И тут опрокидывается коляска проезжающего мимо графа Нулина; у скучающей хозяйки есть повод зазвать гостя; действие переходит в новую сюжетную фазу. Вместе с Нулиным читатель теряется в догадках: содержат ли кокетливые слова и жесты молодой помещицы намек на готовность к чему-то более серьезному, чем флирт? Увы (или к счастью), нет. Разбуженная графом, который прокрадывается к ней в спальню («Ей сыплет чувства выписные / И дерзновенною рукой / Коснуться хочет одеяла»), Наталья Павловна влепляет нахальному «Тарквинию» (герой-любовник поэмы Шекспира) пощечину. Своим звонким лаем шпиц будит служанку; Нулин вынужден ретироваться. Сюжетные обстоятельства «Модной жены», кажется, полностью изменены. Впрочем, утром хозяйка встречает гостя как ни в чем не бывало; знакомит с вернувшимся мужем; после отъезда графа обо всем рассказывает супругу, который грозит затравить Нулина псами, как только что затравил русака. И лишь тут, после ложной развязки, читатель узнает, кто больше всех смеялся над произошедшим – Лидин, «их сосед, / Помещик двадцати трех лет» (Лидин – типовая «водевильная» фамилия). Любовная схема «Модной жены», только что отмененная, восстановлена – на другом сюжетном уровне.

Но историческая рамка, в которую Пушкин (с помощью позднейшей заметки о «Графе Нулине» – 1830 года) поместил комический сюжет, полностью переменила и статус героини: «В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая «Лукрецию» <…> я подумал: что, если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? <…> Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те. Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобно тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в Новоржевском уезде. <…> «Граф Нулин» писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения».

Сближение тут заключено не только в параллели с судьбой самого Пушкина, который случайно остался в Михайловском и не попал на Сенатскую площадь, а вместо этого сочинил 13 и 14 декабря «Графа Нулина». Но и в том, что именины Натальи Павловны приходятся на день Бородинской битвы, на что обратил внимание еще П.А. Катенин. То есть она во всех смыслах – носительница здоровых, естественных начал русской жизни, на которые «покушается» Нулин. При всем своем пансионном воспитании Наталья Павловна – не Премила; она укоренена в той самой отечественной традиции, против которой направлена «ужасная книжка Гизота» о неизбежном падении монархии как социального института. А то, что святая Русь, которую ругает Нулин и которая как бы «хранит» Наталью Павловну, не вполне «святая» и даже вполне грешная, – это, по Пушкину, столь же естественно, сколь естественна легковесная и пародийная интонация в разговоре о таких важных темах. Внутренняя патриархальность (при внешней «французскости») Натальи Павловны роднит ее с Татьяной Лариной из «Евгения Онегина», параллель «Графа Нулина» с которым отмечена еще Б.М. Эйхенбаумом.

Нулин, граф – неудачливый заезжий соблазнитель. Подчеркнуто говорящие фамилии у Пушкина редки; граф Нулин – именно такой случай. Резкая оценочность (нуль – ничто, ничтожность) несколько смягчена насмешливой интонацией повествования; образ Нулина восходит к образу Тарквиния из поэмы Шекспира «Лукреция», полностью, в том числе сюжетно, переосмысленному. А также к щеголю Миловзору из «Модной жены» И.И. Дмитриева.

Вместе с французским слугой Picard’oм Нулин возвращается из «чужих краев», где полуразорился, зато запасся модными одеждами и модными идеями. Разница между гардеробом и философией для него столь же несущественна, как несущественна разница между «ужасной книжкою» антимонархиста Гизо («Гизота») и придворным «словцом», или несущественно различие между богохульной песней Беранже («Беранжера») и мотивами Россини.

Наталья Павловна к балкону

Бежит, обрадована звону,

Глядит и видит: за рекой,

У мельницы, коляска скачет.

Вот на мосту – к нам точно… нет,

Поворотила влево. Вслед

Она глядит и чуть не плачет.

Но вдруг… о радость! Косогор;

Коляска на бок. <…>

Коляска полуиностранца Нулина падает на русском «косогоре»; он обретает убежище в доме провинциальной помещицы Натальи Павловны, чей муж как раз отбыл на охоту, – так завязывается любовная интрига, встроенная в более сложный общий сюжет.

Развитие интриги следует за ужином, во время которого гость и хозяйка мило болтают о западных модах и ведут себя по правилам легкого (очень легкого) флирта. Но влюбленный граф не хочет вовремя остановиться; приняв тихое рукопожатие Натальи Павловны за намек и распалив воображение, Нулин прокрадывается в спальню хозяйки – чтобы получить звонкую пощечину и быть затравленным крошечным шпицем, как заяц-русак, которого на охоте «затравил» муж Натальи Павловны. Описание нулинского «вторжения» в спальню пародийно повторяет сцену покушения Черномора на честь Людмилы в «Руслане и Людмиле»:

Наталья Павловна раздета;

Стоит Параша перед ней.

Друзья мои! Параша эта

Наперсница ее затей;

<…> И тотчас, на плеча накинув

Свой пестрый шелковый халат

И стул в потемках опрокинув,

В надежде сладостных наград,

К Лукреции Тарквиний новый

Отправился, на все готовый.

Так иногда лукавый кот,

Жеманный баловень служанки,

За мышью крадется с лежанки:

Украдкой, медленно идет,

Полузажмурясь подступает,

Свернется в ком, хвостом играет,

Разинет когти хитрых лап,

И вдруг бедняжку цап-царап.

Влюбленный граф в потемках бродит,

Дорогу ощупью находит.

Желаньем пламенным томим,

Едва дыханье переводит,

Трепещет, если пол под ним

Вдруг заскрыпит… вот он подходит

К заветной двери и слегка

Жмет ручку медную замка;

Дверь тихо, тихо уступает;

Он смотрит: лампа чуть горит

И бледно спальню освещает;

Хозяйка мирно почивает

Иль притворяется, что спит.

Он входит, медлит, отступает —

И вдруг упал к ее ногам…

Она… теперь с их позволенья

Прошу я петербургских дам

Представить ужас пробужденья

Натальи Павловны моей

И разрешить, что делать ей?