Для Алекса подобрали фрак в талию с пышными плечами и зауженными манжетами. Плюс белая рубашка со стоячим воротничком, которая делала его еще обворожительнее, стильные панталоны и черные туфли-лодочки с большими квадратными пряжками. На пояс он повесил парадную румынскую саблю. Кот презрительно отверг предложенный мною чепец с огромным розовым бантом, критически оглядел нас с командором, заявил, что «попрет», и убежал обняться на прощание с Анхесенпой и котятами.

– А это не будет незаконным вторжением на частную территорию? – спросила я полчаса спустя, усевшись боком в кресло в центре фойе, пока Алекс настраивал переходник.

– Мы только и занимаемся, что незаконным вторжением. И к шишкам покрупнее вламывались без приглашения, к Рудольфу Второму,^[17] к дожу и так далее, – снисходительно напомнил Мурзик, возможность разъяснять что-либо всегда доставляет ему удовольствие.

– Сравнил! Это же всякие короли и властители, они мне никогда не нравились. А Гофман – это… Он же гений! Бамберг – это святое место, там он творит, ведь именно там были написаны «Фантазии в манере Калло», там ставились его пьесы, там он встретил Юлию! – восторженно перечислила я и упавшим голосом добавила: – И потерял ее навсегда… Какая боль!

– Верно, – с сомнением откликнулся кот, покосившись на меня. – Кстати, ты сама не хочешь в театральный кружок записаться?

Он вдруг вытащил блокнотик из ниоткуда, как Мурка-помощник у Майкрософт:

– Я отменил последнее занятие, Анхесенпе показалось, что Негритенок простудился, а он, оказывается, просто сунул нос в банку с кофе в лаборатории у гоблинов и весь вечер чихал. У меня тут есть для тебя одна интересная ролька, пальчики оближешь…

Негритенок, он же Эфиопчик, Шахтер, Уголек, Чертенок, Чиганашка, Мазут, Агент 014 и Стальной Царапка – старший из трех котят Пушка в браке с египетской кошкой Анхесенпаатон (сокращенно Анхесенпой), черненький, как вы уже, наверно, догадались. Кто-нибудь скажет, что Негритенок совсем не политкорректное имя, но не называть же его из деликатности афрокотенком?! Он не так глуп, чтобы обижаться. Я его вообще грязным ниггером называю, когда он рвет мне колготки, в то время как для Профессора он просто Любимчик. Есть еще рыженький Мандаринчик с раскосыми глазками, самый умный, и трехцветная Абиссинка, женственная, словно Нефертити. Ой, что-то мы отвлеклись от Гофмана, но ладно… Кошки превыше всего!

– А как он проник в лабораторию? Вы же его запирали в тумбочку от греха подальше…

– Ха, да разве его удержишь? Он настоящий ученый, вылитый я в мои молодые годы, полон исследовательского духа и неукротимой жажды знаний. А у гоблинов всегда столько интересного…

– Хорошо, что обошлось. Но зачем мне какой-то театральный кружок? – отмахнулась я. – Нет, не буду некуда записываться. Я и так слишком талантлива во всех отношениях. А что, у нас планируются свои спектакли в кабинете шефа, что ли, но мы все туда не влезем…

– В столовой, с разрешения Синелицего, там много места, если отодвинуть столы, – пояснил Алекс, не уловив замешательства мохнатого товарища, с которого я не сводила взгляда. – Любимая, вспомни, я тебе про это рассказывал. Просто ты в последнее время с головой ушла в эти свои книги по нумерологии, так что пропустила еще и открытие театра «Плачь, Шекспир, стреляйся, Чехов!».

– Круто, и кто придумал название? Ага, понятно, этот полосатый скромник…

– Ты права, Алиночка, – поспешно перебил меня кот. – Название еще не утверждено окончательно. Первое представление будет пока там же, в столовой. Но это временно!

– Да, многие великие театры начинались с сараев и овинов, а то и просто в загоне для свиней! – поддержал друга командор.

Я подозрительно посмотрела на Алекса. Подобные живописания не в его обычае, да еще таким восторженным тоном. Но вдруг вспомнила, что видела мельком, как он читал в библиотеке книгу «Сто великих театров» и торопливо ее закрыл и перевернул, как только я подскочила к нему и прыгнула на шею. Если он так испугался, может, это не просто любопытство проснувшегося в его душе рядового зрителя, может, он сам хочет стать актером?! О боже! Мой муж – актер затрапезного театрика на Базе, зажатого между кухней и продуктовым складом. Что можно придумать хуже?! Теперь мне обеспечивать семью, пока он будет строить карьеру провинциального лицедея с минимальной зарплатой… Вэк!

