– То есть вы не будете по ним скучать, если они вдруг исчезнут? – спросила я.

– Евгения, я, кажется, говорил о своем отношении к насилию? – напомнил отец Василий.

– Никакого насилия, просто добрая милая шутка, – улыбнулась я, – они сами собрались чего-то и ушли. Юмора не понимают, наверно.

– Ладно, – махнул рукой отец Василий, – буду молиться, чтоб они не вернулись.

– Прослежу, чтоб ваши молитвы были услышаны, – пробормотала я себе под нос.

– Что вы сказали? – спросил настороженно отец Василий.

– Ничего. Скажите лучше, вы в милиции, когда обращались по поводу покушений, рассказывали им о своих подозрениях про отца Глеба? – уточнила я.

– Конечно, нет, – ответил отец Василий. – Я же точно не знаю, он нанял тех отморозков или нет.

– И вы не хотите огласки подвигов отца Глеба, насколько мне стало понятно из слов настоятеля? – предположила я.

Отец Василий, смутившись, проговорил, не глядя на меня:

– Нет, настоятель имел в виду совсем другое дело. Оно не связано с покушениями на меня.

– Вы говорите о краже иконы? – спросила я.

– А откуда вы узнали про икону? – воззрился на меня священник.

– Батюшка, шила в мешке не утаишь, – ласково сказала я ему и похлопала по плечу. – Я слышала, как ваши прихожане судачат об этом во время службы. Что за икона – ценная?

– Да в том-то и дело, что нет, – тяжело вздохнул отец Василий. – Мы относили ее в музей проконсультироваться, и нам там сразу сказали, что это копия. Кому она могла понадобиться? Самое плохое, что мы с настоятелем подозреваем, сделал сие кто-то из своих, так как кража произошла после вечерни, когда во храме не было никого из прихожан. Я не могу представить, кто это мог быть. Подобное мне кажется просто невозможным. Кто мог взять себе на душу столь отвратительное деяние?

В этот момент я услышала, как кто-то рядом с чувством насвистывает «Мурку». Немного диковинный мотивчик для церковного подворья. Повернувшись, я посмотрела на свистуна – то был худой, заморенный, растрепанный старик в тельняшке, драных джинсовых шортах до колена и шлепанцах на босу ногу. Его кожа во множестве мест синела наколками. Наколотые перстни на пальцах, воровские обереги на руках и ногах в виде цепей, свечей, крестов и игральных карт, купола, проглядывавшие из-под тельняшки, – все свидетельствовало о том, что передо мной сиделец со стажем. Не обращая на нас внимания, старик строгал что-то из дерева у стены хозблока.

Я толкнула в бок отца Василия и указала глазами на бывшего уголовника:

– Этот человек что, тоже у вас здесь обитает?

– Да, это Александр, недавно вышел из исправительного учреждения, и мы его приютили, – улыбнулся отец Василий беззаботно, – ему некуда было идти. Я не мог его оставить без помощи, ведь это бы вернуло его обратно за решетку. Надо было поддержать, не дать оступиться снова. Работает при храме сторожем и по хозяйству помогает. Руки у него золотые.

От слов священника у меня так челюсть и отвисла. Кое-как собравшись с мыслями, я понизила голос и проговорила:

– Батюшка, а знаете ли вы, что ваш подопечный закоренелый рецидивист? Я разбираюсь в наколках и могу сказать, что Александр большую часть жизни провел за решеткой.

– Да, я знаю. Александр рассказывал о своей жизни, – спокойно ответил отец Василий. – Из-за своих ошибок он просидел в местах лишения свободы двадцать девять лет. Теперь он совсем другой человек. Он полностью раскаялся и начал здесь новую жизнь.

– Вот как, – восхитилась я, затем ехидно спросила: – А вы не спрашивали, где он находился в момент кражи?

– Нет, я не мог оскорбить его недоверием, – ответил отец Василий.

– Настоятель же вам расследование как бы поручил. Как же вы его проводите? – спросила я удивленно.

– Денно и нощно молюсь за человека, похитившего икону, чтобы он нашел в себе силы признаться, вернуть похищенное и покаяться, – заявил священник торжественно.

– Мне кажется, батюшка, одних молитв для проведения расследования недостаточно, – намекнула я.

