— У тебя всегда такой блаженный вид, дорогая, словно ты смотришь на мир с облаков. Припомнить не могу, чтобы на кого-нибудь рассердилась! Вот и девчонки в конторе говорят: Санаэ, мол, такая добрая, никогда не злится…

— Что, правда?

— Ну да, особенно Ю́ка. Только и рассказывает о том, как она тебя обожает. И как хочет снова надраться с тобой на корпоративе.

— Ну, Юка всех обожает…

Продолжая болтать, они ступили на эскалатор, а к платформе подъехала следующая электричка. Обернувшись на ее шум, Санаэ окинула взглядом уплывающий вниз перрон, куда из железных дверей выдавливалось скопище очередных живых организмов, и даже неосознанно протянула к ним руку, будто желая вернуться.

— Что-то не так, Санаэ?

— Нет-нет, все в порядке…

Покачав головой, она развернулась обратно к Эмико. Воздух за ее спиной, вибрируя от духоты и живых организмов, медленно и неохотно выталкивал ее из-под земли на поверхность.

Жила Санаэ в скромной опрятной квартирке в недрах огромного офисного квартала. И всякий раз, цокая каблучками по узкому тротуару меж небоскребов, не могла отделаться от ощущения, что и сама она — одна из этих громадин.

Любуясь градацией всех оттенков серого железобетона, Санаэ вспоминала микрорайон, в котором росла. Все детство она ощущала себя одним из зданий того района. Хрупкая и болезненная с рождения, она часто просиживала в парке на скамейке, глядя, как другие дети играют в футбол. Когда же мяч подкатывался к ней и она передавала его подбежавшему, ее всегда поражало, какими горячими оказывались руки у игроков. Те руки были совсем не такими худыми и бледными, как у нее самой. От них веяло плотью. Эти люди были живыми организмами — каждый со своим ядрышком жизни внутри.

Себя же она ощущала, скорее, одним из бетонных зданий, что плотной шеренгой окружали тот парк по периметру и наблюдали за играми живых организмов со стороны.

Когда Санаэ решила перебраться оттуда в Токио, эту квартирку ей порекомендовали в первую очередь из-за удобной транспортной развязки. Но едва оказавшись тут, она поняла, что железобетонный пейзаж — ее судьба. Наверное, так ощущал себя Гадкий Утенок, который обрел свою стаю. С той лишь разницей, что Санаэ каждый вечер возвращалась не в стаю живых лебедей, а в скопление неорганических многоэтажек. И хотя человечья стая, к которой она по ошибке относилась, была гораздо изящнее, природа все равно вытолкнула ее туда, где ей самое место.

Через щель между шторами она часто разглядывала головы и плечи прохожих, снующих под ее окнами в свете фонарей. Занятие, которое никогда ей не надоедало.

В каждом из этих суетящихся организмов было заложено свое ядро жизни. Как же они прекрасны! Все движения их частей тела, видимые участки кожи и очертания мускулов Санаэ изучала невооруженным глазом так же дотошно, как ученый — живые клетки под микроскопом.

Внутри этих тел, под тонкой полупрозрачной кожей, находились самые разные органы, плотно окруженные мышцами и оплетенные кровеносными сосудами…

Пройдя в комнату, она почти неосознанно просунула голову в щель между шторами, уперлась лбом в оконное стекло и стала разглядывать пешеходов. Но вскоре кто-то из них перехватил ее взгляд — почуял, что за ним наблюдают. Вздрогнув, Санаэ отпрянула от окна и скрылась в полумраке своей обители.

Но тут на глаза ей попалось ее собственное отражение — в ручном зеркальце на столе. Утром, торопясь на работу, забыла перевернуть, подумала она и, подсев к столу, взяла зеркальце за рукоятку.

Отражение Санаэ выглядело подозрительно рыхлым и бледным, в лице — ни намека на плоть и кровь. И щеки, и лоб — такой монотонной расцветки, будто голова эта что снаружи, что внутри состояла из одного и того же материала. Блестящие тени, которые она еще утром нанесла на глаза, напоминали грубые мазки краски на бетонной стене.

Вспомнив о ванне из углекислого газа, исторгаемого сотнями глоток в вагонной давке, Санаэ посмотрела в зеркало и глубоко вздохнула. Но зубы ее оставались такими холодными, словно через них вырывалось не дыхание, а ветер.

