– Господи, Ира, зачем?

– Будет знать, как нас пугать. А нож нужно вообще под подушкой держать, когда в этом лагере черт-те что происходит!

Ира наконец отыскала свой нож и уже занесла острие над куклой, как в палате раздался новый визг, еще пронзительнее, чем Иркин.

Руднева, перескакивая через кровать, ринулась к Третьяковой.

– Что ты делаешь? Убери нож! Сумасшедшая!

Вероятно, дуреха Руднева решила, что Ирка собиралась устроить какой-нибудь страшный ритуал. Третьякова откинула нож, но куклу не отпускала. Тогда Диана вцепилась в ноги этой страшиле и потянула игрушку на себя.

– Отдай!

– Вот еще! Всякой гадости не место в нашей палате!

– Ого, что это здесь происходит? – показалась в дверях Амелия.

– Кстати, о гадостях! – проворчала Третьякова.

Из-за Циглер Ирка ослабила хватку, а Диана, отвоевав куклу, прижала страшилу к груди.

– Не трогай ее никогда больше! – зло выпалила Руднева. На ее глазах выступили крупные слезы. – Это моя кукла.

Диана еще минут десять сидела на кровати и глотала слезы. Мне приходилось ее обнимать, а Ирке растерянно гладить Рудневу по голове.

– Ладно тебе, – бормотала обескураженно Третьякова. – Я же ничего не успела этому чудищу сделать. Кто ж знал, что ты любишь такие игрушки…

Руднева уже взрослая девочка, и совершенно очевидно, что в куклы давно не играет. Здесь было что-то серьезное, личное, тайное… Амелия сидела на своей кровати и удивленно смотрела на нас. И вид у нее впервые за долгое время был не насмешливый, а сочувствующий.

– Когда вы ушли, я вытащила куклу из сумки и положила на стол. Мы дома всегда вместе собираемся. А потом спрятать ее обратно забыла, так на дискотеку торопилась. Вот дура!

Ирка и Амелия переглянулись. Циглер округлила глаза. Все было очень странно.

– Это твоя любимая игрушка? – осторожно спросила я, не выпуская Диану из объятий.

– Угу! – Диана снова шмыгнула носом. – Ее зовут Эмили. Эта кукла у меня с первого года жизни. Я всегда с ней. Иногда мне кажется, что она единственная, кто может выслушать меня.

Ирка уставилась на меня поверх макушки Дианы и покачала головой.

– Диана, у тебя плохие отношения с родителями? – спросила Амелия.

– У меня вообще с ними никаких отношений нет, – сердито ответила Руднева. – Они вечно или на работе, или скандалят. Раза четыре уже на развод собирались подать. При этом со мной даже не советовались. Будто я маленькая!

– Думаю, если бы ты поговорила с ними на эту тему, рассказала все, что на душе, в твоей жизни могло бы многое поменяться, – внезапно произнесла со своей кровати Циглер.

– О-о, диванный психолог подъехал, – протянула Ирка.

– Кроватный, – поправила Амелия, покачавшись на койке. Мы негромко рассмеялись. Даже Руднева слабо улыбнулась сквозь слезы. – Серьезно, Диана, не стоит держать все в себе. Расскажи маме, что тебя беспокоит. Раз ты молчишь, они думают, что у тебя все в порядке и нет никаких проблем.

Руднева замотала головой, утирая слезы. Страшилу Эмили по-прежнему прижимала крепко к груди.

– Ну а с Соболь вы разве своими проблемами не делитесь? – все-таки спросила Ира. Так ей и не дает покоя дружба между Дианой и Оксаной.

– Оксана только на себе зациклена, – проворчала Диана. – Других вообще не слушает!

– Зачем же ты с ней дружишь? – спросила я.

– А с кем мне теперь еще дружить? – воскликнула Диана. Мне ни разу и в голову не приходило, что Руднева жалеет о своем решении уйти в компанию к Соболь. Может, она и хотела бы снова дружить с нами, только к воинственно настроенной Ирке не так просто подобраться.

– Лучше быть одной, чем с кем попало, – снова принялась философствовать с кровати Амелия. На удивление, в этот вечер она разговорилась и даже показалась нормальной.

Диана сидела понурившись. Мы привыкли, что Руднева беззаботно болтает о всяких глупостях, и даже подумать не могли о проблемах в ее жизни. Я вспомнила, что за годы нашей дружбы Ди ни разу не рассказывала о родителях.

– Ну, что тебя тревожит? – спросила я. – Только не на тему дискотек и парней. Расскажи нам про маму и папу, если хочешь. Вдруг тебе полегчает?

– Вы правда будете это слушать?

– Слушаем же мы о бицепсах Ярового, местных ботаниках и корейских масочках, – вздохнула Циглер. – Выслушаем и что-нибудь посерьезнее.

Диана вымученно улыбнулась.

Мы проболтали почти до четырех утра. Диану словно прорвало. Все слушали Рудневу внимательно. Даже Амелия, обняв подушку, с задумчивым видом следила за рассказом Ди и не отпускала ядовитых комментариев.

Руднева поведала, что мама и папа живут как кошка с собакой – вечно ссорятся, но почему-то остаются вместе. Видимо, такая вот у них любовь. Скандалы эти происходят с самого Дианкиного детства, сколько она себя помнит. Родители не раз ругались, били посуду и даже дрались при дочери. Диана сказала, что одно время каждый раз загадывала перед сном одно желание: чтобы новый день прошел без скандала.

– У меня мама очень нервная и ревнивая. И папа вспыльчивый. Он маму любит, но она его во всех грехах подозревает. Может, и не без повода, конечно… – Диана шмыгнула носом. – Как-то раз так разругались прямо перед моим днем рождения, что даже забыли подарок мне купить, представляете? Долго потом извинялись, но праздник был испорчен. Они ж поссорятся, а потом неделями друг с другом не разговаривают. Да разве это жизнь? Сплошной стресс… Думают, могут откупиться большими суммами на карманные расходы. Ну куплю я себе шмотку какую или вот это… – Руднева, поморщившись, кивнула на многочисленные флакончики на своей тумбе. – Так потом переживать буду меньше, что ли? Как бы не так!

Ди принялась бережно убирать потрепанную куклу обратно в сумку.

– Поэтому я так дорожу Эмили. Конечно, она уже давно пришла в негодность. Я, как смогла, привела ее в порядок. Например, этот уродский рот пришила, когда мне было всего семь.

– Но почему ты нам никогда не рассказывала о своих проблемах? – удивилась я. – Когда мы дружили…

– Много ли мы рассказываем друг другу? – усмехнулась Ди. И тогда я подумала, что она права. Сама-то я не особо спешила делиться личными проблемами. – И к тому же мне казалось, что вокруг у всех идеальная жизнь. Особенно вон у той же Соболь. Она красивая, популярная, и с мамой они лучшие подруги. Мне стыдно жаловаться. Хотелось, чтоб было все, как у Оксаны.

– Идеально не бывает, – снова подала голос Амелия. – Соболь тоже может многое скрывать. Все хотят продемонстрировать друг другу только хорошее, а о плохом преимущественно молчат. Потому что плохое все равно рано или поздно вылезает наружу. Как, например, сейчас.

Я в тот момент почему-то подумала об отчиме Никиты. Рассказывал ли Яровой кому-нибудь о своих проблемах? Ведь если бы я однажды вечером не забежала в наш деревянный домик…

Мы уснули, когда уже рассвело, и снова чуть не пропустили зарядку. Когда Амелия, собравшись, первой вышла из палаты, Диана повернулась к нам с Ирой. Третьякова в тот момент собирала темные волосы в пучок.

– Почему вы не любите Амелию? – шепотом спросила Руднева, едва Циглер скрылась за дверью.

– А за что ее любить? – вскинулась Ирка.

– Ночью она дала мне пару полезных советов. Да и вообще производит впечатление своеобразной, но нормальной девчонки.

– Нормальной? – Ирка расхохоталась.

– Ну да. А еще без косметики Амелия очень даже симпатичная, – продолжила Руднева. – С ее высоким ростом ей бы в модели…

– Не знаю, особо не разглядывала эту ведьму, – буркнула Третьякова.

Я видела, как мимо нашего окна проходят ребята в спортивной форме. Вполне возможно, что мы явимся на зарядку последними и нам снова придется бежать дурацкий кросс.

– Ира считает, что Амелия меня специально пугает, – пояснила я Диане. – Помнишь тех пауков в кровати? До этого в городе еще много всякой чертовщины происходило. Мы даже не уверены, что стремянка изначально не была испорченной…