– Не знаю, – честно сказала я. – Но чувствую себя как огурчик.

– Пойдем чаю попьем, огурчик!

Ирка сбросила кеды и по-хозяйски прошла на нашу кухню. Сама поставила чайник. Что-то проверила в телефоне и уселась за стол.

– Как Селезнева? – спросила я, по-прежнему чувствуя свою вину, будто лично поломала стремянку.

– Как-как? На больничном! – Ирка снова взглянула на экран смартфона. – В гимназию больше не приходила. Зато сбылась ее мечта – наш Мясной Пирог ее на руках потаскал!

– Да уж, мечта, – вздохнула я.

И снова это скверное чувство, будто я нарочно подставила Лелю. Хотя мне на самом деле меньше всего на свете хотелось вместо нее распластаться на сцене, навернувшись со стремянки.

– Теперь мне все-таки придется играть Маленького принца, – проворчала я, разливая нам с Иркой чай.

– Твой отец придет на спектакль?

Я, не оборачиваясь к подруге, рассмеялась.

– Шутишь? Он спросит: «Спектакль? Какой спектакль? Ты что, уже играешь в театре?» Я ему отвечу: «Нет, папочка! Это школьный спектакль!» А он: «Школьный? Вера, в каком ты классе? Сколько тебе лет?»

Ирка, забавно хрюкнув, тоже рассмеялась.

– Похоже получилось! Ну нет, Верочка, ты все-таки иногда прячь свой сарказм. Хотя теперь я понимаю, почему вы раньше с Никитосом дружили. Как два колючих фыркающих ежа.

– Ой, только про Никитоса не напоминай, пожалуйста!

Я поставила перед Иркой чашку горячего чая, разрезала теплый лимонный кекс.

– Пропитался? – деловито осведомилась Третьякова.

– Слюнки текут! Сегодня как раз первый день, как ко мне вернулся аппетит.

Ирка продолжала то и дело проверять телефон и молча жевать кекс. Наконец я не выдержала и задала вопрос, который мучил меня все эти четыре дня:

– Как будем мстить Соболь?

Третьякова тут же встрепенулась:

– Ты все-таки решилась?

– Не могу же я это просто так оставить! Только не знаю, что делать. Жаловаться – не метод. Да и кому? Папе все равно, а директрисе… Как-то обломно, что ли. Со стремянкой точно непонятно: специально это или она изначально неисправна была?

Ирка задумчиво нахмурила лоб, а потом выдала:

– Кажется, надо не Соболь проучить, а Амелию.

– Амелию? – удивилась я.

– Ну да. Вчера Лидия Андреевна к нам в класс заходила. Знаешь, кто едет вместо Селезневой в лагерь?

– Циглер?

– Бинго! Видела бы ты, с какой довольной физиономией ко мне обернулась Амелия. Захотелось ее за волосы прям на уроке оттаскать!

– Ну вообще-то все логично, – вздохнула я. – Я же тебе говорила, что Лидия еще в тот раз кандидатуру Амелии предлагала, у нее ведь второе место на олимпиаде по физике.

– Вот видишь! Кому еще это было выгодно? А ты помнишь это ее: «Что ж, посмотрим, кто поедет»? – продолжила нагнетать Ира.

– Думаешь, угроза?

– Ну конечно же! В конце концов, это она отвечала за декорации и реквизит. И я уверена, что стремянка была нарочно испорчена.

Ирка принялась сосредоточенно жевать кекс.

– Добиваться своей цели такими страшными методами. Кошмар! – прожевав, снова возмутилась подруга. – И я, кстати, знаю, какую свинью мы можем Циглер подложить.

– Ну?

За окном пасмурно, над городом зависли мрачные серые тучи. Еще днем все окна были в кривых дорожках от дождя.

– Я от девчонок слышала, что Амелия больше всего на свете боится свою бабку.

– Это которая настоящая ведьма? – уточнила я.

– А фиг знает, кто она на самом деле. Но так говорят. Пойдем к ее бабке и попросим, чтоб приструнила внучку, а? Повлияла на нее как-нибудь. Что ж она невинных людей калечит?

– А если это не Амелия? – засомневалась я.

– Тогда напрямую спросим у Циглер: ты или не ты?

Вообще-то, наверное, давно нужно было так поступить…

– А если это она, но скажет: «Нет, это не я! Идите вы, тупые куклы…» Будто ты ее не знаешь.

– Что ты придумываешь проблемы из ничего? – возмутилась Ирка, уже поднимаясь из-за стола. – Там на месте разберемся. Идем!

