайтесь.

Командующий войсками СС повиновался, ворча и ругаясь. Но после того, как Керстен провел диагностику подушечками пальцев и стал перечислять все проблемы, которые донимали Бергера, генерал — в его голосе больше не было ни следа грубости или презрения — вдруг воскликнул:

— Откуда вы это знаете? Об этих болячках даже Гиммлер не знает, я ему ни слова не говорил!

Постепенно в ходе лечения Бергер все-таки начал доверять Керстену, а потом даже стал к нему относиться почти по-дружески, хоть и несколько брюзгливо. Доктор понял, что, кроме армейской выправки и дисциплины, Бергера очень волнуют вопросы собственной чести. Гестапо, концлагеря и расизм были ему отвратительны. Для него не было ничего общего между войсками СС, настоящими солдатами, — и палачами СС, с которыми он запрещал общаться своим людям^{7}.

Знакомство Керстена с Шелленбергом произошло сильно позже. Глава разведывательной службы рейхсфюрера много путешествовал. Во время его кратких визитов в штаб-квартиру его отношения с доктором не выходили за рамки привычной безличной вежливости. Но они оба, не показывая этого, пристально наблюдали друг за другом и наводили справки.

Они надолго оказались вместе летом 1942 года, когда Гиммлер устроил свою полевую штаб-квартиру в бывшей русской казарме около Житомира, в Украине. Гиммлер категорически настоял на том, чтобы Керстен осмотрел Шелленберга, которого он очень высоко ценил. Когда Гиммлер сказал об этом доктору, тот был сильно удивлен: Шелленбергу было тридцать два года и он был в прекрасной физической форме.

— По правде говоря, я не верю, что ему нужно ваше лечение, — сказал тогда Гиммлер. — Но во время сеансов вы сможете его хорошо изучить и составить свое мнение о его характере. Он очень силен, и будущее за ним. Но меня волнуют его непомерные амбиции.

Их первая встреча произошла в необычных обстоятельствах. Было уже темно, и Керстен лег спать в предназначенном ему убогом домишке на территории бывшей русской казармы. Дверь бесшумно отворилась, и вошел Шелленберг. Его худощавый изящный силуэт отделился от серой стены. Светлые волосы казались бледными при тусклом свете. Молодой полковник взял стул и сел около кровати Керстена. Разговаривали вполголоса.

— К вам меня послал Гиммлер, — сказал Шелленберг.

— Он меня предупредил, — ответил Керстен.

Они молча смотрели друг на друга. И тот и другой знали, что целью этого визита был медицинский осмотр. Но ни тот ни другой не шевельнули и пальцем в эту сторону. Они изучали друг друга, соизмеряли.

— Я счастлив наконец по-настоящему познакомиться с вами, полковник, — медленно произнес Керстен. — У вас много врагов в окружении рейхсфюрера. Вы слишком быстро преуспели. Но что касается меня, то вам нечего бояться. Наоборот, я мог бы вам помочь, если мы станем друзьями.

Шелленберг ответил не раздумывая:

— Я это прекрасно знаю, Herr Medizinälrat, и я пришел просить вашей дружбы. Я сделаю для этого все, что нужно.

— Очень хорошо, — ответил Керстен.

Он откинулся на подушки поудобнее, скрестил руки на животе и продолжил:

— Я так понимаю, судя по тому, что мне говорили, вы хотите стать генералом. Вас за это осуждают. Считают, что вы слишком торопитесь. Я считаю, что это совершенно естественное желание для такого человека, как вы. Думаю, что смогу вам помочь.

В полумраке показалось, что светлые глаза Шелленберга расширились. Он сказал:

— Вот увидите, я заслуживаю вашего доверия.

С этого времени прямо или косвенно, но всегда с безупречной ловкостью, которая никогда не давала повода подозревать их в сговоре, Шелленберг поддерживал начинания Керстена. В отношении помилования шведских шпионов как раз его содействие — так как он был главой контрразведки — стало решающим.

7

Итак, после возвращения из Швеции и перед тем, как рискнуть хоть словом обмолвиться Гиммлеру о задуманном плане, Керстен по очереди прощупал Шелленберга и генерала Бергера.

Оказалось, что оба они склонны поддержать проект даже больше, чем он надеялся. На это у Шелленберга было две причины. Он видел, что влияние Керстена на рейхсфюрера все время усиливается, и очень рассчитывал на его посредничество, чтобы стать самым молодым генералом в Германии. В то же время он видел — а он был очень хорошо информирован, — что шансы Гитлера стремятся к нулю. Его характер и выполняемые обязанности научили его делать несколько ставок одновременно, поэтому он сразу понял все преимущества, которые ему в случае победы союзников принесет участие в спасении тысяч заключенных.

Что же касается генерала Бергера, то с ним было еще проще. Старый солдат испытывал глубочайшее отвращение к зверствам, творящимся в концлагерях, и его честолюбие очень оскорбляло то, что люди, находившиеся под его началом и носившие форму СС, служили там надсмотрщиками и палачами.

Таким образом, для начала в команде Керстена были Брандт, личный секретарь, поверенный и хранитель всех тайн Гиммлера, командующий армией рейхсфюрера Готтлоб Бергер и руководитель его разведки Вальтер Шелленберг.

С другой стороны, его заклятыми врагами были начальник гестапо Кальтенбруннер^[57], все его агенты и Главный штаб. Эти люди не только категорически противились любым шагам в сторону освобождения людей из жалости или милосердия (поскольку они считали их попыткой подорвать их собственную власть), но в дополнение к этому они еще и питали к Керстену личную ненависть, возраставшую в той же мере, как увеличивалось расположение Гиммлера к Керстену и удлинялись утвержденные рейхсфюрером списки помилованных.

Хотя Кальтенбруннер унаследовал должность Гейдриха, он почти ничем на него не походил. У него не было ни ума, ни образования, ни хладнокровия его предшественника. Он был мрачен, жесток и фанатично привержен пыткам и казням. Каждый раз, когда после успешного вмешательства Керстена бывало спасено несколько жизней, Кальтенбруннер впадал в дикую ярость. Он маниакально ненавидел присущие доктору толерантность, чувство человечности и сопереживания.