– Кстати, почему в клубе, а не дома под сигнализацией?

Он усмехается.

– Зачем? В моем доме ее почти никто не увидит. А тут видят все. Каждый сможет насладиться искусством. Зачем прятать? Пусть думают, что это хорошая копия и не имеет никакой ценности, вот и висит на самом видном месте, не привлекая злого внимания.

– Но я то знаю. – Мне не нравится его беспечность.

– А ты собираешься ее у меня выкрасть? – веселый лукавый взгляд блуждает по моему лицу, скользит вниз по голым плечам и вновь поднимается к глазам.

– Ты даже не знаешь моего имени, – резонно заявляю я, считая иронию в этом вопросе неуместной. – Как можно доверять той, кого видишь впервые в жизни, и рассказывать ей столь большой секрет? Ты дурак?

Илья смеется и, когда его смех прекращается, сообщает:

– Успокойся, я не дурак и не выставляю оригиналы там, где любой идиот может его стащить.

– Дай угадаю, он в кабинете? Оригинал.

Мужчина напрягается, сощуривает глаза.

– Значит, угадала, – вздыхаю с нескрываемым разочарованием. – Ты точно дурак, раз хранишь драгоценные произведения искусства в кабинете своего клуба. Отец моей подруги лишился таким образом двух своих картин, над которыми даже дышать боялся. Моне и Рубенс висели у него в рабочем кабинете на двадцатом этаже высотки. Даже в таких тяжелых условиях ворам удалось мастерство, именуемое кражей. Оба полотна вынесли из охраняемого здания, так и оставшись никем не замеченными. А тут всего-навсего какой-то клуб. Считай, проходной двор.

– Не беспокойся, картина в безопасности. Лучше скажи, тебе она нравится? – Илья переводит мое внимание на "Сломанную колонну", косит глаза на меня.

Пожимаю плечами.

– Она моя любимая.

Подождав пару секунд, он понимает, что продолжения так и не услышит.

– И всё? Я думал, ты скажешь о ней больше. Давай же, удиви меня. Что ты в ней видишь?

– А ты не хочешь для начала спросить мое имя?

– С точностью до девяносто девять и девять десятых процента ты не ответишь мне, поэтому нет. Так что? Что ты видишь?

И мы оба утыкаемся взглядами в работу Кало.

– Боль, – отзываюсь я через минуту хриплым голосом. – Она вся пропитана болью – она везде. Эта репродукция не похожа на остальные работы художницы, она куда мрачнее. В нем нет цветов, нет жизни. Пустой ландшафт и гвозди, много-много гвоздей, воткнутых в живую плоть. Холодный, жестокий металл, отравляющий жизнь. Фриде больно, и ей одиноко. Разбита как снаружи, так и внутри. Похожая атмосфера присутствует во многих ее картинах, но… эта тяжелее всех. Громче всех. Она так здесь уязвима, так одинока и будто бессильна. Но сила духа присутствует, как ни посмотри.

Я давно провела параллель между своей жизнью и жизнью Кало, еще два года назад ее работы заворожили меня своим реализмом, пусть для многих она и останется сторонницей сюрреализма. Для меня же нет ничего правдивее авторского отношения к миру, собственному и окружающему, которое Фрида представила в своих автопортретах и рисунках, олицетворяющих ее личное страдание. Может, наши судьбы и разные, но боль от несправедливости и острых камней в спину – одна.

Чувствую, как в глазах собираются слезы, но я не даю им пролиться. Быстро моргаю и прогоняю их. Еще ощущаю на себе взгляд Ильи, который не могу игнорировать.

– Что? Почему так на меня смотришь?

– В первый раз вижу девушку, знающую толк в искусстве. И что важнее – понимающую его.

– Хорошая попытка завязать знакомство, но я не куплюсь, – фыркаю я и прислушиваюсь к залу, отмечаю отсутствие музыки. Девушка, спев последнюю песню, сходит со сцены.

Шорох брюк: мой новый знакомый достает телефон и делает звонок.

– Она идет к тебе, приготовься, – старается перекричать Илья диджея, вновь подступившего к музыкальной аппаратуре с новой взрывной композицией.

О ком это он? Кто к кому идет?

Мысль дальше не развилась, не успела, Илья резко прекратил телефонный разговор и потянулся ко мне. Отклониться было некуда, и мужская рука коснулась моего правого плеча, легонько прошлась вверх-вниз коротким поглаживанием, я только судорожно вздохнуть и успела.

Недолго думая, а если честно, вообще не думая, я резким движением вытягиваю металлическую заколку, спрятанную за левым ухом, и приставляю острый конец к шее мужчины. Шпилька с одной единственной ножкой, гвоздем заостряющимся к концу, встает прямо по центру пульсирующей вены и ждет моей команды, чтобы вспороть мужчине сосуд с кровью.

– Руку. Убрал!

И он, ошеломленный, тут же выполняет действие: рука медленно, с опаской, отстраняется, и Илья поднимает обе ладони, показывая, что безоружен, что сдается и что ни черта не понимает, что происходит.

Я в панике еще больше злюсь. Он ведь не хотел ничего такого страшного со мной сделать, я понимаю это одной своей частью, но страх парализует разум, иногда я не ведаю, что творю.

Глубоко вдыхаю и выдыхаю, не спеша убирать свое "оружие".

– Еще раз коснешься меня, и это шило войдет тебе в глотку, понял?! – цежу я сквозь зубы, и парень потрясенно кивает.

Я еще больше поддаюсь панике, отвожу заколку и, лихорадочно возвращая ее за ухо, резко соскакиваю с высокого стула, от замешательства выбираю не то направление и убегаю в сторону, противоположную к выходу, куда-то в коридор.

Освещение слабое, но я бегу, не разбирая шагов. Мне кажется, что Илья погонится за мной, злой и вышедший из себя. Эта мысль подгоняет меня, а еще истеричный страх – он бьется у меня в груди, заставляя тяжело и громко дышать.

Первая попавшаяся дверь, и моя рука сама по себе дергает за ручку, секунда – и я внутри.

Темнота целиком поглощает меня – в комнате не горит свет. Меня охватывает новая волна страха, и, когда я уже готова развернуться и убежать, меня хватают за плечи чьи-то крепкие руки и притягивают к не менее крепкой груди, твердой и теплой. Чужие губы находят в густой темноте мои и… целуют.

Нежная страсть. Теплый язык, с мягкой настойчивостью исследующий мой рот, скользящий по зубам, переплетающийся в романтичном танце с моим языком. Такая ласка парализует меня, в какой-то момент я даже отвечаю, ибо страх отступил, пришло понимание, что мне, вопреки всем моим проблемам, приятно, черт возьми! Это не тот поцелуй, который случается на съемках. НЕ игра, где ты ВЕДЕШЬ, где ты всё КОНТРОЛИРУЕШЬ. И тем не менее это так – происходящее не пугает, я будто оказалась в тихой гавани, там, где меня любят, меня не обидят, хотят защитить.

Иррациональное чувство. Неразумное. И безрассудное.

Глава 8. Призрачная Мечта

Ян

Поцелуй со вкусом шоколада… С каких пор Поль ест шоколад?

Вопрос так и остается где-то за пределами происходящего, оттесняется вихрем чувств. Ощущение близости так меня окрыляет, чем-то новым отдается в груди, непривычным.

Ее плечи дрожат – так необычно и… волнительно. Она вся дрожит в моих руках, пока я самозабвенно целую ее сладкие губы.

Никогда не предполагал, что она может быть такой. Такой нежной и хрупкой. Такой уязвимо прекрасной.

Грудью ощущаю биение ее сердца. Боги, какой сумасшедший ритм! До чего громко! А дыхание… уверен, еще секунду назад ее грудь билась о мою в безумном танце, будто она пробежала марафон перед тем, как предстать передо мной. А сейчас она стоит, замерев, точно боится дышать. Она всем телом прижата ко мне, неподвижная, мелко вибрирующая под моими ладонями, отчего мое собственное дыхание познает новые горизонты, сбиваясь, прерываясь и ускоряясь одновременно.

Внутри разрастается пожар.

Почему я раньше не замечал эту прелестную черту в ней? Романтично-скромную. Мягко-милую. Светло-сладкую. Она, эта черта, что пряталась до сегодняшнего дня, ощущается в Поль так остро сейчас, что я готов прямо тут забыть о приличиях, запереть дверь, усадить свою замечательную девушку на стол и…

Язык в очередной раз сплетается с ее языком и проходится по ее небу, готовый ласкать каждую поверхность, которую только встретит на своем порывистом пути, но она резко отстраняется, прежде прикусив мне губу своими острыми зубками.