Еще раз вздохнув, она перевернула зеркало и положила обратно на стол. Она не любила разглядывать себя, слишком непохожую на живой организм, и зеркалом этим пользовалась лишь по утрам, когда собиралась на работу. В крошечном санузле с душевой кабинкой зеркала не было, и это, ручное, оставалось единственным в доме. С облегчением от того, что больше не нужно смотреть на себя, она встала и начала готовить ужин.

Врожденное ли это свойство — Санаэ не знала, но чувство голода было ей почти неведомо. При любой обычной трапезе ей казалось, будто она заталкивает еду в свое ротовое отверстие, точно в бак для пищевых отходов. Чтобы не мучить себя, она пробовала вместо еды принимать пищевые добавки, но начала падать в обморок от анемии и в итоге все-таки решила хоть понемногу, но загружать в себя то, что едят обычные люди.

На плите разогревались остатки утреннего супа мисо с овощами и специями. Над кастрюлькой поднимался ароматный пар. Но запахи эти, как она ни принюхивалась, не возбуждали ни малейшего аппетита. Понятия не имея, как жить с этим дальше, Санаэ все помешивала суп серебряным черпаком.

В очередной обеденный перерыв они с коллегами, как водится, собрались в свободной комнате для совещаний. Обычно все приносили свои ланч-боксы из дома или покупали готовые в ближайшем комбини. Но в этот раз каждый выложил на стол по одинаковому желтому пакету из магазина бэнто, открывшегося неподалеку. Выбор начинки для бэнто там предлагался весьма экзотический — например, рис тáко с соусом сальса по-окинавски или гавайский плов лóко-мóко, — да и сам магазинчик успел снискать себе добрую славу; так что сегодня вся их теплая обеденная компания решила купить обеды там.

Разворачивая свой пакет, Эмико скривила губы:

— Но их парень за прилавком меня реально достал! Где это видано? Он же просто хамит покупателям!

— И не говори! — отозвалась ее коллега помладше. — Он там явно на подработке. Гнать таких из торговли поганой метлой! Может, позвонить им туда и нажаловаться?

Все дружно согласились, что грубость, с которой парень принимал их заказы, и правда не лезет ни в какие ворота. Одна из девушек, набрав в пластмассовую ложку риса тако, пригубила свое блюдо первой. И тут же нахмурилась:

— Ну вот… Еще и невкусно!

— Точно! Видно, халтурят у них не только продавцы, но и повара… Какой позор. Ноги моей там больше не будет!

— Да уж, купились мы на экзотику. Взяли бы обычные бэнто и не выпендривались!

И действительно, мясо оказалось совсем сухим, а соусы — слишком терпкими, так что заморскими деликатесами эти блюда точно нельзя было назвать.

Санаэ, впрочем, клевала свою порцию с такой безмятежной улыбкой, что Эмико не удержалась от вопроса:

— А тебя, Санаэ, все это не бесит? Я о магазинчике.

— Меня? Да не особо, — продолжала улыбаться Санаэ. Одна из девиц помладше тут же вздохнула:

— У Санаэ большое сердце! Она вообще не злится ни на кого и никогда.

— Ну что ты! — сказала Санаэ. — Думаю, это не так…

— А как? Вот даже сегодня — эта ведьма Накадзи́ма тебе столько гадостей наговорила, а ты спокойная, как холодильник!

Накадзима работала в том же отделе, что и Санаэ. Но за бесконечные придирки и оскорбительный тон ее ненавидела вся контора. И только Санаэ за столько лет умудрилась не возразить ей ни разу.

— Ну… Эта женщина довольно часто бывает права, — пожала плечами Санаэ. — Просто выражается в неприятной манере. Вот никто ее и не любит.

— «Не любит»? Да меня от нее тошнит! Как с такой можно ужиться в одном отделе?

— С такими никто не уживается. Бедная Санаэ…

— Да ладно! У Санаэ-то с ней как раз никаких проблем. Никогда о Накадзиме слова плохого не скажет. Причем ей даже не приходится себя сдерживать!

— Это правда, Санаэ? Может, ты просто не способна ненавидеть человека?

— Может, и так… — кивнула Санаэ с улыбкой. В ее отношении к живым организмам и правда не было места для ненависти.