Как маленький ребенок рядом с матерью, она стала нежно привлекательна  и божественно красива своей непосредственностью и беззащитностью.

Как бы объясняя всю нелепость происходящего, ее глаза жалобно взывали: « Неужели вы не понимаете! Я хорошая. Самая хорошая!…А шалости?…Неужели нельзя простить?… Я не хочу никуда уходить из этого дома!»

Прижав ее к себе и едва сдерживая слезы, жена сдалась.  После ее извинений за поспешность и необдуманность, все, включая гостей, остались довольны итогом спектакля.

Повзрослев, собака стала мудро – спокойной, степенной и очень чистоплотной.

Егор часто любовался ее  красотой: определенной позой, неожиданной стойкой, взглядом или резкой реакцией на невежество и грубость. Удивительно чуткая, умная и ласковая, она прощала ему все его внешние недовольства, ворчания и даже шлепки и угрозы,  внутренне понимая и соглашаясь со всем, что исходило от него.

Она всем своим нутром была искренне предана своему хозяину.

Предаваясь своему любимому делу, Егор как бы окунался в другой мир и чувствовал себя там уверенно, находил приятные минуты удовлетворения и даже радости своего бытия.

Через полчаса собака опять появилась в комнате.

– Конечно, пойдем на прогулку,– беря поводок, окликнул он ее.

Моментально оказавшийся у калитки трепещущий обрубок хвоста выдавал нетерпеливую радость ожидания живой природы.

Егор выходил, последовательно плотно затворяя двери, которые так мастерски ударом лапы сверху по дверной ручке открывала собака.

«К сожалению, закрывать – дело барское», – скользнула по его лицу улыбка.

Он не стал пристегивать поводок, и собака весело побежала по знакомой дороге, ведущей в рощу.

 Несмотря на довольно крупные размеры и внешний угрожающий вид сторожевой особи, она была наполнена добротой и доверием. Егор спокойно отпускал ее далеко от себя.

Мысли его, отвлеченные дневными заботами, вернулись назад в город, откуда он приехал и вот уже недели три жил здесь в дачном поселке один. Здесь было покойно среди забытой людьми природы и безлюдного поселка.

Соседей Егор практически не видел, лишь изредка общался с пожилым пенсионером – интеллигентом, физиком по профессии, который своей тонкой ненавязчивостью только подчеркивал глубокое понимание цены уединения.

Желание побыть одному хоть и появилось спонтанно, но было связано с неожиданной потерей работы и перепалкой с женой по этому поводу.

Она считала слишком безрассудным его уход и, как всегда, припомнив все его неудачи, совершенно необоснованно сетовала на слишком равнодушное отношение к происходящему.

Дело было не совсем так, но, действительно, ему не хотелось цепляться  за это место.

В последнее время в руководстве стали появляться случайные люди или просто дилетанты, потом родственники этих людей и их взрослые дети. Все это было понятно с точки зрения семейного бизнеса, но в отношении дела или производства становилось просто невыносимо противным.

Прикрываясь решением совета директоров акционерного предприятия, откровенно перекачивались реальные активы в дочерние организации, по бросовым ценам распродавалась техника, на условиях факторинга перепродавались действующие контракты. Для Егора были понятны эти «стратегические» цели.

Хотя это с каждым годом тяготило все больше, но привычка к любимому делу, терпение, пришедшее с годами безразличие к карьерному росту, да и сносная зарплата не давали существенного основания к протесту.

К тому же он понимал, что критика в этих условиях хозяйствования практически приведет к скандалу и увольнению. Но когда начали вешать свои промахи, учить, наставлять, пугать сокращением…

Возмутило не отсутствие профессионализма, а беспардонная бестактность, наглость, грубость. Видимо, кому-то просто срочно понадобилась это место.

Имея все основания по законодательству задержаться на два месяца, Егор, не раздумывая, тут же написал заявление «По собственному желанию».

« Конечно, можно понять жену…  Но, нет-нет. Все правильно: нельзя себя так унижать» – мысленно повторял он про себя.

Время, проведенное здесь, нисколько не изменило его отношение к происшедшему, однако оно неумолимо двигалось вперед.

Теперь он понимал, что уже настал срок искать новое место.

Он имел несколько предложений и твердо решил завтра же

ехать в город для переговоров.

Утром, покормив собаку после короткой прогулки, он стал собираться в дорогу. Она сразу заметила его необычную строгую городскую одежду, в которой хорошо его помнила, и вышла из комнаты, грустно опустив глаза.

Понимая настроение хозяина, она не побежала, как обычно провожать к калитке, а легла на свое место, печально глядя в сторону.

-Ну-ну, я не надолго, – уходя, потрепал он ее по холке.

 День начинался прохладным туманом, предвещающим скорое тепло и яркое солнце.

Егор спортивным шагом быстро дошел до станции.

Тепло вагона электрички – шумное, шершавое, непредсказуемое сразу вдохнуло в него стремительность ритма жизни, отстранило от спокойных и глубоких мыслей временного затворничества.

Народу было много, но нашлось крайнее место на скамейке в глубине вагона.

Соседями Егора оказались солдаты, шумно обсуждавшие свои молодые проблемы. Вспоминая себя несколько десятков лет назад в такой же роли, он обратил внимание на какую-то зажатость их высказываний, не свойственную, как ему казалось, этому возрасту. Он помнил, что его в то время больше привлекали открытые и честные диалоги. А здесь чувствовалась внутренняя зависимость, и боязнь открыться перед товарищами.

Узость обсуждаемых тем еще больше подчеркивала замкнутость и некоторую ущербность взаимоотношений. Язык также был примитивным и изобиловал  ненормативной лексикой.

В каждом из парней сквозила неуверенность.

Новая форма не придавала доблести.  Скорее она подчеркивала безразличие и небрежное отношение к службе, символами которой всегда были молодцеватая выправка и опрятность. А истощенный вид многих делал их в глазах Егора похожими скорее на разочаровавшихся и уставших от жизни стариков.

На соседа они не обращали внимания, и он с интересом продолжал наблюдать.

Из разговора он понял, что ребята едут к своему приятелю, который демобилизовался раньше и живет в Подмосковье.

Егор машинально удалял специальными щипчиками складного перочинного ножа появившиеся на пальцах заусенцы. Швейцарский красный нож со множеством удобных приспособлений привлек их внимание.