– Это вы простите, – в тон ему процедила я, – что не слежу за областями магии, которые меня никоим образом не касаются.

Маккорн фыркнул.

– Ну конечно, и до дирижаблей вам дела нет. Как летать – так вы небось первая!

Я обомлела. Фитилёк на пороге моего личного порохового склада заалел, и всё это не взлетело на воздух только потому, что странности Маккорна начисто сбивали меня с толку.

– Я не могу летать на вашем дирижабле, – выдавила я прописную истину. – Некромантам запрещено.

Тут уже Маккорн осёкся.

– То есть как?

– Так. Они живые. Все боятся, что мы их убьём или как-то попортим. Нам под страхом уголовной ответственности запрещено даже приближаться к живым дирижаблям на расстояние ворожбы.

Маккорн уставился на меня.

– Что за бред? С чего вам их портить? Они созданы при помощи природной магии, но сами конструкты владеют магией воздуха, а не жизни, и некромантия их не побеспокоит, а убить их при желании может даже обычный человек, если проберётся в управляющий отсек.

– Объясните это тем, кто законы пишет, – пожала плечами я.

Маккорн всё ещё ловил ртом мух, но у меня не было настроения дожидаться, что ещё он придумает мне сказать, поэтому я заявила, что меня ждут дела, и оставила его наедине с несправедливостью мира.

За последующие несколько дней я была вынуждена признать, что Маккорн делал успехи во время наших сессий. Теперь я брала не более пяти нитей, но выплетала из них разные узоры, а Маккорн притерпелся настолько, что стал приносить с собой блокнот и записывать свои наблюдения. Он действительно придумал нечто вроде алфавита для фиксации того эффекта, который оказывала на него некромантия. По вечерам, когда он полностью оправлялся от воздействия, мы садились и сличали его записи с моими собственными представлениями о том, что я там наворожила.

В магии в принципе почти невозможно создать одно и то же плетение дважды. Это как снежинки – можно разложить их на группы похожих, но точных копий не сыщешь. Если цель ворожбы проста и типична для этого вида магии, плетение раз от раза будет меняться едва заметно, но чем сложнее замысел мага, тем больше плетения будут различаться. В большинстве случаев на повторяемость результата это не влияет. Это как идти по канату: какая разница, сколько раз ты заваливался вправо, а сколько влево, если в итоге дошёл?

Однако у плетений есть свойства, такие как ритм, амплитуда, узор, глубина и так далее. Некоторые из них очевидны любому новичку, а до других додумываются только истинные сомелье, к тому же в каждом виде магии эти свойства свои. Насколько я поняла, идея Маккорна заключалась в том, что в магии жизни и смерти плетения как бы зеркальны друг другу, и если так, то лакуны в знаниях магов об одной из этих стихий можно было бы заполнить, если отразить плетение из второй, зеркальной ей. Это бы стало способом быстро открыть целые новые разделы обеих магий.

Однако природники и некроманты говорят о своей магии настолько разным языком, что соотнести конкретные свойства плетения только по описанию совершенно невозможно. Вот потому этот странный человек и решил принести себя в жертву науке и попытаться выявить свойства некромантии через свои болевые ощущения, а затем в отзеркаленном виде воссоздать их в магии природы.

И надо сказать, у него даже кое-что получалось.

– Смотрите! – Маккорн тыкал пальцем в свои закорючки, привлекая моё внимание. – Сегодняшний второй номер – три ряда с тремя узлами в каждом. Правильно?

Я кивнула.

– Узлы синий, красный и пустой, – продолжил он.

Я скривилась. В моей терминологии они были железный, горячий и ещё один горячий, но обратный, причём первый и третий – утопленные, а петли между ними – восьмипроцентной яркости. Мы уже выяснили, что природники вообще не измеряют яркость петель, для них это качественная величина, а не количественная, то есть, в их понимании петли могут быть белыми или чёрными, без промежуточных значений. Понимаете проблему, да?

– Ну допустим, – покивал Маккорн, когда я ему всё это изложила. – А теперь дайте угадаю, это плетение что-то к чему-то привязывает, так?

– Отвязывает, – поправила я. – Призрак от места явления.

– Шикарно! – Маккорн хлопнул в ладоши и уставился на меня горящими глазами. – Значит, симметрия двойная! Ровно такого плетения в магии природы нет, но если провязать наоборот, пустой, красный, потом синий, то будет заклинание, прикрепляющее душу к телу. Понимаете?

И я начала понимать.

– Моя фамилия будет стоять рядом с вашей на любой статье, которую вы опубликуете на эту тему, – тоном, не терпящим возражений, произнесла я. – Иначе мы расстаёмся сегодня.

Маккорн закатил глаза.

– Естественно, будет. За кого вы меня принимаете?

– За некроманта, который по недоразумению владеет магией природы, – фыркнула я.

Маккорн замер, как кот, которого застали в кладовке.

– Вы… – выдавил он. – Я… То есть, вы правда так обо мне думаете?

Я пожала плечами.

– Вы так себя ведёте.

Маккорн как-то странно покачнулся в мою сторону, потом пробормотал извинения, вскочил и исчез за дверью, только каблуки по лестнице простучали. Я пожала плечами и принялась раскладывать рабочие записи в аккуратные папочки, а папочки – в аккуратные стопочки. В одном Маккорн всё-таки был явным природником: он разводил вокруг себя невыносимый для меня бардак.

Мы просуществовали таким образом под одной крышей недели две, когда к моим воротам явился посланник с вызовом. Помещика, живущего чуть дальше по тракту, замучил гримм.

Я сразу сунула формуляры из конверта Кларенсу. Вызов некроманта положено оформлять определённым образом, и Кларенс гораздо лучше меня знает, как именно, да ещё и следит за изменениями в бланках и требованиях. Когда я занималась этим сама, бесконечные противоречивые указания, обновляющиеся хотя бы раз в год, повергали меня в такую пучину тревоги, что я вообще пряталась от вызовов, если они были не от госструктур, потому что если уж я не могла разобраться, занимаясь этим постоянно, что взять с частного лица, единственный раз в жизни обратившегося к некроманту? Однако мы обязаны по закону принимать все вызовы, которые доведены до нашего сведения, и уклонение чревато штрафами, а то и лишением лицензии, поэтому нервов мне эти бумаженции потрепали знатно. К счастью, Кларенс ориентируется в бюрократии, как будто он маг и это – его стихия, и с тех пор, как он стал работать на меня, я забыла о бессонных ночах.

– А что вы можете сделать с гриммом? – удивился Маккорн, который как раз вышел на веранду, когда посыльный озвучил суть вызова. Вопрос был непраздный: гримм – это знамение, предвещающее смерть того, кто его видел. Несмотря на связь со смертью, к некромантии он отношения не имеет. Разбираться с гриммами должны провидцы, которые могут понять, какая именно опасность грозит жертве и как её избежать, если вообще возможно.

– Ничего. А думаете, кому-то есть до того дело? – хмыкнула я. – Вызов оформлен по всем правилам, так что я обязана провести расследование.

Маккорн поморгал.

– Что же, если я вас вызову по вопросу потерянного пенсне, вы тоже должны расследование провести?

Я развела руками, мол, добро пожаловать в мою жизнь!

– К счастью, ценник на услуги некроманта таков, что даже пенсне из чистого золота не окупится, и если моё расследование покажет, что это не мой профиль, то государство кверенту ничего не возместит. Не говоря уже о том, что мало кому вообще хочется пускать на порог некроманта.

Маккорн растерялся.

– Ваши услуги так дороги? То есть, я хочу сказать, я знаю, что некроманты обычно неплохо получают, но я думал, они на государственном жаловании…

Я покосилась на него с подозрением. Это где же он в академических кругах видел некроманта на жаловании?

– На жаловании – мракоборцы.

Маккорн кивнул.

– Но ведь мракоборцы – некроманты.

Я чуть не задохнулась от возмущения.