– Что ты на меня так странно смотришь? – смутился он. – Я хочу сыграть Гамлета…

Мои наихудшие предположения подтвердились. Но следующая мысль меня слегка приободрила.

– А кого я буду играть? Видимо, Офелию, да?

– Нам вообще-то нужна была уборщица. Но если ты хочешь играть… – как будто удивленно протянул кот, скотинка маленькая. – У меня есть для тебя роль, хорошая, яркая, психологическая. Но пока, конечно, без слов.

– Уборщица?!

– Да! Милочка, я потому и намерен дать тебе хотя бы годик попрактиковаться со шваброй, чтобы в следующем сезоне ты убедительно сыграла девицу твоих лет, нервную уборщицу в лаборатории Мари Кюри.^[18] Если пройдешь кастинг, конечно…

– Я подумаю, – скрипнув зубами, я сжала кулаки и…

– Ну, все параметры в норме, держись, напарники! Мы летим в страну баварских сосисок и пива! – Алекс спас Пусика, нажимая на кнопки и обнимая меня.

У меня еще не прошла черная злоба на кота, как мы уже стояли в маленькой комнатке на чердаке, с минимумом мебели, мутным окошком и двумя дверьми. Одна была входная, вторая вела в комнатку, похожую на кухоньку.

Великий писатель Гофман в желтом шлафроке спал на узкой лежанке, повернувшись к стене. Он казался таким маленьким, когда лежал так, свернувшись калачиком. У кровати стояли видавшие виды пыльные башмаки. У одного была сломана пряжка. Он не проснулся на шум нашего прибытия, хотя видно было, что сон у него тяжелый и неспокойный. От этой трогательной картины у меня засосало под ложечкой…

– Да-а, это не жилище, достойное его великого таланта и трудолюбия, – тихо констатировал кот, озираясь кругом.

Алекс сразу же на цыпочках вышел в соседнюю комнату, дабы осмотреть ее на предмет крысиных норок достаточного размера, чтобы протащить человека. Здесь же на первый взгляд таких не было, что он опытным взглядом определил сразу, а мы с агентом 013 задержались ради одного. Одного, но какого(!) экземпляра кошачьего рода!

На кипе исписанных листов на столе спал раскинувшись полосатый черно-серый кот крупнее и толще самого Профессора. Причем спал (как я поняла с замиранием сердца) на бесценных рукописях своего хозяина. Тут же валялись нанесенные быстрым почерком ноты к музыкальным произведениям того же Гофмана (у меня бы перехватило горло от восхищения, если бы я хотя бы одно из них слышала). Даже наш агент 013 выглядел подтянутым атлетом по сравнению с этой тушей из жира и шерсти.

– Ну что, деточка, по-прежнему считаешь меня ленивым жирдяем? – не преминул язвительно поинтересоваться Мурзик, кивая на хозяйского кота.

Я не удостоила его ответом. Тут агент 013 встал на задние лапки и, подтянувшись, стащил на пол несколько листов рукописи. Прямо на моих изумленных глазах он принялся их черкать и править явно заранее припасенной гелевой ручкой с фиолетовой, под цвет чернил пастой. Совершая подобное кощунство, этот наглец еще и возмущенно бурчал себе под нос, нисколько не боясь разбудить великого писателя:

– Кто так пишет?! Да любой студент-словесник еще на первом курсе скажет вам, что так писать недопустимо! Что за вульгаризмы, лишние и давно устаревшие эпитеты, откуда такие короткие предложения?! Это вам не Довлатов…^[19]

Я с ужасом вспомнила, что по первому образованию наш Профессор филолог и не может спокойно смотреть на стилистические и морфо-эпические ошибки. В этом случае для него авторитетов не было и нет, в нем засел червь уверенности, что он знает, КАК надо писать. Правда, мои собственные литературные труды Пушок никогда не правит, зная, что я не Гофман, могу и по шее дать. Осознав, что он творит, я аккуратно положила зонтик и сумочку на пил и бросилась отрывать его от рукописи, оттаскивая за задние лапы, но он ловко отпихивался и невнятно обзывал меня «суфражисткой». Узнаю, что это за слово, – вообще убью…