И сам мужчина проходил через такие испытания, падая, разбивая нос в кровь, сдирая кожу до костей, но он учился. Учился чтить, подчиняться, ходить с опущенной головой, быть покорным псом. Крысой. Паразитом. И только потом, узнав, насколько темна нора в которой он живёт, которую многие называют домом, он начал понимать...
Григорий прошёл мимо сваленной в кучу мебели. Хоть и задание было выполнено, но без должного уважения, за что можно спросить, но сейчас местное убранство волновало его куда меньше. Он прошёлся по комнатам, всматриваясь в потолок и хоть какие-нибудь приметы, что помогут ему найти заветный люк. Изначально казалось, что в таком маленьком, ветхом месте не составит никаких проблем найти желаемое, но работа оказалась сложнее, чем предположение. И нет, здесь мешала не ночная тьма, а идеально ровная поверхность над головой. Даже складывалось ощущение, что чердак состоит из одной цельной плиты, куда не входит никакой люк.
Бродя туда-сюда, подвыпивший мужчина даже не заметил, как мебель сама по себе вставала на удобные для проживания места. Всё это походило на то, словно призрак умершей бабки сам занялся уборкой и расстановкой.
– Какого чёрта? – удивился Григорий, запнувшись о переехавший из центра комнаты ближе к окну табурет. – Как это я не заметил эту щель? – Григория смутила не загадочная и самостоятельная расстановка, а прорезь на потолке, которая могла принадлежать бывшему или настоящему люку.
Он поднял руку и приподнял проход. Неужели он вырос? Может, чудодейственный картофельный самогон помог ему стать выше, ведь при первом посещении избы он явно обратил внимание на излишне высокий потолок... Подобные мысли особо не волновали мужчину. Он думал только о том, что его ждёт на чердаке. Вся мистика в избе обходила его стороной, как слепого.
Проход был открыт, и подставив для удобства некогда странствующий по избе табурет, Григорий поднялся наверх. Ночь была и на чердаке, но здесь её присутствие ощущалось куда слабее – вверху был заметен падающий свет луны, хоть в крыше он и не обнаружил дыр или окон. Перед глазами мужчины открылась скромная картина стариной мебели, коробок, ящиков, и таинственный сундук. Другая сторона чердака была закрыта белой не просвечивающейся тряпкой, за которой тоже могло что-то находиться.
Григорий первым делом подошёл к сундуку, который послушно открылся под неистовым желанием мужчины. Внутри его ждали человеческие органы. Точнее, старинные имплантат и протезы: фальшивые глаза, уши и носы, вставные зубы, пальцы, руки и ноги. Для кого-то это действительно могло быть сокровищем, но никак не для этого искателя. Ради интереса он поднял глазной протез и начал осматривать его. Находка казалась тёплой, и в то же время была покрыта странной слизью, словно её минуту назад вытащили из чьей-то головы.
– У мёртвых не крадут, сынок, – раздался хриплый старушечий голос за спиной. Григорий обернулся и увидел белоснежную занавеску. За ней что-то скрипело.
Тряпка отодвинулась в сторону, явив мужчине кресло-качалку, на которой гордо восседало горбатое создание, спину которой украшал колоссальный горб, а седые волосы касались пола. Кресло само по себе выехало вперёд, но не стало пересекать линию занавески. Местное освящение не позволяло увидеть старческое лицо, словно вместо него была чёрная дыра.
– Я тебе не сынок, карга, – ответил Григорий. Он не привык вслух оскорблять старшее поколение, но самогон позволял прыгать выше головы.
Женщина только рассмеялась от такой дерзости. От паразита она большего и не ожидала.
– Мразь! Ничтожество! Знай своё место, паразит, пока ноги держишь и узнаёшь себя в лицо.
Григорий решил не продолжать эту бессмысленную игру в "оскорби оппонента", и знал удобный способ заткнуть каргу. Рядом с собой он увидел старую скалку, и знал, каким грозным это могло быть оружием. Без зазрения совести, он схватил кухонный инструмент и взвесил в руке. Один хороший удар мог выбить дух из любого, особенно из горбатой старухи.
– Ты пожалеешь, сопляк.
"Сопляк" уже было лишним. Григорий пошёл вперёд, но вместо старой женщины встретил люк. Оступившись, он рухнул вниз, и тьма покрыла его веки.
