Цзэнь и сам не до конца понимал, почему предложил это. С его стороны было глупо надеяться, что маленькая группка практиков, не обученная даже половине всех необходимых вещей, могла превратиться в армию, способную свергнуть Элантийскую империю.

Нет, подумал Цзэнь, снова поворачиваясь лицом к руинам Дворца Вечного Мира, армия, которая была так нужна ему, покоилась где-то глубоко под землей, с костями и магией его народа.

В детстве он слышал, как люди шептались об ужасной армии Всадников, которой руководил Ксан Толюйжигин. Всадники эти были призваны магией и обладали невероятной, поражающей воображение силой. Поговаривали, что Ночной Убийца побуждал их стирать в порошок целые кланы, завоевывать новые территории, чтобы сделать мансорианцев одним из самых могущественных народов в истории, уступающим разве что императорской семье. Цзэнь помнил поздние ночи, когда он сворачивался калачиком в своей юрте, на стенах которой плясал свет горящего снаружи костра. Пламя очерчивало тени взрослых, которые сидели снаружи и перешептывались то ли с благоговением, то ли со страхом.

– Верные Всадники Ксана Толюйжигина все еще существуют, – говорили они. – Их можно пробудить с помощью магии, настолько опасной и могущественной, что Ксан Толюйжигин смог использовать ее только с помощью Бога-Демона.

Теперь, когда Цзэнь унаследовал Демона своего прадеда, он мог бы вернуть к жизни легендарную армию и объявить войну элантийцам. Если и существовали следы таинственной и древней магии, которую Ночной Убийца использовал, чтобы призвать Всадников, они точно хранились в месте захоронения его людей и его наследства.

Цзэнь все продумал: его первой мишенью станут королевские маги. Стратегию мансорианской войны передавала поговорка: «Змея только тогда ядовита, когда кусает». Вся сила элантийцев заключалась в их магах. Без них падет и вся армия.

Цзэнь окинул взглядом группу учеников, зная, что, сколько бы ни искал, ему не найти того единственного лица. Глаза цвета гальки с лукаво изогнутыми уголками; похожие на лепестки цветка губы, на которые так часто набегает улыбка; напоминающие черный шелк волосы длиной до подбородка, что колыхались, стоило ей повернуться, чтобы посмотреть на него.

За болью, что пронзила грудь, последовал поток воспоминаний и сокрушительного горя, которые охватывали его при мысли о ней. Черное, словно стекло, озеро, поглощающее звездный свет. Лань, которая стояла на том же берегу, но как будто за тысячу лун от него, и предательство, что отразилось в ее глазах, когда она узнала о сделке, которую он заключил с Черной Черепахой.

Пожалуйста, Цзэнь, не делай этого.

И он произнес слова, раз и навсегда разделившие их пути: «Если ты не со мной, значит, ты против меня».

Цзэнь впился ногтями в ладони, заставляя себя вернуться к реальности.

– Шаньцзюнь, – его голос прорвался сквозь свистящий ветер.

К нему повернулся стоящий в первом ряду молодой человек, примерно такого же возраста, как и Цзэнь. Его худощавое лицо, когда-то гладкое, как речная вода, теперь выглядело изможденным. Длинные черные волосы, что раньше ниспадали чернильным листом, теперь растрепались. Его губы потрескались, ямочка покрылась коркой засохшей крови. Когда-то глаза Шаньцзюня смотрели на Цзэня с теплотой, теперь же вспыхнувшая в них искра погасла, и он склонил голову.

– Да, Тэмурэцзэнь, – его голос был спокойным. Холодным и настороженным. Он взял привычку перед всеми обращаться к Цзэню полным именем.

Возможно, они и были когда-то друзьями, но тогда Цзэнь был просто Цзэнем, практиком и учеником Школы Белых Сосен.

Теперь же он превратился в Ксана Тэмурэцзэня, единственного выжившего наследника Мансорианского клана и правнука бывшего лидера и повстанца Ксана Толюйжигина.

У него не могло быть друзей. Только союзники.

– Оставайтесь здесь, пока я не позову вас. Это место просто пропитано инь, – отрывисто бросил Цзэнь, а затем отвернулся и прошел в распахнутые ворота.

