Поле, на котором и должно было развернуться главное действо, со всех сторон окружали выстроенные прямо на месте трибуны. Самые простецкие, расположенные под открытым небом, занимали люди победнее – мелкие лавочники, чиновники низшего пошиба, подмастерья и их ученики, ронины и многие другие, сводящие концы с концами путем честного и не очень заработка. Теснились они словно сельди в бочке, но, судя по громкому гвалту, которому отчасти способствовали многочисленные кувшины, ходившие по рукам, вряд ли были опечалены сим фактом.
Тех же, кто мог позволить себе чуть раскошелиться, ждали удобные широкие скамьи и натянутые над головами навесы, защищающие от солнца и непогоды. На самых роскошных местах, конечно же, можно было увидеть представителей Великих Домов, родичей и близких участников Турнира – вне зависимости от их богатства и происхождения, так как все расходы брали на себя столичные власти, – процветающих купцов и прочих сильных мира сего. Между их рядами даже сновала обслуга, таская туда-сюда подносы, ломившиеся от еды и питья.
Самые бедные зрители – как правило, крестьяне, бродяги, странствующие монахи, нищие, дети и прочий простой люд – мужественно толкались на своих двоих перед галереями, между ними, вокруг – в общем, везде, где можно было приткнуться и увидеть состязание хоть одним глазком. Впрочем, подобное положение вещей их не огорчало, совсем нет: отовсюду доносились радостный гомон, смех, песни и выкрики в поддержку любимого – или же против самого ненавистного – бойца.
За все время Кенджи не увидел ни одной драки хоть сколечко бы серьезнее, чем пихание локтями; любая же ругань сводилась к обмену парой незамысловатых ругательств, после которых спорщики моментально теряли друг к другу интерес. Никто не пытался оттеснить более слабого соседа, дабы занять местечко получше, не бил в челюсть за случайно отдавленную ногу и не пытался вытащить из чужого кармана последний медяк.
– За кровь, пролитую на Турнире, карают быстро и жестоко. – Цинизм Макото чуть пошатнул надежды Кенджи на благородство человеческой натуры. – И даже случайно вынутый из ножен меч, пускай ты им хотел просто перед дружками похвалиться, может привести к весьма и весьма серьезным проблемам.
Впрочем, Кенджи почему-то считал, что дело тут не только в страхе перед возможным наказанием, ведь даже аристократы вели себя на удивление миролюбиво. Самые злющие враги, в любой другой момент шипящие друг на друга не хуже разъяренных гадюк, мирно беседовали, а то и вовсе пили из одного кувшина и хохотали над какой-нибудь глупой шуткой, словно старые друзья. Наверное, праздник стал неплохим поводом хотя бы на время позабыть о распрях и интригах, что плели между собой Дома и семьи, перестать мериться богатствами, регалиями и ступенями. В общем, просто славно провести время и немного отдохнуть от рутины.
И вот Кенджи вместе с Макото и другими сопровождающими уже находились в одном из шатров, заранее приготовленных для каждого из участников. Здесь они могли набраться сил перед грядущим состязанием, промочить горло и перекусить, посоветоваться с близкими и соратниками, проверить снаряжение или же вознести молитву богам. Насколько успел заметить Кенджи, подавляющее большинство его соперников привели с собой настоящую свиту из слуг, учителей, родичей, друзей, приятелей, поклонников и еще боги знают кого. В его же шатре, помимо него самого, разумеется, находились лишь Макото, лекари из хонга, которые, не обращая ни на что внимания, быстренько осмотрели Кенджи и теперь с азартом резались в какую-то игру, бросая кости и передвигая глиняные палочки. Один из медиков показался Кенджи знакомым, но он не подал вида, что знает его.
Спустя короткое время зашел Каташи, чтобы дать ему последние напутствия. И вот старший Такэга, в отличие от Кенджи, придерживался противоположного мнения насчет царившей вокруг атмосферы.
