Инспектор Лестрейд выбежал из комнаты, громко отдавая приказы своим людям. Они заставили Уиггинса привести их на то место, где странный человек отдал ему записку – будто Верне стал бы их дожидаться, покуривая трубку. Мы с моим другом наблюдали из окна за суетой и качали головами.

– Они остановят и обыщут все поезда, которые отправляются из Лондона, все корабли, которые отбывают из Альбиона в Европу или в Новый Свет, – проговорил мой друг. – Они будут искать высокого человека и его спутника, низкорослого дородного врача, который слегка прихрамывает. Они закроют порты. Все пути из страны будут перекрыты.

– Думаете, они смогут его поймать?

Мой друг покачал головой.

– Возможно, я ошибаюсь, – сказал он, – но я готов биться об заклад, что он с другом находится сейчас примерно в миле отсюда, в трущобах Сент–Джайлса, там, куда полиция не ходит иначе, нежели отрядами в дюжину человек. И они будут прятаться там до тех пор, пока шум и гам не стихнут. А затем отправятся дальше по своим делам.

– Почему вы так думаете?

– Потому что, – ответил мой друг, – на его месте я поступил бы именно так. Кстати, советую вам сжечь записку.

Я нахмурился.

– Но это же улика! – воскликнул я.

– Это опасный бунтарский бред, – отрезал мой друг.

Я должен был сжечь ее. Когда Лестрейд вернулся, я сказал, что сжег ее, и он похвалил меня за здравый смысл. Лестрейд остался в полиции, а Принц Альберт написал моему другу записку, поздравляя с успешным применением его метода, но выражая сожаление о том, что преступник все еще разгуливает на воле.

Они до сих пор не поймали Шерри Верне, или как там его зовут на самом деле. Не удалось напасть и на след его соучастника, который, как выяснилось, оказался отставным военным хирургом по имени Джон (или, возможно, Джеймс) Уотсон. К моему удивлению выяснилось, что он тоже был в Афганистане. Любопытно, встречались ли мы.

Мое плечо, которого коснулась Королева, продолжает оживать, плоть крепнет и рана исцеляется. Скоро я вновь стану смертельно опасным стрелком.

Однажды ночью, несколько месяцев назад, когда мы были одни, я спросил моего друга, помнит ли он переписку, о которой упоминал человек, называвший себя Rache. Мой друг сказал, что отлично ее помнит, и что «Сигерсон» (ибо так актер назвал себя в тот раз, притворяясь исландцем), заинтересовавшись одним из уравнений моего друга, выдвинул какую–то дикую теорию о взаимосвязи массы, энергии и гипотетической скорости света.

– Бред, разумеется, – без улыбки заметил мой друг. – Но, тем, не менее, бред вдохновенный и опасный.

В конце концов, из дворца пришло сообщение, что Королева довольна успехами моего друга в расследовании этого убийства и что дело закрыто.

Впрочем, сомневаюсь, что мой друг оставит его просто так; дело не будет закрыто до тех пор, пока один из них не убьет другого.

Я сохранил записку. В моем повествовании есть слова, которые не следует произносить. Будь я благоразумным человеком, я бы сжег эти страницы, но, как сказал мой друг, даже пепел может открыть свои секреты пытливому оку. Вместо этого я помещаю эти бумаги в сейф в моем банке с указанием не открывать его до времени, когда все ныне живущие уже давно будут мертвы. Хотя в свете последних событий в России я опасаюсь, что этот день может прийти раньше, чем многие из нас того ожидали.

С******** М****, майор в отставке

Бейкер–стрит,

Лондон, Новый Альбион, 1881.