– Я опросил всех, в том числе и многих прихожан, не видели ли они кого-нибудь, кто интересовался иконой, и не знают ли они, кто это мог сделать, – терпеливо пояснил отец Василий. – Однако я не собираюсь задавать такие вопросы, которые могут посеять в душах людей сомнения или подозрения. Вор должен сам осознать всю тяжесть своего поступка и прийти к покаянию.

– Что ж, надеюсь, у вас получится, – ответила я, но в моих словах не было убежденности.

Не спеша мы приблизились к Александру. Он оторвался от своей доски, которую строгал, и посмотрел на нас с хитрым прищуром. Внешность у рецидивиста была не самая располагающая. Крупный сломанный нос, маленькие карие глаза с затаенным ожиданием чего-то, редкие рыжеватые брови, взлохмаченные волосы, тонкие, синеватого цвета губы, с горькой складкой по уголкам, смуглая, дубленная сибирскими морозами, ветрами и иссеченная морщинами кожа. Улыбнувшись, Александр показал отсутствие передних зубов.

– Здорово, батя, – прозвучал его хрипловатый, грубый голос. – Откуда взял такую красавицу?

– Бог привел, – ответил отец Василий и представил меня ему, сообщив о роде занятий и богоугодной миссии, кою я буду выполнять. Скрытность не являлась одной из черт характера священника, мне же не пришло в голову его предупредить заранее, чтоб он не рассказывал обо мне каждому встречному и поперечному.

– Значит, Женя, а я Саша, – ухмыльнулся «тертый» прихожанин. – Каким же макаром вы нам поможете, гражданочка? Вас батя, что, в натуре на отмазку взял? – И, взглянув на священника, поправился: – Я хотел сказать: для защиты нанял. Может, я чего не догоняю?

– Да, я телохранитель отца Василия, – ответила я.

Александр посмотрел на меня понимающе, а отец Василий вновь упомянул о золотых руках Александра.

– Да на зоне еще не тому научат, – сплюнул сквозь зубы бывший зэк, показал доску, что строгал, и пояснил, что это будет детская кроватка для одной из прихожанок. – Разрисую, лаком сверху.

– Рисовать любишь? – зацепилась я. – Наверно, и картины нравятся, видел, какие в церкви иконы? Классно нарисованы. Да?

– Даешь набой, что я церковь оказачил? – спросил враждебно Александр. – Так я не крыса, чтоб у своих, поняла, дешевизна? Мне тут харч и кабину дали и отнеслись как к человеку. Я тут нужен.

– Все, братья и сестры, успокоились и разошлись, – встрял между нами отец Василий. Он схватил меня за локоть и оттащил в сторону, сердито отчитывая: – Не смейте больше, Евгения Максимовна, заводить такие разговоры. Я не хочу, чтоб Александр сорвался. Его душа вся изранена. Даже намек способен вывести его из равновесия. Он всю жизнь жил по волчьим законам и не скоро от них отойдет. Не провоцируйте его.

– Это все, конечно, понятно, – кивнула я, высвободив локоть, – но поймите, батюшка, он самый вероятный подозреваемый в краже. Вор не разбирается в искусстве, иначе бы не украл грубую подделку. Сами же говорили, что в музее сразу определили на глазок, что это всего лишь копия. Александр не выглядит искусствоведом, склонен к антисоциальным поступкам, в уголовной среде у него полно связей, чтобы сбыть краденую икону, а главное, вы по своей доброте сделали его сторожем – по-моему, очень неудачное решение, учитывая срок, проведенный вашим подопечным за решеткой.

– Это не Александр, – упрямо возразил священник. – Я ему верю, а вера творит чудеса, она способна преображать.

– Вам виднее, – согласилась я нехотя. – С иконой мы разберемся позднее. Сейчас первоочередное – покушения на вас. Вернемся к этому. Одного подозреваемого мы уже определили – отец Глеб. Теперь подумайте еще, кто может вам желать зла. – Спиной я почувствовала взгляд, обернулась и увидела Ивана с его неизменной блаженной улыбкой. Подошел так тихо, что я заметила его только, когда он вышел из-за угла.

– Я покормил кроликов, – сообщил Иван гордо.

– Молодец, ступай к себе в комнату и помолись, как я учил, – сказал ему батюшка.

Иван поморщился и жалобно попросил отца Василия: