– Никогда! А им это зачем? Для этих людей денежкито в России не нужны! Иначе страна будет развиваться… Зачем, например, это банкиру? Он и так жирует. Если бы не был таким жадным, инвестировал бы в развитие бизнеса. А сегодня проценты по кредитам громадные, и он скорее лопнет, но не выпустит деньги из рук… Почти вся уже земля у него в залоге. И что делать с ней не знает, потому как вообще ничего не умеет…

– Не понял, – насторожился юноша.

– Это определенный залог на существование спрятанных и незаконных средств и недвижимости там – на Западе… У твоих-то родителей больших денег нет?

– Нет.

– И таких 95 процентов населения…

– И что же теперь?

– А теперь этим правителям – только и верь! Бородатый поерзал на лавке и продолжал: – Вот говорят, в Америке простому человеку не до чего нет дела, он вообще мало интересуется политикой, для него главное, чтобы все было дешево и в полном достатке. То есть потребительская идеология в действии…И нас призывают к тому же – мол, отбросьте все что мешает этой экономике и не надо ничего искать нового… О чем это говорит? Нами командует горстка сверх богатых людей, которым самое важное, чтобы простой человек не начал задумываться. И они не остановятся ни перед чем, когда встанет вопрос о причинах падения экономических показателей, а он возникает периодически именно с кризисами того самого пресловутого капитализма…

– Это же демократия…

– Да, она разная… Для тебя какая демократия лучше, когда президент ездит на службу на велосипеде или в бронированном автомобиле?

Рошин с пониманием замолчал. А Бородатый продолжил тему:

– А от чего эти показатели очень быстро растут – от сегодняшних войн и воровства…Это говорили еще очень давно, аж в начале 20-го века…Посмотри вокруг, и мы сегодня в этом дерьме… И какое расслоение общества. Горько и смешно, но смех-то сквозь слезы…

Рошин опять насупился.

– Ладно, не будем об этом, – миролюбиво отозвался мужчина, – Ты, где работаешь?

– Я студент…

– Молодец! И какой же профиль?

– Инженерный.

– Очень хорошо.

– А вы, где проявляете себя, – подчеркнуто вежливо поинтересовался студент. – Я, видишь ли… филолог.

– А, – все понимающим тоном и некоторым сарказмом произнес Рошин, – Тогда все ясно…

– Ты умный малый и прав… Нельзя в нашей жизни быть филологом, – как бы для самого себя говорил Бородатый, – Надо быть сантехником или печником обязательно, иначе жизнь бессмысленна.

– Чудной, вы человек…

– Наверно. Понял я лет в 30, что надо что-то делать руками, а не хвататься за слова.

– Скорее за словоблудье, – улыбнулся студент.

– Да-да, – как бы утвердительно для себя заключил Бородатый, – Хотя слово само по себе сильный аргумент, но сегодня ты сказал в точку…

Неожиданно у входа появился еще один задержанный. Он показался в сильно возбужденном состоянии. Полицейский долго открывал и закрывал камеру. Пьяный неряшливо одетый мужчина средних лет уселся на середину скамейки и разразился тирадой в адрес стража порядка:

– Суки! Видел я всех вас в гробу! В белых тапочках!

Бородатый безнадежно посмотрел на прибывшего и хмуро замолчал. Рошину тоже не хотелось продолжать разговор. Новый задержанный иногда пытался своими односложными фразами раздражения разговорить соседей, но Бородатый, да и юноша только смотрели пространно в потолок.

Через три часа появился отец и забрал Ивана из отделения полиции. Выходил юноша из камеры спокойно, кивнул осторожно Бородатому, которому явно понравился взгляд бывшего соседа. Он также доброжелательно посмотрел на его отца. Тишину момента нарушал неприятный железный лязг замка и резкий скрип засова. Потом все стихло, будто ничего не произошло. Каким-то странным чувством младший Рошин ощутил, что воздух камеры остался внутри его. В полиции у юноши взяли подписку «о невыезде».

Отец с сыном молча вышли на улицу.

