Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Валерий Рощин

РОДНЯ

Часть первая

Мелкий — лет шести карапуз по имени Родька сопел и, основательно работая локотками, пробирался к передней двери автобуса. Следовало поторапливаться — за большими окнами мелькали «кварталы» Пискарёвки. Потолкавшись и достигнув цели, он стал на первой ступеньке, с виноватой хитрецой отворотив от кондукторши ясные голубые глазищи.

— Проезд оплачиваем, — монотонно прогудела дородная тетка.

Шкет в раздолбанных сандалетах, коротких штанишках и застегнутой не на ту пуговицу рубахе переминался с ноги на ногу. Посматривая на дверь, помалкивал и ждал ближайшей остановки…

— Проездные не действительны — автобус частный!.. — обращаясь ко всем пассажирам, напомнила та и, обратив гневный взор на младого «зайца», безнадежно повысила голос: — Оплачиваем проезд! Я кому говорю?!

Мальчуган же вместо того, чтобы пошарить по карманам мелочь или, в крайнем случае, затянуть знакомую, исполненную жалости бодягу, внезапно выкинул в проход ладошку с оттопыренным указательным пальцем и прошептал:

— РОдит!

— Чё?.. — оторопела кондукторша.

— Тетенька в вашем автобусе ребеночка сейчас рОдит! — повторил тот, тыча пальцем назад.

Толстуха набрала в легкие воздуха для выплеска накопившегося за день возмущения, как вдруг… салон огласил истошный вопль. Пассажиры слаженно закрутили головами, загалдели, заволновались. Вскочила с насиженного рабочего места и толстуха. На одном из сидений обхватив огромный живот руками, металась и орала бледная женщина…

— Ба!.. Паша, у нас тут рожать надумали!.. Скорее останавливай!

Не доехав сотни метров до остановки, автобус лихо распихал легковушки в крайнем правом ряду и визгнул тормозами у тротуара. С коротким шипением открылись обе двери. Первым на асфальт спрыгнул деловой малец; проворно глянув по сторонам и узнав Бестужевскую улицу, смешался с толпой…

* * *

Стройная обворожительная девица по имени Любочка легкой грациозной походкой плыла по Гражданскому проспекту. Легкость присутствовала во всем: в движениях, в озарявшей лицо улыбке, в одежде… Одежда была особенной и непривычной даже для искушенных в моде горожан.

— Прям хип хоп какой-то! — возмущенно шептали консерваторы, кося на голое тело сквозь зиявшие дыры невесомого, прозрачного платья.

— Авангард, — улыбался шлепавшим по мостовой босым ногам менее строгий народ.

— Ах!.. Тонкий хлопок от Тао Карихара! — заворожено млели знатоки.

Неприметно улыбаясь возгласам и оценкам, Любочка шла своей дорогой. Остановиться вынудил лишь другой — властный и почти грубый окрик.

— Минутку, гражданочка! — заинтересовался странной особой милицейский чин.

Девушка оглянулась, замедлила шаг. И с той же лучезарной улыбкой зашептала:

— Иди ко мне, милый. Иди…

«Милый» в погонах капитана послушно приблизился…

— Документики бы мне ваши… — враз утеряв строгость, пробормотал он, пялясь на дурманящую наготу.

— Зачем тебе скучные бумаги? И не стоит так на меня смотреть, — с лукавой назидательностью молвила она. Поведя красивою рукою, шепнула: — Посмотри лучше туда.

Блюститель поворотил голову влево и… застыл — у выхода из бутика стояла симпатичная молодая женщина. Оба в долгом изумлении смотрели друг на друга: женщина взволнованно теребила зеленый пакетик с покупками; капитан беспрестанно одергивал китель…

— Смелей же, дурачок, — подтолкнула Любочка мужчину. — Это счастье твое, — не проворонь!..

И громко засмеявшись, пошла дальше. Через квартал шумного проспекта находился нужный поворот на Бестужевскую…

* * *

Болеслав Кондратьевич топал размашистой походкой по Пискаревке с северо-востока. В левой руке в такт шагам колыхалась авоська с гостинцем для Аиды…

На углу уютного, кладбищенского скверика привязались двое — вида потрепанного, опухшего; невыносимо смердящие перегаром. Видать, приняли за своего — выглядел Кондратич так же неважнецки: поношенный сюртучок с застиранными полинялыми брючками; схваченные проволокой носки старых ортопедических ботинок; крючковатые пальцы, побитые артритом; желтый зоб щитовидки над измятым воротом рубашки… Тяжелый запашок, исходивший от пожилого мужчины, имел, однако, другое происхождение — не глупости человеческой, а беззащитной слабости его перед многочисленными недугами.