29 ноября 1988 года, полдень
Это утро было самым приятным и необычным для Беговых. Никто точно не мог сказать, в чём была причина (поскольку говорить о таком вслух не особо прилично и правильно), но что-то особое почувствовали все. Первым был Серёжа, он проснулся сам, без чьего-либо крика или ругани, без тычков, оскорблений или обвинений. Даже ночь прошла гладко, – глаже некуда. И только через несколько минут наслаждения тишины и созерцания беззаботно спящей и спокойной комнаты он понял главную особенность этого утра – Григория не было на месте. Возможно, Бражник всё же удосужился прирезать непутёвого и самодовольного городского, возможно, на пьяную голову отец просто не смог добраться до дома и встретил ночь на улице.
Только сейчас, совершенно впервые, Серёжа заметил, как мать лежала на кровати: крепко прижавшись к стене, максимально освобождая свободное пространство для мужа. Даже во сне, не имея причин расслабиться и вытянуться что есть мочи, она была зажата и пристыжена. Парень слез с печи и осторожно погладил мать по волосам. Даже воздух в отсутствии отца казался свежим и... добрым. Получив неожиданный прилив энергии и хорошего настроения, Беглов-младший начал утреннюю уборку и готовку завтрака.
Когда стол был накрыт, и оставалось только разбудить спящих женщин, юноша просто вышел на улицу. Ему не хотелось оставаться с ними. Нет… он не хотел, чтобы хоть что-то могло напомнить им о Григории; он оставил их вдвоём, чтобы они могли отдохнуть. Если и не сами глаза отца семейства следили за ними, то их маленькие и более бледные копии в сыне. Прихватив ломоть хлеба, копчённое мясо и сыр, парень вышел на улицу и встретил прохладу предзимнего утра.
Очень скоро должна начаться зима, и у Серёжи складывалось впечатление, что её приход в Неясыть ознаменует целый сезон неповторимых и утопающих в коловрате дел и забот месяцев. Если отчасти он ожидал встретить Григория спящим у входной двери, то на деле всё оказалось другим, и даже слегка печальным – снаружи было пусто.
Интереса ради, прикончив сухой завтрак, парень отправился гулять по Неясыти. Избы были заброшены, даже заселённые казались воздвигнутыми склепами, вход в которые были напрочь закрыты для всех живых. Камень в центре оставался на своём месте: парень вспомнил, как видел огромную червоточину в другом селе. Возможно, этот булыжник и правда имел сакральный смысл для местных жителей, из-за чего они и перенесли его в другое место. На ощупь он был тем же: едва тёплый, с почти неуловимой пульсацией под коркой. Интересно, что находится внутри этого камня?.. Прислонив ухо, он услышал пульсирующий гул. Скорее всего это была та же иллюзия, что и с ракушками, когда говорят, что можно услышать шум моря, но на деле только поток крови в ушной раковине. Но эти ощущения были слегка другими, более грубыми и спокойными, точно дыхание спящего.
Серёжа вспомнил то, что говорил ему Бражник об истории этого… монумента, о веках мрачных ритуалах, толстых слоях глины и крови жертв. Жизнь внутри жизни: и всё это камень, и всё это Неясыть.
Молодой кадет отправился дальше, и в какой-то момент вышел туда, куда и не думал прийти. Перед ним открылась изба бабушки Жданы. Уродливая изба не спешила становится менее уродливой, и все старания по облагораживанию халупы могли показаться напрасными. Осталось не так много дел, всего лишь стёкла, и можно будет возвращаться в Белореченск. Парень уже соскучился по друзьям в училище, но этот отпуск он вряд ли бы посчитал бессмысленным.
Внутри избы всё было практически так, как Серёжа и оставил прошлым днём, за исключением аккуратной расстановки мебели. Даже принесённая постель (большая часть дня ушла именно на неё) была укрыта простынями и заправлена. Здесь почти можно было жить, но внутри никого не было. Изба была пуста, хоть и ожидала, что вот-вот вернётся её хозяин. Юноша быстро осмотрелся, из чего-то подозрительного на полу лежала только появившаяся из ниоткуда скалка. Если бы здесь остался Григорий, вместо того, чтобы вернуться домой, здесь было бы куда больше улик… Но внутри никого не было, и быть не могло.