То, что, скорее всего, когда-то было великолепным внутренним двором, усеивали обломки каменных сооружений. Как и в большинстве новых мест, он сосредоточил свое внимание на текущей внутри ци.

Ци – энергия, лежащая в основе всех вещей этого мира, как физических, так и метафизических, – делилась на ян, энергию жизни, света и тепла, и инь, энергию смерти, тьмы и холода. Ци также была основой практики, или магии, как ее называли обычные люди. Она существовала во всех и во всем, просто практики рождались с возможностью чувствовать ее и вплетать ее нити в печати.

Цзэнь ощутил толстый слой инь, покрывающий руины. Так много кровопролития, боли и страха наполняли их последние дни… но до этого… Цзэнь прикрыл глаза, намереваясь копнуть глубже. До этого… здесь царили свет и жизнь, которые, как он теперь чувствовал, мерцали под слоями инь подобно утраченному теплу остывшей чашки чая.

Намек на жизнь, которая у него когда-то была, но которую он не помнил.

– Ах. – Снова раздался всеведущий голос, на этот раз напоминающий отдаленный раскат грома. Тот, кого он боялся после наступления темноты, когда костры гасли, а голоса его товарищей сменялись тишиной. – Я знавал те времена.

Облака потемнели, как если бы над Цзэнем сгустилась тьма. Демон пробудился, растянувшись на полнеба, – тень, которую мог видеть только Цзэнь, голос, который мог слышать только он. Существо, которое он привязал к себе, продолжало расти, угрожая вот-вот поглотить его.

Цзэнь напрягся, когда очертания Черной Черепахи приобрели форму. На него взглянули горящие глаза, налитые багрянцем войны и крови. Когда Бог-Демон склонил к Цзэню голову, его лапы распростерлись так, что, казалось, обхватили виднеющиеся вдалеке горы.

– Я помню, что причиталось тебе по наследству. Могу показать, что у тебя украли. То, что ты так стремишься возродить.

Цзэнь замер. Бог-Демон существовал задолго до рождения этого мира. Он был свидетелем всех поворотов истории, каждой победы, что одержало человечество, и каждого его поражения.

И он был с его прадедом, когда тот ввязался в войну с легендарной армией. Что, если Черная Черепаха могла подсказать ему, какую именно древнюю магию использовал Ксан Толюйжигин для создания своих войск?

С того момента, как на Озере Черной Жемчужины он привязал к себе демона, прошла почти целая луна. Цзэнь расходовал каждую унцию своей энергии на то, чтобы отгородиться от него. Сделка с демоном всегда подразумевала под собой обмен: отдать глаз, руку, ногу или, в самых крайних случаях, все свое тело в обмен на доступ к силе. Если бы Цзэнь не использовал силы Бога-Демона, то ему не нужно было бы ничего отдавать.

Вот уже несколько недель условия сделки отдавались эхом в его голове, отказываясь оставлять в покое.

Каждый раз, когда ты используешь мою силу, с каждой предоставленной мне душой, я буду забирать частичку твоего тела. Затем твоего разума. И наконец, твоей души.

Нет, он не будет обращать внимания на порочное искушение, которому его подвергало это существо. Как часть сделки, он обещал отдать Богу-Демону свой разум, но Цзэнь отказывался делать это настолько быстро. А значит – ему следовало воздержаться от использования демонических сил, если на то не было особой необходимости. Поэтому Цзэнь планировал выпустить Черную Черепаху на волю только в финальной битве против элантийцев.

Цзэнь продолжил идти, его шаги звучали все быстрее и резче. Впереди виднелся огромный заброшенный храм. Мансорианская архитектура, как и хинская, отличалась изгибающимися вверх зелеными крышами и красными украшениями, ведь обе культуры переплетались на протяжении тысячи циклов. Тем не менее Цзэнь заметил отличия: изогнутые боковые башни, напоминающие юрты, в которых жил его народ, а также оттенки золотого и синего, в честь Солнца и Вечного Неба, которым поклонялись мансорианцы.

Между каменными колоннами вместо входной двери зиял открытый проход. Цзэнь поставил ногу на первую ступеньку и замер. Когда изнутри повеяло сквозняком, словно чьим-то дыханием, волоски на его руках встали дыбом.