— Слышь, подкинь, сколько можешь, — заучено твердил тощий сутулый алкаш, — а то загибаемся с самого утра.

— Пей с вечеру поменьше, — брезгливо отворачивался Болеслав.

Но и там натыкался взглядом на иссиня-фиолетовую рожу, бубнившую, точно молитву:

— Ну, дай, сколь не жалко, братан!.. Брата-ан, ну, сколько не жалко, да-ай, а?..

Так и прошел бы Кондратьевич мимо. А тут на тебе! неожиданность, точно с неба холодный весенний дождь — рвет сутулый из рук авоську и бежит стремглав на длинных негнущихся ногах. И второй, завидев резвый поворот — за ним — делить добычу.

Ну что прикажете делать?.. Гаркнул вдогонку крепкое ядреное словцо — не идти ж к Аиде без гостинца!..

Сутулый враз схватился за печень, осел… Рядом распластался второй, кажись, подвернув коленку…

И вот она — заветная авоська. Снова колышется в такт размашистым шагам. Впереди край Пискаревки, а там и знакомая Бестужевка…

* * *

Троица повстречалась у арки — у самого входа в «колодец». По-родственному обнялись, потискали другу дружку, облобызались… И двинули гуртом внутрь сумрачного двора — к Аиде.

Сторонкой миновав бормотавший бульдозер со скучавшим без дела работягой, оказались против узорчатой калитки чугунного литья. Калитка распахнулась будто сама, пропуская гостей. И так же тихо, без скрипа прикрылась…

— Родька, родной! — всплеснула навстречу сухими руками старушка — хозяйка приземистого, но еще крепкого особняка. Расцеловав, потрепала вихры: — Ну что я бы без тебя делала, Роденька?

Порадовавшись встрече, мальчуган скромно отступил, дозволяя и остальным насладиться редким свиданьем с Аидой.

— Подите ко мне поближе, — звала она, поочередно обращая взор бесцветных подслеповатых глаз то к девушке, то к мужчине. Обнимая же, приговаривала: — Вот ведь при какой каверзе пришлось свидеться. Это ж надо дожить до этакой смуты!..

— И чаво ты с ними церемонишься? — поправляя ворот под зобом, справился Кондратич.

— Я меру соблюдаю, — с терпеливым стариковским упрямством объяснила она. — Начальник строительства скоропостижно скончался, так они другого наняли. Другой в Малой Невке утоп — третий объявился. А потом вдруг выяснилось: сами-то они ломать мой дом не собиралися…

— Дивлюсь я тебе, — укоризненно качнул головой мужчина, — конечно, не они той пакости начало! На то заказчик имеется — воротила иль деляга, глаз на твою землю положивший.

— Вон оно как?..

Выуживая из авоськи пачку отменного табачку, тот улыбнулся:

— На-ка вот. Для кальяну твоего. На новом месте побалуешься.

— Ой, спасибо, Болеславушка. Ой, уважил старуху; угодил…

— Куда же ты надумала, Аида? — ласково поглаживая прохладную сморщенную руку, напомнила о себе Любочка.

— На дачу подамся жить — к Серафимовскому кладбищу.

— Знаю-знаю! — запрыгал на месте мальчишка. — Это рядом с Новой Деревней! Я туда на прошлой неделе заглядывал.

— Верно, Роденька, там моя фазенда и кособочится. Ну, присядем на дорожку…

Все четверо уселись кто куда…

Потом разом встали, засобирались… Вещей было мало. Старинное кресло-качалку взвалил на спину Кондратич; кальян достался Любочке; Родьке Аида доверила песочные часы венецианского серебра. Сама же ухватила длинный холщевый сверток с торчащим снизу деревянным черенком…

Со двора она уходила не оборачиваясь, точно не желая фиксировать в бездонной памяти любимое насиженное гнездышко. Лишь минуя арку, посторонилась, пропуская въезжавший во двор лимузин.

1
{"b":"89669","o":1}