– Пришлось оставить небольшой залог, но я так и не понял, сын, что произошло. Неужели ты причастен к этому?

Иван рассказал в подробностях о происшедшем.

– Так почему ты ничего им не сказал?

– Не понял. Что?

– Что это ты вызвал «Скорую».

– Меня никто об этом не спрашивал…

– В наше время я бы попытался объяснить и растолковать все сам.

– Это в ваше время, – тупо отреагировал сын.

Они шли до дома молча. Отец доверял правоохранительным органам и оптимистически настроенный он был спокоен и уверен, что это недоразумение. Иван тоже забыл о камере, хотя мимолетное приятное ощущение свободы было немного ново и необычно. Кругом молча шли прохожие, о чем-то разговаривали,

некоторые из-них спешили, не обращая никакого внимания на двух задумавшихся мужчин.

Матери ни отец, ни сын ничего в этот день не сказали, и повседневная жизнь потекла своим чередом. Повторная встреча со следователем у Рошина произошла через два дня. Он ждал и немного тревожился, представляя множество вариантов развития неприятных последствий.

Когда был рядом с раненой девушки, он не задумывался о нахлынувших на него чувствах и тем более о последовательности своих действий. Теперь же сухая логика ему подсказывала, что при отсутствии реальных свидетелей его могли «зацепить», сделать участником или даже виновником. На допросе он понял, что отец рассказал следователю подробности поведения сына и, естественно, рассеял «туман» подозрительности первых допросов. – «Проверить номер телефона вызова «Скорой» пришло в голову правоохранительным органам только после этого», – с насмешкой рассуждал молодой человек.

Следователь продолжал сухо разговаривать с ним, но уже не упирал на его «бегство» с места происшествия. Но, как понял Рошин, самым главным положительным обстоятельством оказалось улучшение состояния здоровья потерпевшей и именно оно изменило отношение к нему. Он не знал, о чем говорила пришедшая «в себя» потерпевшая, но Ивану вдруг нестерпимо захотелось ее вновь увидеть. Когда он неожиданно спросил, в какой клинике она находится, полицейский неприятно посмотрел на него:

– Встречаться с ней я вам не советую…

Рошин замкнулся, опустил глаза, намеренно скрыв свое неожиданное желание. Теперь, явно почувствовав нить отторжения к этому холодному и обличенному властью «роботу», он даже не задал ему вполне здравый вопрос: – Почему?

Раньше Иван с пониманием относился к органам власти, надеясь, что в необходимый момент они придут на помощь, но сейчас его взгляды заметно менялись.

Все ближе проникали в душу слова случайного сокамерника, и Рошин начинал твердо понимать, что многословить здесь – не к чему. И он, действительно, несколько дней не пытался искать контакта с потерпевшей.

Зинка каким-то образом узнала о вызове в полицию, и теперь тоже задавала неприятные вопросы и даже пыталась наставлять.

– Только не от мира сего вечно попадают в такие непонятные ситуации.

– Что значит – вечно? Можно подумать…Ты сама могла оказаться на моем месте…

– Ну, уж я-то обошла бы все это стороной.

Рошина резанули эти слова, ему вовсе не хотелось открывать свою душу. Он только еще больше почувствовал взрыв неприятной холодности.

В кругу семьи родители продолжали интересоваться результатами встречи со следователем, и сын спокойно всё рассказывал без своих особых впечатлений. Отец, побывавший еще раз в полиции, как-то случайно обронил, что потерпевшая лежит «на Пироговке».

После занятий Рошин двинулся по указанному адресу. «Купить цветы или апельсины… как-то уж больно тривиально» – подумал он. В службе информации на входе в клинику его строго спросили:

– Фамилия?

Иван был ошарашен элементарным вопросом:

– Не знаю…

– Молодая девушка посмотрела на удивление сочувственно: – Сколько лет? – смотрела она смешливо на, словно набравшего в рот воды, молодого парня.

– Лет двадцать…

–Как зовут? – увидев глаза нерешительного юноши, она заулыбалась, глядя в регистрационный журнал: