Керстену хотелось заткнуть уши. Его тошнило. Еще никогда в нем не было так сильно ощущение, что он живет среди сумасшедших. Кровавый психопат… полубезумный фанатик — от этой пары можно было самому сойти с ума.

— Итак, — спросил он, изо всех сил стараясь успокоиться, но зная, что сейчас надавит на самое чувствительное место Гиммлера, — вот так проявляется хваленая честь ваших СС? Служить палачами?

— Это неправда, вы не должны так говорить! — заорал Гиммлер. — Мои СС — это солдаты. В лагерях служат отбросы нашей армии. Все отлично устроено.

Во время лечения Гиммлер привык говорить с Керстеном, отбросив всякую сдержанность. Сейчас к этому добавилось еще и профессиональное тщеславие, и в его голосе опять зазвучали властные и хамские нотки.

— Вот как все рассчитано, — сказал он. — Солдат или унтер-офицер СС нарушает правила: неподчинение приказам вышестоящего начальства, опоздание из увольнения, незаконное отсутствие или что-то в этом роде. Его вызывают на дисциплинарную комиссию. Там ему предлагают альтернативу: понести наказание с занесением в военный билет, что исключает любые возможности повышения, или стать лагерным охранником со всеми привилегиями и свободами в отношении заключенных. Он выбирает второе. Хорошо. Через некоторое время по его прибытии в лагерь его начальник просит — заметьте, не приказывает, а всего лишь просит — пытать, а потом убить заключенного. Обычно новоприбывший возмущается. Тогда начальник предоставляет ему выбор: вернуться в свою часть, где его накажут за нарушение дисциплины при отягчающих обстоятельствах, или выполнить задание. Обычно солдат предпочитает остаться. В первый раз, когда ему надо причинить человеку боль или убить его, он делает это скрепя сердце. Во второй раз ему уже легче. Наконец, он входит во вкус и начинает хвастаться делом своих рук. Но поскольку сейчас еще не время открывать это широкой публике, его ликвидируют и заменяют новым.

Двое собеседников надолго замолчали. Гиммлер — чтобы насладиться законной гордостью таким хитроумным методом решения проблемы, а Керстен — чтобы прийти в себя.

— Эту систему разработали вы? — спросил он.

— О нет! — воскликнул Гиммлер с горячностью, только подчеркнувшей глубочайшую уверенность. — О нет! Это сам фюрер! Его гений способен продумать все до мельчайших деталей.

— А пытки? — спросил Керстен. — Это тоже он распорядился?

Порыв негодования опять заставил худосочное тело Гиммлера подняться с походной кровати.

— Да как вы могли подумать, что я могу сделать что бы то ни было без приказа Гитлера? — закричал он. — И если самый великий ум, когда-либо живший на этой земле, приказывает мне принять такие меры, как я могу их критиковать?

Он посмотрел Керстену прямо в глаза и сказал вполголоса:

— Вы же прекрасно знаете, что я не могу никому причинить боль своими руками.

Это было правдой. И никто, кроме Керстена, не знал, насколько слабая и вялая нервная система у его пациента. Верховный властитель палачей, мастер пыточного дела, он не выносил ни чужих страданий, ни вида крови, даже капли.

— Итак, — опять заговорил Керстен, — а если самый великий ум на земле прикажет вам убить вашу жену и дочь?

— Я сделаю это, ни секунды не раздумывая, — порывисто ответил Гиммлер. — Ведь фюрер будет знать причины, по которым он отдал такой приказ.

Керстен тяжело поднялся со стула. Сеанс лечения был закончен.

— И тем не менее, — сказал он, — вы войдете в историю как главный убийца всех времен и народов.

Гиммлер тоже поднялся и, к изумлению доктора, громко расхохотался:

— Нет, дорогой господин Керстен, нет! Я не буду отвечать перед историей!

Рейхсфюрер вынул из кармана брюк бумажник, вытащил оттуда какую-то бумагу и протянул ее Керстену.

— Читайте! — весело сказал он.

Сверху на листе золотыми буквами было напечатано имя Гитлера, а внизу стояла его подпись. Она удостоверяла, что за любые приказы, полученные Гиммлером по поводу пыток, уничтожения евреев и других заключенных концлагерей, полную ответственность несет сам Гитлер, а рейхсфюрер от нее полностью освобождается.

— Ну вот, вы прочитали! — торжествующе сказал Гиммлер.

Но он увидел, что доктора это совсем не убедило и он хотел бы продолжить дискуссию. Тогда Гиммлер прекратил этот разговор — накинув на плечи рубашку и китель, он объявил:

— Хватит разговаривать об этих глупостях. Никто не потребует у меня никакого отчета. Германия выиграет войну еще до наступления осени.

Это было летом 1942 года. Бронемашины со свастикой продвинулись почти до Волги. Победоносная армия Паулюса подходила к Сталинграду.

Глава девятая. Болезнь фюрера

1

Миновало лето 1942 года. Пришла осень, но победы, столь необходимой Гитлеру, она так и не принесла. Бесчисленные, яростные, отчаянные атаки лучших сил Третьего рейха волна за волной разбивались о развалины Сталинграда. Немецкий прилив достиг своей высшей точки.

Гиммлер в сопровождении Керстена съездил в Финляндию^{5} и вернулся в Берлин. Стояла зима, вторая зима войны с Россией, и, несмотря на истерические и неистовые приказы Гитлера, Сталинград все еще держался. В заснеженных и залитых немецкой кровью степях, на безжалостном морозе армия Паулюса ждала своей гибели.

В ноябре 1942 года союзники утвердились в Северной Африке.

Двенадцатого декабря 1942 года Керстен пришел в канцелярию Гиммлера и обнаружил его в состоянии крайнего возбуждения. Рейхсфюрер не мог разговаривать, не находил себе места. Было видно, что у него есть очень серьезный повод для тревоги. Керстен спросил, что случилось.

Гиммлер ответил вопросом на вопрос:

— Сможете ли вы вылечить человека, который страдает сильными головными болями, головокружениями и бессонницей?

— Несомненно, — ответил Керстен. — Но, прежде чем пообещать вам взять на себя такое обязательство, я должен осмотреть этого человека. Все зависит от причин, которыми вызвано это состояние.

Гиммлер глубоко вздохнул, как будто ему вдруг не хватило воздуха; он с силой сжал челюсти, и его монгольские скулы обострились, стали еще более азиатскими. Он сказал придушенным голосом:

— Я назову вам имя этого больного. Но вы должны дать мне слово, вы должны поклясться, что никогда никому не расскажете того, что я вам сейчас доверю как абсолютную тайну.

— Рейхсфюрер, — ответил Керстен, — мне не впервой соблюдать медицинскую тайну. Этому правилу подчинена вся моя профессиональная жизнь.

— Простите меня, но если бы вы знали!

Он достал из сейфа черную папку и вынул оттуда несколько рукописных страниц.

— Держите, — сказал он, протягивая документ Керстену. Было видно, что это стоило ему большого усилия. — Прочитайте это. Здесь секретный отчет о болезни фюрера.

Впоследствии Керстен часто спрашивал себя, почему Гиммлер показал ему эти бумаги и какие опасения заставили его это сделать.

Произошло ли у Гитлера какое-то внезапное ослабление умственных способностей? Приступ ярости, более сильный, чем обычно? Какие-то безумные требования?

Или Гиммлер просто хотел получить от человека, от врача, которому он полностью доверял, мнение, вердикт о состоянии здоровья фюрера в тот момент, когда от Германии резко отвернулась военная удача?

Керстен так никогда и не узнал, какое из этих предположений было правдой.

В документе было двадцать шесть страниц, он состоял из медицинских отчетов, касавшихся состояния здоровья Гитлера с тех времен, когда он лечился в госпитале в Пазевальке по поводу серьезных проблем со зрением. В отчете было установлено следующее: в молодости Гитлер заболел сифилисом. Когда он выписался из госпиталя в Пазевальке, казалось, что он здоров. Но в 1937 году симптомы проявились снова, это показывало, что болезнь продолжает свое разрушительное действие. Наконец, в начале 1942 года, то есть в текущем году, проявления болезни стали более очевидными. Фюрер страдал прогрессивным сифилитическим параличом^[42].