– Жалкие лицемеры, – с презрением процедил Каташи, выглядывая наружу из-за плотной ткани. – Делают вид, точно и в самом деле вмиг забыли все старые обиды. Турнир и политика – вещи неразделимые, словно огонь и дым. Если тебе протягивают руку помощи – в другой сжимают отравленный кинжал. Уж поверьте моему опыту. Хочешь совет? – Он оглянулся на Кенджи и продолжил, не дождавшись даже кивка: – Будь честен перед самим собой и перед ликами своих предков. Не трусь, но и не лезь на рожон понапрасну. Держи сердце горячим, но разум твой должен оставаться холоден, словно лед. И последнее: помни, что на кону стоит не только твое имя, но имена всех тех, кто считает тебя собратом. Отныне ты отвечаешь не только за себя, а за весь Дом. Никогда не забывай об этом, даже наедине с самим собой.
С этими словами Каташи вышел. Кенджи же остался в некоторой… растерянности. Если честно, он ожидал услышать чуть более конкретные наставления, а не выдержки из кодекса. Макото, который в присутствии отца не проронил ни звука, лишь проводил того долгим взглядом и тяжело вздохнул:
– А теперь представь, что я выслушиваю это с тех пор, как покинул колыбель.
В этот самый момент вслед за главой Дома Змея пошли и хонгцы, все еще галдящие, словно сороки. Задержался только один из них, что принялся собирать с земли оставшиеся после игры монеты, тщательно рассматривая каждую из них.
– Сочувствую, – без доли иронии сказал Кенджи. – Как я понимаю, ты так и не забрал свои пистолеты?
– Я хотел, но… решил подождать хотя бы до завтрашнего утра, – признался Макото. – Быть может, ты утрешь всем нос, и отец на радостях не станет морить меня проповедями. Ты уж постарайся хотя бы ради нашей дружбы, ладно?
– Сделаю все, что в моих силах, однако на твоем месте я бы все равно не питал иллюзий легко отделаться, – усмехнулся Кенджи, изучая свиток с правилами Турнира.
– Это точно, – вздохнул Макото и подпер щеку кулаком. – Знаешь, иногда я серьезно думаю, что лучше б родился каким-нибудь крестьянином. Ковырялся бы себе в земле с утра до ночи, надирался бы рисовой водкой да жену за задницу пощипывал…
– Ты бы помер с голоду еще до первых заморозков, – раздался знакомый ехидный голос.
На самом деле Кенджи не сильно удивился, увидев перед собой Рю, который скрывался под личиной иноземного лекаря, – Кенджи заприметил старика еще на входе в шатер, однако не стал выдавать его. Теперь на носу Рю, ставшем до того длинным и крючковатым, что он начал напоминать клюв, красовались круглые очки, на голове сидела квадратная шляпа, отделанная беличьим мехом; два передних зуба так сильно выступали вперед, что придавали их хозяину сходство с бобром, а еще Рю непрестанно приглаживал длинные тонкие усики, свисающие почти до груди.
– Я уж думал, что тебя все же прибили твои бывшие дружки-синоби, – с хрустом потянулся и зевнул Макото.
Кажется, его тоже не слишком поразило появление Рю. Или же Макото просто не хотел давать старику лишний повод позубоскалить. Впрочем, когда это того останавливало?
– Зря надеешься, – фыркнул в ответ Рю. – Скорее твоему папаше удастся сделать из тебя подобие воина – в его представлении, разумеется. То есть таким же вечно надутым индюком, который при каждом шаге невольно воздух портит.
– А что ты тут вообще делаешь? – спросил Кенджи, пока Макото не успел ввязаться в перепалку. – Ты вроде говорил, что тебя, мягко говоря, не слишком интересует Турнир.
– И не устану это повторять, – кивнул Рю, – ибо единственный вменяемый повод собрать здесь столько идиотов может быть сугубо научным – проверить, не обрушатся ли небеса от такой концентрации бахвальства и самовлюбленности в одном месте. Однако я как-никак скрываюсь, а прятаться куда проще у всех на виду, как бы парадоксально это ни звучало. И вдобавок здесь я надеялся встретить парочку знакомых, с которыми не виделся много лет.
– Кто на этот раз? – поинтересовался Макото. – Демоны, срущие лавой? Карлики-акробаты? Любители таскать драгоценные камни во всяких интересных местах?
– Нет, избалованные папенькины сынки, мнящие себя великими шутниками, – буркнул в ответ Рю. – Не знаешь, тут где-нибудь поблизости подобные водятся?