– Как? Сейчас? – ахнула я, снова поглядывая в окно. – Уже смеркаться начинает.

– Нет, а что тянуть? Ждать, пока она тебя со свету белого сживет?

– А ты знаешь ее адрес? – все-таки последовала я за Иркой, которая уже выскочила в коридор.

– Ага, специально разведала. Да тут недалеко. Пройти всего пять домов. В начале Мира.

– А-а. Погоди, я хоть переоденусь!

После четырех дней заточения выглядела я хуже некуда. Но решила, что наряжаться для Циглер – много чести. Тем более Третьякова сказала, что тут недалеко. Сменила пижамные шорты на джинсы, надела толстовку, бейсболку на голову натянула. Ирка осмотрела меня с ног до головы и кивнула:

– Сойдет!

Во дворе уже сгустились сумерки. В окнах домов зажглись огни. Ветер раскачивал старые тополя.

– Зачем мы тащимся к Циглер на ночь глядя? – скептически поинтересовалась я, когда мы вышли на оживленную улицу.

– Я ж тебе сказала о своих планах.

– А если ее бабка-ведьма проклянет нас?

– Ну что за глупости? – беспечно засмеялась Ирка. Будто это не она до этого меня запугивала.

Всю дорогу Третьякова то и дело доставала телефон, но уведомлений, судя по всему, так и не было. Ирка только вздыхала и мне ничего не рассказывала. Я косилась на подругу, но не спрашивала, в чем дело. Все ясно. Сообщение от Вадика своего ненаглядного ждет.

Когда мы дошли до дома Циглер, на улице совсем стемнело. Меня всю дорогу не покидало странное чувство, будто кто-то идет за нами по пятам. Скорее всего, это просто мои выдумки, но после поста в «Подслушано» у меня развилась настоящая мания преследования. Ведь кто-то видел меня на улице вместе с Катериной. Кто-то сохранял старые фотографии, знал о разводе моих родителей…

– На каком этаже она живет? – спросила я, оглядывая окна старой четырехэтажки.

– Вроде на первом, – ответила Ира.

– Вроде? – возмутилась я.

– Ты же знаешь, у меня плохая память на имена, адреса… – Ирка беспечно махнула рукой. – На месте разберемся!

Это третьяковское семейное «потом разберемся» порой меня просто выбивало из колеи.

– Ира, мы уже на месте! – проворчала я, следуя за подругой.

Ирка первой забежала в подъезд. Темно, лампочка не горит. Мы тут же встали как вкопанные.

– Ну? – шепнула я.

– Что «ну»? – Ира включила фонарик на телефоне. Я тоже пошарила в кармане толстовки в поисках своего смартфона и тут же обнаружила, что оставила его дома.

Пахло чем-то прокисшим, сверху доносилась приглушенная оркестровая музыка. Тут же впотьмах мое воображение нарисовало, что где-то здесь снимает жилье Воланд со своей свитой.

– Мне не по себе, – призналась я. – Пойдем домой?

– Столько тащились и домой? – рассердилась Ира, подсвечивая ступени.

Остановилась у одной из дверей и направила свет фонаря на номер квартиры. Цифра «тринадцать».

– Ну конечно, – выдохнула я.

– Вроде эта, – снова негромко проговорила Третьякова.

– Ира, ты хоть в чем-то в этой жизни уверена? – рассердилась я.

Но Ирка вместо ответа на мой вопрос только принюхалась.

– Чем так воняет? Капустой какой-то…

А затем нажала на кнопку звонка. У меня от пронзительного звона и страха даже уши заложило. Дверь тут же с лязгом распахнулась, будто за ней только и поджидали, когда мы позвоним. В квартире тоже было темно. Видимо, на этаже выбило пробки. Иркин фонарь осветил лицо хозяйки – старухи с крючковатым носом. А главное – на ее голове не было ни единого волоска. От неожиданности я, стоя на краю ступеньки, чуть с нее не навернулась. Судя по тому, как дрогнул луч фонаря, подруга тоже перетрухнула.

– Кого вам? – спросила бабка скрипучим голосом.

– Вашу внучку, – проблеяла Третьякова.

– Моей внучки больше нет, – отрезала лысая бабка. У меня даже мурашки пробежали по спине. – Она выбрала тьму, а не свет.

– А? Чего? – растерялась Ира.

Я дернула Третьякову за рукав.

– Ир, пошли, она какая-то сумасшедшая.

Но Ира, откашлявшись, все-таки снова спросила: