Я была заложником собственных привычек и рутины, боясь сделать шаг в неизвестность. Страх перед переменами меня парализовал и заставлял искать оправдания, почему ничего не нужно менять. Я убеждала себя, что такое существование вполне приемлемо и без преобразований. Однако с течением времени я стала чувствовать усталость и неудовлетворенность от повторяющихся сценариев. Внутренний голос подсказывал мне, что пора сделать что-то новое, что-то, что действительно принесет радость и наполнит жизнь смыслом. Но я бездействовала. Почему? В целом это естественная человеческая реакция на неизвестность и потенциальные риски. Боязнь перемен может быть связана со страхом перед возможными неприятностями, жизненными трудностями или потерями, которые могут сопровождать изменения. Я же опасалась безысходности, того, что было не в моей власти и не зависело от меня. Это было связано с тяжелой болезнью моей мамы, от которой она страдала с самого моего детства. Врачи обещали ее вылечить, но никаких результатов не достигли, и каждый прогноз только усугублял мою тревогу. Это время было очень тяжелым для меня. Я боялась перемен, потому что они часто сопровождались новыми мучениями и болью. Моя мама часто говорила: «Перемены к лучшему». Но, по моему опыту, они не приносили облегчения. Из круга боли и страдания, казалось, не было выхода.

Я рано начала работать. Сперва в ресторанах, а потом, учась на последнем курсе института, устроилась в финансовую компанию, где тружусь и по сей день. Потом я познакомилась с отцом моего сына. Это, наверное, был единственный период, когда мама себя хорошо чувствовала. Однако счастье длилось недолго. После рождения ребенка парень меня бросил. А через некоторое время умерла моя мама. Больше я не пускала в свою жизнь перемены. Не доверяла им. Я замкнулась в себе и, наверное, позволила чувству страха управлять мной. Отстранившись от всего, я спокойно воспитывала сына, которому шел седьмой год.

После работы я поехала в детский садик за ребенком, где в очередной раз пришлось выслушать жалобы на моего ангелочка. Сегодня он бросил в суп муху и кричал нянечке: «Суп заражен микробами.». В итоге все дети отказались от первого. До этого он запирал, подпирая стул к двери, неоднократно воспитательницу в туалете и кричал, что там Сереноголовый! Потом он вместе с другом прятался за шкафом и отстреливался водяным пистолетом по ни в чем неповинной и с трудом вырвавшейся воспитательнице.

Пока Нина Эдмундовна, мне все это рассказывала, я смотрела на Диму и умилялась.

Белокурые, кудрявые волосы, пухлые губки, курносый носик, голубые глазки

–

ну просто одуванчик. Он смотрел на меня с растерянным видом.

– Я вас услышала, спасибо, – ответила я, давая понять воспитательнице, что разговор закончен. – Дима, одевайся, нам пора домой.

Как только Дима ушел в раздевалку, я посмотрела на красную от злости воспитательницу и в очередной раз ее заверила:

– Мы больше так не будем

Развернулась и пошла к сыну.

Мы брели с ним по парку молча. В воздухе царило напряженное настроение.

– Мама, – сказал вдруг Дима, прервав наше молчание, – это нянечка все время ко мне придирается. Я ей покажу в следующий раз! Ух, покажу! – он поднял руку и сжал маленький кулачок.

Я незаметно улыбнулась, а потом посмотрела на него со строгим видом и сказала:

– Зайчик мой, я тебя очень люблю и все понимаю, но ты неправ. Посмотри на конфликт с другой стороны. У няни очень тяжелая работа, и порой она сильно устает. Воспитательнице нужно учить, ухаживать и заботиться за шумными и непослушными детками, няне убирать с утра до вечера за ними, готовить еду и многое другое. Она выполняет свои обязанности, так не делай ее работу еще тяжелей. Любой труд следует ценить. Научись ставить себя на место другого человека и смотреть на ситуацию с двух сторон. Как ты относишься к людям, так и к тебе будут относиться.

Я всегда с сыном разговаривала по-взрослому, может, он и не понимал многое из того, что я пыталась до него донести, но я верила, что спустя время он все выстроит правильно в своей голове.

– Я не хочу быть няней! – возмутился сын, потом опустил голову и сказал тише: – Но я тебя понял вроде. Если я завтра извинюсь, она будет рада?

– А ты попробуй – и узнаешь! Выше носик! Забыли про этот садик, посмотри, какая красивая осень. Какой сейчас месяц и через сколько будет зима?

– Сентябрь вроде. А потом будет… не помню.

– Ну вот, а вчера помнил. Ну-ка, подумай хорошенько?! Вспоминай, когда мы с тобой на санках будем кататься?

Дима засуетился и принялся напрягать память. Вдруг мне показалось, что я услышала чей-то крик. Я огляделась. Никого. Я снова осмотрелась, и по телу пробежала дрожь, как будто было что-то странное в том, что я увидела или, точнее, что я не увидела. В столь непозднее время, всего шесть часов вечера, обычно в парке находилось много людей, а сейчас он был пустой. Даже в отдалении не наблюдалось ни одного человека. В этот момент я подошла к сыну, нежно погладила его по голове и сказала заговорщицки:

– Дома нас ждет вкусное какао, пойдем чуть быстрее.

Немного ускорившись, мы продолжили наш путь. Вокруг по-прежнему не было никого. Дима пребывал в хорошем настроении, он смеялся и подпрыгивал рядом, но я почему-то чувствовала себя неспокойно. Вдруг впереди я увидела мужчину, одиноко стоящего возле скамейки. У меня в груди что-то оборвалось, и я сильнее сжала руку сына.

– Мама, мне больно, пусти! – закричал Дима.

– Прости, я не специально, – сказала я и обхватила свою голову руками.

Закрыв глаза на мгновенье, чтобы успокоиться, так как мое сердце почему-то безумно стучало, я сделала вдох-выдох. Потом огляделась вокруг, и мой рот открылся от удивления: в парке опять было много людей.

– Ох. Дима, пойдем. Что-то мне все мерещится. Совсем ничего не понимаю, – сказала я удрученным голосом.

И, пытаясь найти его руку, посмотрела на него. Но Димы нигде не было. Глаза судорожно начали бегать по толпе и вглядываться в лица прохожих. С трудом сдерживая слезы, я беззвучно шевелила губами, готовая позвать его тут же, как увижу. Но сына нигде не было видно. Я начала паниковать. Мое сердце забилось сильнее, а тревога охватила уже все мое тело. Ноги еле держали меня, голова закружилась, руки дрожали от страха.

– Дима! Дима! – прохрипела я.

В моем горле возник ком от волнения, который мешал мне крикнуть, будто там что-то застряло. Все окружающее казалось сюрреалистичным, словно в кошмаре, где я бессильна. Шагая вперед, я спотыкалась, мои ноги слабели. Слезы захлестнули меня, и я опустилась на колени, издавая яростный и дикий крик, который никто не слышал. Мое лицо исказилось до неузнаваемости. Вокруг царила тьма, будто весь мир рухнул, оставив меня наедине с моими страхами и болью. Крик пытался вырваться снова, но я не могла издать ни звука. Внутри все разрывалось от отчаяния. Казалось, что никто не способен почувствовать мою боль и оказать помощь.

Я посмотрела вокруг, и тут вдалеке я увидела мальчика, похожего на моего сына, идущего с мужчиной спиной ко мне. Я попыталась встать, но тело как будто застыло, окаменело. Я сглотнула, немного прокашлялась, и мой голос вдруг прорвался с диким криком:

– Дима! Дима!

Но мальчик не обернулся! Никто не обернулся вокруг, как будто меня здесь нет! Но я тут, я тут, сынок, кричало все мое тело.

– С вами все в порядке? – услышала я рядом мужской голос. Я испуганно обернулась и увидела пожилого мужчину с тростью в руках. Он похлопал меня по плечу и присел на корточки рядом. Я схватила его руку и с мольбой в глазах прокричала:

– У меня ребенка украли, помогите мне! Помогите!

Он наклонился к моему уху и прошептал:

– Пробудись!

В груди тут же все заныло, сердце забилось еще чаще, воздуха стало не хватать, и я начала задыхаться.

– …Что вы со мной делаете? – с трудом сказала я, глядя на старика.