– Просто ты не отвечала, и я что только не думал.

– Глупенький, куда же я без тебя.

– Мне на тренировку. Позвонишь вечером?

– Конечно, Вовик! – Руки мои гладили его щеки. И лица у нас обоих были глупые-преглупые.

«Ну, все, беги. Мне еще уроки делать», – я чмокнула его в щеку, открыла дверь, ступила за порог, помахала ему пальчиками и долго сидела в прихожей, ни о чем не думая.

Вот такая вот вторая сюра. Ни о чем. Обычные девчачьи будни.

Сюра третья.

Девочки, привет. Продолжим душеспасительные беседы.

Если ты, о тот, кто откроет эту тетрадь, думаешь, что я буду глаголить о том же, что позавчерась, то шибко грузишься. Я хоть и девчонка и к тому же блондинка, но из тех бледнокожих и светловолосых, кому палец в рот не клади и кто, после слюнявчиков и обжималок, думает: а мне это надо? Нет, конечно, развиваться нужно и знать, откуда и как берутся дети – жизненная необходимость, чтоб не залететь, как фанера над Парижем. Но должна быть у людей мечта. У мечты должны быть крылья. И, как ни грустно, должны быть ноги, из которых и растут мечты, и которыми толкаются для взлета.

Ноги, слава богу, есть, и очень даже ничего, а мечты все нет. Есть клочок бумаги, который вылетел из какого-то окна, когда я шла по подворотне в школу, и в нем слова, много слов, где самые простые: «И теперь, как появится новая цивилизация, смотрит она на безмолный космос и рано или поздно понимает, что цель развития не в овладении Вселенной, что по другому пути пошли старшие братья».

Слова, как слова. В школе я разгладила бумажку на коленке. И не то, чтобы ими прониклась или им поверила, но словно заглянула в окно, которого на самом деле нет, но за которым тьма, и буря с молниями, и ржавые звездолеты, лежащие боком на земле, и растущие сквозь них поминальные березки.

Когда-то звучало «быть или не быть – вот в чем вопрос». И слова эти воспринимались как самая высокая трагедия и боль, как выбор, стоящий перед каждым. И вот сейчас я сижу перед клятым листком бумаги и в голове крутиться одно – кто врет? В какой-то книге звучала мысль, что мы испытываем боль не потому, что нас, как лезвием ножа, пронзило слово. Но потому, что в тот миг, когда его произнесли, были беспомощны. И будь наше состояние другим, злое слово отскочило бы, как с панциря, от нас. Вот так и здесь. Наверное, я была обнажена и не готова к тому, что прочитаю. Слаба, обнажена и не готова. Со всех ящиков, экранов, динамиков, спутников льется одно – через тернии к звездам. Летают ракеты, скафандры прыгают в космос. А здесь драный и грязный клочок бумаги с коротким словом – ложь.

Космическая сказка.

Давным-давно, никто и не помнит когда, на маленькой планете Эйле, что затерялась в центре Галактики, процветала могущественная цивилизация. Многие тысячи лет созидала она свое счастье и, миновав в борении и муках голод, мор и яростные войны, вышла на бесконечный, как ей казалось, путь справедливости и добра. Молодость пела в жилах поколения, не знающего бед, и к мудрецам, что восседали на высокой горе, пришли однажды юноши и девушки и спросили.

– Много нам слов не надо. Мудрость, как мир, бездонна.

Сердце полно отваги, бродят в избытке силы.

Просто скажите кратко, как и куда идти нам.

В завтра куда дорога?

Печально смотрел в горящие глаза молодых старейший из мудрецов, долго молчал и, наконец, изрек.

– Мрак окружает Эйле. Знания – светоч духа.

Память отцов взывает дело отцов продолжить

И принести на Эйле весть об устройстве мира.

Мрак окружает Эйле. Братья во мраке стонут.

Память отцов взывает дело отцов продолжить

И разнести по звездам факел добра и света.

Целей нет выше этих. Вечность наградой будет.

Просты и понятны были его слова, песня зазвучала в ответ, и с песней удалились будущие герои. Ощетинилась вскоре Эйле пиками ракет и выдохнула отважных в Космос.

Шло время. Мириады миль и множество планет, где силой утверждалась справедливость, остались за кормой кораблей. Но все тот же необозримый космос простирался впереди, и не было ему конца и края. Устали и состарились посланцы Эйле в трудах и битвах, в познании мира и его переустройстве и вернулись умирать домой. А там прошли десятки и сотни тысяч лет. Близ горы мудрецов рухнули одряхлевшие корабли, и много дней и ночей вытряхивались из их трюмов свитки и трофеи, так что сравнялась вскоре гора знаний и побед с горою мудрости. И лишь потом разглядели старики, что никто не встречает их, и что пустыня вокруг. С высокой горы смотрели они на пустыню и ничего не могли понять, пока не уткнулись, плача, в землю и не прочли на поваленном камне.

– Братья времен минувших, где небо казалось тайной.

Где изучали море и всевозможных тварей

И в веществе копались, атомы разрушая.

Вот вы глядите в небо, море в ладонь берете,

Режете тварь на части, внутренности сверяя,

И разгоняя атом, бьете их друг о друга,

В недра стремясь материй.

Все вы понять хотите, как мир вокруг устроен,

И для чего на свете звезды и тварь живая.

Но для чего вы сами? Что вы? Взялись откуда?

Путь ваш куда природа твердой рукою правит?– это себя спросите.

Мужества много больше требуется ответу,

Чем бороздить пространства и сокрушать неверных.

Зрение здесь откажет, гордость поднимет бурю,

И зарыдает мудрость перед безумством правды.

Дело все в том, что разум – отнюдь не венец творенья.

Но как он сам явился Жизни итогом славным,

Так и трудом меняя по настоянью духа тело свое и свойства,

Он совершит в итоге качества превращенье.

И перед новой формой материи, им рожденной,

Жалкому червю станет гордый подобен Разум.

Ропот и гнев напрасны. Доли другой не сыщешь.

Все, что не отвечает качества превращеньям,

Будет тупик бесплодный, гибель и вырожденье –

Дорогой ценою мы убедились в этом.

Братья, поверьте слову, вам от себя не скрыться

Ни в глубине галактик, ни в буреломе мнений.

Кто усомнится в камне, пусть повернет налево

И на двадцатой миле станет на край обрыва.

В бездну, что под ногами пенится и грохочет

Бросился счастья ради разум планеты Эйле.

Прочитали эту надпись старики, всей гурьбой побрели на двадцатую милю, встали на край обрыва и долго смотрели вниз, откуда струился свет и доносился невнятный шум, и где потомки их изменили свою природу и качественно превзошли разум. У одних не выдержал рассудок, и бросились они вниз на верную смерть, а может быть на что-то другое, остальные рвали одежды на груди и кляли себя за напрасно прожитые жизни. Потом они вернулись на свои дряхлые корабли и поспешили, как могли, на те планеты, где некогда учили справедливости и добру. Одних они успели удержать от напрасных трат времени и сил, другие сами перестали быть собой, и было у них, как на Эйле.

И теперь, как появится новая цивилизация, смотрит она на безмолвный Космос и рано или поздно понимает, что цель развития не в овладении Вселенной, что по другому пути пошли старшие братья. В себе, в двойственной своей природе ищет она этот путь. Горько ей от неумолимости диалектики и захватывает дух перед материей бесконечной.