— Особенно в постели.

— А ты видела Дэвида Боуи в постели?

— Дура ты, Бланш! — сердито выдохнула Христа.

А по-моему, вопрос был вполне логичным. В отместку Христа ядовито сказала:

— Ты, ясное дело, еще девственница.

— Откуда ты знаешь?

Вот уж этот вопрос — глупее некуда. Христа фыркнула. Опять я упустила возможность вовремя промолчать.

— Он тебя любит? — спросила я.

— Да. Даже слишком.

— Как это?

— Конечно, где тебе знать, каково это, когда на тебя смотрят как на богиню.

Сколько презрения было в этом ее «где тебе знать»! Но продолжение прозвучало как пародия: бедненькая Христа, как ей, должно быть, тяжело терпеть восхищенные взгляды Дэвида Боуи! Вот ломака!

— Ну так прикажи ему, как богиня, чтобы он любил тебя поменьше, — посоветовала я, ловя ее на слове.

— Думаешь, я без тебя не додумалась? Но он не в силах.

Я сделала вид, что меня осенила светлая идея:

— Высморкайся и покажи ему свой платок. Тогда у него поубавится любви.

— Бедняжка! У тебя в самом деле серьезные проблемы! — сокрушенно сказала Христа и выключила ночник, давая понять, что беседа окончена — она хочет спать.

На меня же напустился мой внутренний оппонент: «Пусть она пошлая кривляка, тебе все равно хотелось бы быть на ее месте. Ее любят, у нее уже есть опыт, а ты рохля, и с тобой ничего такого не случится».

Детлеф не просто любил Христу, а был ее любовником. Немудрено, что у меня в мои шестнадцать лет никого еще не было. Да мне хватило бы и меньшего — хоть бы кто-нибудь просто полюбил меня, все равно какой любовью! Конечно, родители хорошо ко мне относились, но разве происходящее не показало цену их любви: стоило появиться в доме смазливенькой девушке, как для меня не осталось места в их сердцах!

Я лежала и пыталась вспомнить, любил ли меня хоть один человек на свете, ребенок или взрослый — не важно? Ощутила ли я хоть раз на себе это чудо — когда тебя выбирают и любят? У меня не было, как у других девчонок, закадычных подружек в десять лет, хоть мне ужасно хотелось; ни один учитель в лицее не питал ко мне нежных чувств. Ни в чьих газах не зажигалось из-за меня то пламя, ради которого только и стоит жить.

Вот и выходило, что я могла сколько угодно смеяться над Христой: и хвастливая она, и самолюбивая, и недалекая, но она умела внушить к себе любовь. Мне вспомнились слова, кажется, из псалма: «Благословенны внушающие любовь».

Да, именно благословенны, потому что, сколько бы ни было у них недостатков, они все равно соль земли, я же на этой земле никому не нужна, никто меня даже не замечает.

За что мне такое наказание? Оно было бы справедливым, если б я сама не любила. Но я-то, наоборот, всегда была готова полюбить. Не помню уж, скольким девчонкам с самого раннего детства я предлагала свое сердце, но все они меня отвергали. Как сохла по одному мальчишке, уже тогда была постарше, а он и не смотрел в мою сторону! Что там любовь — меня упорно обделяли даже самым обычным вниманием.

Правильно Христа говорит — наверно, у меня что-то не в порядке. Только что? Я не такая уж уродина. Да и видала я совсем некрасивых девчонок, которых еще как любили!

Мне вспомнился один случай, который, возможно, давал ключ к загадке. Это происходило совсем недавно, всего год назад. Мне было пятнадцать лет, и я очень страдала от того, что у меня нет друзей. У нас в старшем классе была неразлучная троица: Валери, Шанталь и Патрисия. Они не выделялись ничем особенным, кроме того, что всегда ходили вместе и им было хорошо.

Я мечтала, чтобы они приняли в компанию и меня. И стала всюду увязываться за ними. Куда они, туда и я, и так день за днем. Да еще я постоянно встревала в их беседы. Видела, конечно, что они никогда не отвечают на мои вопросы, но довольствовалась тем, что имела — правом быть рядом, для меня и это уже немало.

Так прошло полгода, и вот однажды в веселую минуту Шанталь, отсмеявшись, произнесла убийственную фразу:

— До чего мы втроем здорово спелись!

А ведь я тоже была тут, с ними, как всегда. Мне словно всадили нож в самое сердце. Я поняла страшную истину: я никто. Меня нет и никогда не было.

Я перестала к ним липнуть. А они и не заметили, что я исчезла, как не замечали моего присутствия. Как будто я невидимка. Вот оно в чем дело!

Не важно, чего во мне не хватало: яркости или просто жизни. Факт оставался фактом: меня для них не существовало.

Вспоминать об этом было больно и противно. Но еще противнее осознавать, что с тех пор ничего не изменилось. Хотя нет — появилась Христа. Она-то меня увидела? Нет, это было бы слишком хорошо. Она увидела не меня, а мое больное место. И сыграла на нем.

Увидела девушку, которая дико мучается из-за того, что ее не существует. И поняла, как с толком использовать эту болячку, которая нарывает уже шестнадцать лет.

Она успела завладеть моими родителями, их квартирой. И наверняка не остановится на столь удачно начавшемся пути.

Снова наступил понедельник. Но Христа не пришла на занятия, и я вернулась домой одна.

Увидев, что Христы нет, мама засыпала меня вопросами:

— Она заболела?

— Не знаю.

— Как это ты не знаешь?

— Очень просто. Она мне ничего не говорила.

— И ты ей даже не позвонила?

— Я не знаю ее телефона.

— Почему же ты не спросила?

— Она не любит, когда я суюсь в ее домашние дела.

— Но телефон-то можно было спросить!

Вот уже получалось, что виновата я.

— Она сама могла позвонить, — сказала я. — Ведь у нее-то есть наш номер.

— Наверно, для ее родителей это слишком дорого. — У мамы всегда находился довод в оправдание моей, как она считала, подруги. — Адреса у тебя тоже нет? И как называется ее деревня, не знаешь? Умница, нечего сказать!

Не желая отступаться, мама попробовала прибегнуть к справочной службе:

— Семейство Билдунг в районе Мальмеди… Нет таких? Благодарю вас.

Когда пришел с работы отец, мама поведала ему о своих поисках и моей тупости.

— Чего от тебя ждать! — сказал мне родитель.

Вечер был безнадежно испорчен.

— Надеюсь, вы не поссорились? — инквизиторским тоном спросила мама.

— Нет.

— В кой-то веки у тебя появилась подруга! Чудесная девушка! — продолжала она все так же осуждающе.

— Мама, я же сказала: мы не ссорились.

Про себя я подумала: «Значит, если когда-нибудь мы с Христой действительно поссоримся, родители мне этого не простят, — придется учесть».

Папе кусок в рот не лез — ведь угощения были приготовлены для Христы.

— Может, она попала в аварию? — предположил он после долгого молчания. — Или ее похитили?

— Ты думаешь? — ужаснулась мама.

Это было выше моих сил — я ушла к себе. Родители этого не заметили.

На следующее утро Христа как ни в чем не бывало верховодила своей оравой.

— Где ты была? — напустилась я на нее.

— В каком смысле?

— Вчера вечером. Это был понедельник, мы тебя ждали.

— Ах, да! Мы с Детлефом слишком поздно пришли домой, и я проспала.

— Почему же ты нас не предупредила?

— Ох! Это что, так важно? — вздохнула она.

— Родители беспокоились.

— Как мило! Извинись за меня, ладно? — бросила она и отвернулась, показывая, что не намерена больше терять время на разговоры со мной.

Вечером я как могла объяснила все любящим родителям. Они проявили безграничную снисходительность и сочли, что Христа поступила вполне естественно. А главное, осведомились, придет ли она в следующий понедельник.

— Наверное, — ответила я. Родители облегченно вздохнули.

— Вот видишь, — сказала мама папе, — она жива и здорова.

Через неделю Христа действительно явилась вместе со мной. Родители встретили ее с особым радушием.

«Ловко она все рассчитала», — подумала я и оказалась права.

Но насколько права, выяснилось только за ужином. Слово взял отец.

— Христа, мы с Мишель подумали и решили предложить тебе перебраться к нам на всю неделю. Будешь жить вдвоем с Бланш, у нее в комнате. А на выходные возвращаться домой, в Мальмеди.